Нил Гейман - Дым и зеркала (сборник)
Ричард впервые прочел «Буреносца» три года назад, когда ему было девять. Он накопил денег для «Поющей цитадели» (лопухнулся, решил он, когда дочитал: всего одна история про Элрика), а потом попросил денег у отца, чтобы купить «Спящую волшебницу», которую обнаружил в одном магазине, по дороге в Шотландию, куда они ездили прошлым летом. В «Спящей волшебнице» Элрик повстречал Эрикезе и Корума, еще два воплощения Вечного Воителя, и они подружились.
А это означало, понял он, когда прочел книгу, что все книги про Корума, Эрикоуза и даже Дориана Хакмуна — на самом деле и про Элрика тоже, и тогда стал их покупать и зачитываться ими.
Правда, они не были столь хороши, как книги про Элрика. Элрик был лучше всех.
Иногда он усаживался рисовать Элрика, стараясь, чтобы тот получился что надо. Ни один из Элриков на обложках не был похож на того Элрика, что жил у него в голове. Он рисовал Элрика перьевой ручкой в пустых школьных тетрадях, которые добывал обманом. На обложке он всегда писал свое имя: РИЧАРД ГРЕЙ. НЕ КРАСТЬ.
Иногда он подумывал о том, чтобы вернуться и закончить свою историю про Элрика. Может, ему удалось бы пристроить ее в журнал. Но что будет, если Муркок об этом узнает? Что если ему за это влетит?
В большой классной комнате стояли деревянные парты. Каждая была изрезана ножом, исцарапана и испачкана чернилами — тем, кто за ними сидел, это доставляло удовольствие. На стене — грифельная доска с нарисованным мелом довольно точным изображением мужского члена, нацеленного на лежащую на боку букву Y, представлявшую женские гениталии.
Дверь внизу хлопнула, и кто-то взбежал по лестнице.
— Грей, ну ты, придурок, что ты здесь делаешь? Нас уже ждут на нижнем поле. Ты же в футбол сегодня играешь!
— Нас? В футбол?
— Сегодня утром объявили на собрании. А список висит на доске объявлений.
Джи Би Си МакБрайд, рыжеволосый очкарик, был ненамного более собранным, чем Ричард Грей. Вообще в классе было два Дж. МакБрайда, вот почему к этому прилагался полный комплект инициалов.
— Ох!
Грей подхватил книгу («Приключения Тарзана в недрах земли»[74]) и поплелся за ним. Небо было затянуто темными тучами, сулившими дождь или снег.
Вечно ему пеняли вещами, которых он не замечал. Он то приходил в пустые классные комнаты, то заявлялся в школу в день, когда занятия были отменены. Порой ему казалось, что он живет в каком-то другом мире, не в том, где все остальные.
Он пошел на футбол с «Тарзаном», засунутым сзади в колючие синие футбольные шорты.
Он терпеть не мог душевые кабинки и ванны. И не мог понять, зачем непременно следует принимать и то и другое, но ничего с этим поделать не мог.
Он мерз, и игрок из него был никудышный. Это даже начинало становиться предметом его извращенной гордости: за все годы учебы в школе он не забил ни одного гола, не выиграл ни одного забега, никого не довел, вообще ничем не отличился, кроме того, что был последним человеком, кого выбрали бы для командной игры.
Элрик, гордый бледный принц мелнибонийцев, никогда не стоял на подаче на футбольном поле в разгар зимы, мечтая, чтобы игра поскорее кончилась.
В душевой стоял пар, а от шортов на внутренней поверхности бедер оказалась содрана кожа. Голые мальчишки, дрожа, выстроились в очередь, чтобы ополоснуться в душе, а потом уже погрузиться в ванну.
Мистер Мерчисон, с дикими глазами и жестким морщинистым лицом, старый и почти лысый, стоял в раздевалке, посылая голых мальчишек в душ, а из душа в ванны.
— Ну ты, мальчик. Глупый маленький мальчик. Джеймисон. Под душ, Джеймисон. Аткинсон, крошка, ополоснись как следует. Смиггинс, в ванну. Гоуринг, займи его место под душем…
Под душем было слишком горячо. Вода в ваннах была ледяная и грязная.
Когда мистера Мерчисона поблизости не было, мальчишки хлестали друг друга полотенцами, высмеивали твой пенис и волосы на лобке — или их отсутствие.
— Не будь идиотом, — прошептал кто-то возле Ричарда. — Что если Мерч вернется? Ведь он тебя убьет! — И нервно хихикнул.
Ричард обернулся. У мальчика постарше была эрекция, и он, стоя под душем, медленно, бахвалясь, на глазах у остальных, водил по члену рукой.
Ричард отвернулся.
Подделывать подписи было очень легко.
