Тимур Зульфикаров - Земные и небесные странствия поэта
Осанна тебе мир божий! Осанна!..
…Поэт! монах! и ни к чему не приставай и ни о чем не сожалей и ни к чему не прилепляйся…
И будь как камень хладною волною овеваемый…
Осанна!..
Да… Тиран правит, давит, народ стонет, а певец поет… да…
А пророк против тирана вопиет…
А ты певец, а не пророк…
Но!..
Но! У него было о Руси Откровение. Но убоялся.
Но! У него было о Руси Пророчество. Но убоялся.
Но! У него был дар пророчества. Но убоялся. Но уклонился.
Но! У него было прозренье провиденье о Руси но устрашился но убоялся тайной ночной пьяной бесследной табачной пятерни удушливого беса насильника опричника ката палача.
А ими полна нынче Русь.
И ищут. И рыщут. И алчут горла вольного поющего.
Но! У него было Откровенье о Руси но соблазнился.
А сказано: «А более всего пекитесь о том, чтобы пророчествовать!»
Но он убоялся.
Ибо все мнились ему его отец Джамал-Диловар утопленник удавленник с вилюйским гробовым соболем в руках и мать его Анастастия-Русь с хунзахским ножом меж грудей ея.
И содрогался от видений этих…
И тогда он пошел в русское поле переяславльское сиротское пустынное недородное нищее некормленное брошенное.
И там озирался оглядывался в страхе, чтоб никто не услышал не увидел его.
И там пал на колени и взмолился и только Бог слышал его.
…О поле русское родимое мое о поле поле ранушка
моя точащая о неоглядная о ранушка о ранушка
сосущая мне тело душу очи необъятный
неоглядный овод овод овод смертень
слепень костромской коровы былой плодовой
молочной молчной
О поле ранушко о неоглядный неизбывный лютый
слепень ворон овод овод овод
О поле ранушко открытая точащая чадящая саднящая
о поле поле о сосущий малиновый слепень смертень
язвень водень мохнат овод
О поле поле поле о доколе? о доколе? о доколе? да доколе?
О Господи о боже! Спасе! Щедре! Светодавче! как же?
как же Ты дозволил?..
Иль не знаю не ведаю Твой Суд? Твой промысел? Твой
помысел?..
Иль сладко сладко в нищем низком поле угнетенном?
Сладко в бесах? сладко в неволе? сладко смертно в Руси
вольной пьяной косой соблазненной?..
Вот где воля! вот свобода! вот где пагуба гулена мор да
ворон трупный тучный бродит! во! где! воля! Гойда!
гойда! гойда!..
Сладко пьяно вольно в Руси соблазненной! гойда! и отсель
погубятся заразятся порушатся потрутся искрошатся
соблазнятся поразятся трухой сладкой иныя племена
народы! гойда!
Отче! сладко вольно в Руси соблазненной…
Да плачут очи…
И поэт Руси и Азии Тимур-Тимофей стоял моленно на коленях в топком непролазном поле и молился и озирался, чтобы не увидели люди его и не забили.
И над полем над Русью в то лето и осень шли беспробудныя сеногнойныя ливни Самсона…
И поэт стоял в залитом ливнями хворобом картофельном поле поле поле…
И там у дороги стоял жасминовый куст, который распустился в ливне ибо срок его пришел но не развился и опадал млявыми мокрыми лепестками…
А под кустом стоял увечный русский пианый Ангел Хранитель Руси — калека войны с одним крылом, а второе побитое тяжкое земляное влеклось тащилось по полевой текучей глине…
И не мог Ангел взлететь над туманным русским полем и стоял горестно смятенно у мокрого нераспустившегося жасминового куста и жевал ел мокрые розовые лепестки, ибо голодно и дождливо было окрест…
…О Русь! о мокрый недозрелый млявый тихий куст!
