Тимур Зульфикаров - Земные и небесные странствия поэта
Господи! да это же жизнь моя! моя младость ярость сладость дней моих бывых текучих веселых?
Господи дай мне еще!..
Господи уповаю! алчу! жажду чаю продленья дней моих грешных светлых вешних!..
Господи отсрочь живота моего остановление истление!..
Не дай мне избиенья довременного!..
Господь утаи отними у меня о Руси Откровенье!.. Помилуй тело ярое младое яблоневое налитое мое и корень мой таящий ярых яблоневых младенцев!..
Пусть их жизнь будет долга и понесут вовек мое семя сладчайшее бремя!..
И было в поле о теле моление Поэта.
И отступало о Руси раденье Откровенье.
И у него было пророчество о Руси но устрашился убоялся а соблазнялся.
И сказал:
— Господь мой! Ты знаешь — а человекам не надо…
Господь мой! Ты знаешь, а человекам не дано, не надо. И не поражай меня провиденьем!..
Господь пошли Глаголы огненные тайныя чрез иного! чрез иное горло! чрез иной язык, а мне страшно Господи! Мне страшно, Господь!
Не тот я. Не на того насылаешь…
Господь, Ты видишь, я стражду, я маюсь, я и в дожде рыдаю…
И Тимур-Тимофей встал с молитвенных глиняных дождливых бедных дрожащих тленных своих колен и в поле одиноком озираясь горько горько беззащитно как дитя всем телом всласть необъятно плакал…
…Господь, не моя Чаша…
Под нею подломилась душа жизнь нога моя…
И тогда Бог его оставил.
И тогда в тумане от жасминового куста тяжко сонно косо низко отлетел вестник Ангел Хранитель Руси Пианый.
О Боже!..
Бог до людей, что мать до детей…
И вот гляди — мать детей своих оставила…
И так привык человек русский с дьяволом жить, что убоялся Бога своего и Ангела Его…
О Боже!..
Тогда Тимур-Тимофей пошел один в поле, а потом взял с поля палый пониклый в дожде ветвистый семенистый ржаной остистый колос и язык свой веселый пророческий острым колосом избил изранил изрыл искровенил, чтобы немая кровь текла от языка его, а не вольное опасное Слово.
И долго не мог избавиться от колоса удушающего шершавого…
О Боже…
…Русь!.. И для того растут обильныя тучныя хлеба твои, чтоб изрезать избить остистыми колосьями языки вольныя твоих провидцев правдолюбов полевых пророков?..
И будет Русь немых пророков?
И будут их рты полны шершавых удушливых колосьев?
Ой ли?..
Да не хватит хлебов!.. да не хватит остистых колосьев!..
О Господи сотвори благослови урожай вольных русских языков боле чем урожай колосьев!..
Сотвори Боже!.. Пусть будет боле на Руси пророков, чем колосьев…
Но! русское поле больно сорняками а голова обильными тщими словесами…
…Но! Господи! Если б человеки были немыми безъязыкими — то не было бы войн и зла безумных травящих словес меж людьми племенами и народами…
О Боже!.. Да куда зашел забрел я?..
Господь! Слово — Твой промысел, а я замолкаю, а я молчный.
И немой певец Тимур-Тимофей ушел с немой Руси с остистым огненным колючим колосом в горле…
И пошел он на Русь из родного города Джимма-Кургана по следам тысячелетней матери своей Анастасии.
И вернулся от Руси по следам ея…
И замкнул уста испуганные свои…
И стал немым…
О Боже…
…И вот я ухожу в реку Кафирнихан навек.
И вот я ухожу в смутную глиняную весеннюю бешеноволную реку родную мою Кафирнихан, на брегах которой был я отроком ранним сладким…
И я ухожу в реку насмерть и боюсь оглянуться на берег, где льется трепещет страдает ходит среброшумящий туранга-тополь…
Скорей! Боже!..
Вот ты стоял на берегу — и река была — бушующая жизнь…
Но вот сделал ты три шага в ледяные волны, и каменеет леденеет тело твоё, и река стала — леденящая застывшая смерть…
Река — жизнь…
Река- смерть…
Жизнь …
Смерть…
Всего три шага отделяют вас…
Но я сделал эти три шага…
И вот я плыву в реке моей и глинистые песчаные валы волны водяные хребты горы несут меня и я хочу открыть рот и взять навек ледовой родной воды волны да река не берет меня.
Не хочет она. Не хочет она брать до срока меня.
Не хочет она родная брать тело мое сильное тугое еще еще еще младое молодое…
…Река возьми меня…
Одна ты у меня осталась родная.