Ричард довольно сносно мог изобразить, к примеру, подпись Мерча и отлично справлялся с почерком старшего воспитателя. Это был высокий лысый сухой человек по имени Треллис. Они ненавидели друг друга все эти годы.
Ричарду приходилось подделывать подписи, чтобы заполучить чистую тетрадь в канцелярии, где выдавали также бумагу, карандаши, ручки и линейки по запискам от учителей.
Ричард писал рассказы и стихи, а еще рисовал — и все это он делал в школьных тетрадях.
После ванны Ричард вытерся полотенцем и поспешно оделся: пора было возвращаться в затерянный мир.
Он медленно вышел из здания, с криво повязанным галстуком и плохо заправленной в брюки рубахой, читая про лорда Грейстоука, думая, неужели в обычном мире действительно существует еще один мир, где летают динозавры и никогда не наступает ночь.
Начинало смеркаться, но на школьном дворе довольно много мальчишек еще играли с теннисными мячиками; у скамейки двое резались в каштаны. Ричард прислонился к красной кирпичной стене, закрывшись от внешнего мира, забыв про унижения в раздевалке.
— Грей, ты — позорище!
Я?
— Посмотри на себя! Галстук набок съехал. Ты позоришь нашу школу. Вот что. — Мальчика звали Линдфилд, он учился всего на два класса старше, а выглядел как взрослый. — Посмотри на свой галстук. То есть реально, посмотри. — Линдфилд взял его за галстук и затянул узел так, что Ричард не мог вдохнуть. — Смотреть противно!
Линдфилд и его приятели удалились.
У красной кирпичной стены школы стоял Элрик Мелнибоунский и смотрел на него. Ричард рванул узел галстука, пытаясь его ослабить. Галстук впился в горло.
Его руки бессмысленно шарили вокруг шеи.
Ричард не мог дышать, но он об этом даже не думал. Он думал о том, как устоять, потому что вдруг забыл, как это делается. И с облегчением обнаружил, какой мягкой оказалась дорожка, вымощенная красным кирпичом, когда она медленно приподнялась, чтобы заключить его в свои объятия.
Они стояли вместе под ночным небом, увешанным тысячами огромных звезд, у развалин чего-то, похожего на древний храм.
Сверху на него смотрели рубиновые глаза Элрика. Они были похожи, как показалось Ричарду, на глаза поразительно злобного белого кролика, который когда-то жил у Ричарда, прежде чем прогрыз прутья клетки и бежал в сассекские поля, терроризировать бедных лисиц. Его кожа была ослепительно белой; а доспехи, богатые и украшенные орнаментом, абсолютно черными. Его тонкие белые волосы рассыпались по плечам, словно разметанные ветром, хотя воздух был неподвижен.
Значит, ты хочешь быть спутником героев? — спросил он. Голос у него был еще нежнее, чем Ричард себе представлял.
Ричард кивнул.
Элрик своим длинным пальцем коснулся его подбородка, приподнял ему голову. Кровавые глаза, подумал Ричард. Кровавые глаза.
Но ты не можешь быть им спутником, мальчик, сказал тот на высоком мелнибоунском наречии.
Ричард всегда знал, что поймет это наречие, если когда-либо услышит, хотя и в латыни, и во французском был несилен.
Ну а кто же я тогда? — спросил он. — Прошу вас, скажите. Кто?
Элрик ничего не ответил. Он пошел прочь, в разрушенный храм.
Ричард побежал за ним.
В храме он нашел жизнь, которая его ожидала, вполне готовую, бери и носи, а внутри той жизни — еще одну. И каждая жизнь, что он примерял, ускользала от него, и тянула все дальше, дальше от мира, из которого он пришел; одна за другой, жизнь за жизнью, реки снов и поля звезд, вот низко над травой летит ястреб с зажатой в когтях стрелой, а вот крохотные странные человечки ждут, чтобы он наполнил их жизнью, и проходят тысячи лет, и он вовлечен в странную величайшей важности и пронзительной красоты работу, и его любят, его почитают, а потом толчок, резкий рывок — и…
…и он словно вынырнул из самой глубины бассейна. Над ним появились звезды, потом стали падать и растворяться в синем и зеленом, и с огромным разочарованием он вновь стал Ричардом Греем, вернулся к себе, исполненный незнакомого чувства. Оно было странным, таким странным, что он дивился позднее, когда понял, что у него даже нет названия: оно состояло из отвращения и сожаления оттого, что он вернулся к чему-то, что считал давно сделанным, и забытым, и умершим.
Ричард лежал на земле, а Линдфилд пытался развязать ему узел на галстуке. Вокруг столпились другие мальчишки, обеспокоенные, взволнованные, испуганные.
Наконец Линдфилду удалось развязать галстук. Ричард судорожно хватал ртом воздух, глотал, давился, пытался вдохнуть как можно глубже.