жасминовый в дожде томящийся как брошенный
подкидыш беглой слезной матерью
О Русь! увечный Ангел в поле неродящем не взлетающий
крылом болящим пианым, ибо тут нельзя быть трезвым,
ибо трезвый тут тотчас удавится…
О Русь! о церковь на холме невинном богооставленная
мертвостоящая невиноватая невиноватая разбитая
размытая распятая да по ночам опричным смятыми
крестами машущая журавлиным знобким стаям
стаям стаям…
И поэт пел молился в поле и со страхом озирался, чтоб его не увидали да в сырую глиняную землю до срока не погребли не упрятали не поселили не загнали не закопали заживо радостно палачи убивцы удавы каты безбожники рыщущие необъятные…
…И поле залито водой
И церковь залита дождями
И Русь объятая травой
Шевелит н’емыми устами
И Русь накрывшись лопухом
Глядит коровьими очами
И Русь взят’ая ковылем
Немотствует забитыми изб’ами
И поле залито водой…
Но! у проселочной дороги
Стоит жасминовым кустом
Увечный русский Ангел божий
И я сыновнею рукой
Иль ветви или длани трогаю
И дух живительный течет
И Ангел словно куст восходит
И след копыт крыл лепестков
Дождем во поле тихо полнится…
И пел в страхе в одиноком поле Тимур-Тимофей…
И поле залито водой
И полегли хлеба покорно
И вновь пророков и певцов
Положит Русь вослед колосьям
Да и меня не позабудь
За бедами и за дождями
Не то я сам в поля приду
И лягу с мертвыми хлебами…
И пел самозабвенно забыв в поле вольном о страхе…
…То ли Ангел в дожде? то ль жасминовый куст
У дороги в тумане скитается?
Я лицом в него тычусь да трусь -
То ль взлетает он? То ль осыпается?..
И тут опять страх взял поэта и в поле топком пустынном сиротском он застенал запричитал заголосил:
— Ой Русь! ой в дальном поле мы ль одни?
И куст жасмина беса не таит?
Русь мы одни?
Русь или крикни? иль шепни?..
Русь помоги! Господь ми помози, ведь я страшусь!..
Да! Знаю! Чую — каждый куст Иуду затаил!..
Да! Всякая трухлявая прогорклая изба глядит следит сторожевым доносным гиблым пограничным оком! ухом!..
Но Русь! Господь мой! Аз не боюсь!..
Аз голову несу!..
Я с плахою занозистою свежею под мышкой молодой пьяной моей с топором в руках несу несу я сам кудряву вольну слезну слепу красну голову свою несу!..
Господь! не боюсь!..
Да! каждый куст Иуду затаил…
Да! за спиной за шеей малой хрупкою моей псовидный бес опричник кат убивец пятерней пудовой ворожит…
Но Господи помилуй помози подними! не дай изникнуть сгинуть навека средь безымянных русских невиновных тучных вопиющих неоплаканных незрелых ям могил…
…Русь!
Я опять страшусь…
Хоть в поле мы одни…
Иль тут Господь с небес дождливых шепчет говорит…
…Поэт! пророк! Говори!
И чрез тебя отверзну отворю уста дождем залитыя мои…
Тогда я говорю…
…Ай Русь ай поминальная бескрайняя Книга казненных ай пощади!
Ай Русь ай безымянная Книга убиенных неоглядная всетайная ай упаси!..
Ай Русь блаженная ай Книга упасенных помяни…
Ай Русь сотри изведи изгладь имя малое моё а Слово богоданное сохрани!
Пусть имя и живот мои взяты погромным скорым душным ковылем но Слово Божье белым зрелым млечным неоглядным лебедем летит летит летит…
Божье Слово вечное лети лети лети…
Поэт молился уповал взлетал как птица о вымокших крылах…
…Но тут опять в непроглядном дожде в нищем непролазном русском поле бес-диавол-хозяин Руси взял его…
И тогда он забыл о Боге своем о душе своей о Руси своей…
И вновь воспомнил об отце утопленнике удавленнике безвинном Джамале-Диловаре с могильным вилюйским соболем на руках и матери своей Анастасии-Русь, несущей нож меж невинных грудей…
И устрашился и с последней надеждой стал глядеть на мокрый жасминовый куст где стоял Ангел калека однокрыл, но туман пошел по полю и сокрыл…
…И тогда Тимур-Тимофей певец поэт а не пророк вспомнил о быстротекущем мимолетном теле своем которое мокро страдало в дожде и стал молить о жизни живота своего.
А он прекрасен ладен яр телом был и очами горяч и жен ужаленно алчно любил как мёд пчела.
И страшился разрушенья плоти персти и мук телесных довременных, хотя помнил слова Господа: «И не бойтесь убивающих тело, души же не могущих убить а бойтесь более Того, Кто может и душу и тело погубить в геенне…»
Но поэт молил о теле своем о животе своем, чтоб не нарушили его до срока.
И говорил:
— Господь мой, я и срока тления боюсь, а как вытерпеть вынести до срока?
И вспомнил сладкие грехи тела своего и многих жен тела своего и ярый дурманный медовый бег семени своего по жилам сосудам певучим своим…
Господи! да это же жизнь моя! моя младость ярость сладость дней моих бывых текучих веселых?