Возьми мя… услади усыпи упокой угомони утешь меня река река река моя…
Смерть, возьми жизнь мою…
Я хочу уйти в воду, как ушел Джамал-Диловар отец мой утопленник удавленник распухший в колкую чужую прорубь безродную вилюйскую безысходную…
Я хочу уйти уплыть как ситцевая дымчатая огненная ночная девочка туберкулезная дальная моя Лидия-Морфо с сосками девьими святыми малиново неутоленными…
…Лидия-Морфо ты ждешь ты плывешь за излучиной? за дальным поворотом?..
…Река река возьми меня…
Но я плыву живу дышу в тяжких дремных маслянистых дымчатых валах волнах и не могу хлебнуть навек землистой бешеной воды…
И я плыву в реке а среброшумящий верный бедный тополь бежит по брегу вровень со мной и не хочет он отпускать меня…
И все он бежит бежит вдогонку и все не отстает не отстает не отстает он…
Возьми мя река!.. Яроволная!..
Отпусти мя тополь! Среброзвонный!..
Да не берет река.
Да не отступает бегущий бедный задыхающийся тополь похожий на инвалида скачущего на костыле одноного…
О Боже…
И тут!..
О Боже! Да зачем искушаешь? зачем отодвигаешь срок мой?..
Зачем Боже?..
И тут глухо слышу я выстрелы и пули сочно мохнато жирно хлюпают бьют косо скользят у головы моей сонной и уходят слепые тупые тунные в реку в воду…
Рядом!..
О Боже…
…А я гляжу на берег веселый весенний и там два солдата на лошадях упоенно радостно стреляют в меня из карабинов…
Но река несет меня и не могут они попасть в меня и я беру в рот воздуха а не воды последней и ухожу под волны как под тайные детские слепые беспробудные ночные одеяла…
И река уносит меня от берега, с которого хотят убить меня, и река уносит меня за далекую излучину и я плыву под песчаной глинистой водой и не могу открыть глаза и не пойму, зачем солдаты сладострастно вдохновенно как охотники в дичь стреляли в меня?..
Ай!..
…О Боже тут мирно не умрешь не изойдешь.
Тут стреляют и по мертвому и по утопшему!
Тут и могилу разроют, чтоб казнить посечь кость безвинную твою!..
Тут держава палачей несметных!..
А куда им девать тугие сладкие переспелые карабины и пули свои?..
Ах, родные!..
…Родные братья убийцы утренние денные а не ночные тайные кромешные невинныя в чем вина моя?..
А?..
Поэт! певец — ты молчал! и тут твоя вина…
И два всадника стреляют в меня…
Иль это два мусульманских загробных ангела Мункир и Некир скачут по брегу на своих загробных пенных лютых хафаджийских замогильных вечных караширах скакунах?..
И я плыву? тону? захлебываюсь задыхаюсь выплываю? река родная ты взяла напоила залила навек насмерть меня?.. иль не взяла? иль упасла?..
Не знаю я… Живой иль мёртвый — не знаю, не чую я…
…Но весь в текучей ползучей глине я дрожу я цепляюсь за кусты прибрежного ивняка, я выхожу на дальный дальный незнакомый берег.
И не знаю — я живой иль утонул?..
И я ложусь на прибрежный валун горячий от утреннего весеннего солнца и всем знобким телом прижимаюсь льну к валуну и беру тяну солнечное каменное тепло его и не пойму — я жив иль утонул?..
И я лежу на солнечном валуне как ящерица леплюсь жмусь к нему и не пойму — я жив иль утонул?
И кто-то ползает по спине моей солнечной мокрой парной блаженной…
Муха что ли прибрежная песчаная иль загробные черви?..
Не знаю я?.. не знаю… не знаю не знаю не знаю…
Как говорят древние мудрецы раввины: Не знаю, не знаю, не знаю…
Айя!..
Айя!.. Я блаженный! валун блаженный! река блаженная! муха блаженная! червь блаженный!..
…Господь мой! где я?..
О Господь! где я? кто там бредет! бежит! хохочет по горной тропинке средь пчелиных шмелиных ранних кудрявых прибрежных белобарашковых цветущих алычей смиренных блаженных блаженных?
Господь Твои рощи алычовые?..
Господь кто бежит в ранних цветущих живожемчужных млечных курчавых алычовых первородных перворощах?..
Господь кого посылаешь? кто там ходит ликует радуется в росных утренних алычовых лестных лепых ветреных рощах рощах рощах?..
Кто там ходит в рощах здешних? кто там бродит в рощах вешних загробных?..
Айя! Оле! Ей!.. Ты?..
Возлюбленная моя! любовь моя невстреченная нечаянная! ты?
