Китлинский - Клан – моё государство.
– Потому, что выяснили ещё тогда. Но отец сказал: "Когда прийдет из тайги – вылуплю". Их дело,- ответил Павел.
– Кого бил?- спросил Игорь Саню.
– Бобрина,- Сашка переступал с ноги на ногу.
– Какого?
– Старшего. Семёна,- Сашка улыбался.
– Это аэропортовского, что ли?
– Да. Его.
– Дылду этого?
– Да.
– Чем кончилось?- расспрашивал Игорь.
– Ничем. Помахались малость, потом разошлись.
– Ага, разошлись. Этот в тайгу утёк, а тот прямиком в больницу побежал, весь в крови,- с порога заложил Павел.
– Страху-то, страху,- в калитку вошёл брат Сергей,- зубы целы, рёбра целы. Сам виноват. Первый руки распустил. Вопрос в другом. Тому в армию осенью, бугаю. Вроде здоровый и хулиганистый, а Сашка его под орех разделал, при людях, и никто не говорит как,- Сергей поздоровался со всеми,- отец, беру бандита на поруки.
– Моё слово тоже железное,- снимая ремень, сказал отец.
– Бать. Не уподобляйся деспоту,- Сашка знал, куда давить,- отложи хотя б. Всё не при людях разберёмся.
– Я те отложу. Грамотей. Как ряхи бить, то при народе могёшь, а как ответ держать – то в кусты?
– Да бей,- подходя и подставляя спину, фыркнул Сашка,- напугал тоже.
Отец врезал раз пять ниже спины.
– За школу ему ещё пару раз дай,- наблюдая с порога сцену, предложил Павел,- а то снова сбежит в тайгу. Самоучка. Я его больше прикрывать не стану, надоело.
– Сам и врежь,- посоветовал отец Павлу.
– Я ему врежу! Нашёлся тоже, учитель,- огрызнулся Сашка, растирая задницу,- бать, полегче нельзя?
– Лучше бы стыдно. Иди уж,- отец стал заправлять ремень в штаны.
– Чего – стыдно? Может в армии образумят козла.
При этих Сашкиных словах отец снова потянул ремень из брюк и стал махать им, уже шутя.
– Ну, сорванец, допросишься ты у меня.
– Правильно сказал,- поддержал Сергей Сашку,- таких бить по роже надо. Вот он один раз получил, и всё лето, как шёлковый, а то хороводил тут, покоя от него не было.
Вышла мать.
– Давайте к столу. Стынет. И гостя в пороге держите. Нехорошо,- и, уже к отцу:
– Ты-то хоть старый, а право, из ума выжил. Да нечто при госте пороть можно?- и она махнула на отца полотенцем,- мойте руки и за стол.
– Ладно, мать, не серчай,- входя в дом, сказал отец,- погорячился малость, бывает.
За обедом говорили о произошедшем несчастном случае, последствиях, потом вообще обо всём. Когда все разъехались по делам, Сашка вышел к баньке подбросить дров в печь, проверить, сколько воды. Отец подошёл чуть погодя, в наброшенной на плечи фуфайке, присел на чурку.
– Так, Сашунька, год отсрочки твоей вышел. На этой неделе собирается совет. Тебе быть обязательно. Много вопросов надо решать.
– Бать. Мне что, всё знать надо?
– Всего нет. Да и не скажет тебе всего никто. Если бы знали мы всё, цены бы нам не было.
– Прокурор что, приобщился, что ли?
– Нет. Нейтрален. Ему в это лезть резона нет. Пока мы тут "семьёй" сидим, ему жизнь и так малина, а внутрь к нам ни к чему.
– Но он кое-что имеет?
– Имеет. Без посвящения. За двадцать лет, что он здесь прокурорствует, район – лучший в республике, да, пожалуй, и в Союзе. Четыре ордена получил, в передовых сидит постоянно.
– А материальные блага?
– На что они ему? Он аскет.
– Дети. У него же четверо.
– Что – дети? Девок выдал замуж, разъехались. Ломоть отрезанный, а сын сам устроится. Тут не в деньгах суть.
– Чужой человек. Точнее – чуждый. Не глупый, но мозги заряжены не туда, как и у многих в последнее время. Вон приняли решение, начать строительство железки. От Байкала до Комсомольска, через Чульман. Как это расценить?
– Так ведь в регионе том уголь валом лежит, бери не хочу. Говорят, и железную руду сыскали в запасах не меньших.
– Да здесь, где не копни, всё есть. Край богатейший. От Чульмана до Сковородино ветки по горло хватит. Ан, нет. И, ведь, закопают средства в землю. Людей опять же, с насиженных мест оторвут. Ох, нелюди.
– Бать. Ты-то что за них переживаешь? Пусть делают.
– Сашунька. Каждое неверное решение наверху бьёт по простому народу и сильно. Вот сейчас мы всей страной вроде выгреблись чуток из дерьма, счас бы самое время деревню поднять, переработку наладить. Она ведь, горькая, исстрадалась в крови, им бы подсобить, автодороги провести хотя бы, а они гроши в болото. За тушёнку голландскую да датскую, небось золотом плачено. Мы что, свою делать не можем?
– Почём у них стоит? Вот та, в семьсот грамм?
– Как брать? Если много, оптом, то доллара полтора за банку, а у них в розницу в магазине один доллар шестьдесят три цента.
– А у нас – рубль сорок. Дотирует государство, что ль?
– Нет. Механика здесь иная. Зарплату не доплачивают по-нормальному, а из бюджета не берут. Обману научились, сучьи дети. А вообще-то дотация, конечно. Её же, тушёнку эту, в центре днём с огнём не сыщешь. Это к нам сюда везут, в основном, на Север.
– Плохого что? Там не доплатили, тут сбавили. Значит, регулируют.
– Так это у нас, с надбавками да коэффициентом, до четырёх сотен в месяц. Мы и сыты. А в городах – сотня, чуть больше сотни. В деревне же, чтоб шесть червонцев получить, надо пахать, не разгибая спины от зари до зари, а на гроши такие не очень-то и разживёшься. Вон, у Гавриловича, главврача нашего, голая ставка, девяносто рублей всего. С накрутками – двести. Это что, много?
– Потому народ и ворует. Нутром чует обман.
– Ворует не оттого, что обман виден. От того, что наверху жируют с воровства, там каждый по малости себе прижучивает, по крохам, но берёт. И приучается к этому, и привыкает, и детей, того не осознавая, к тому же ведёт. Потом от соблазна этого вылечиться будет нелегко. Лекарств нет таких, чтоб этот порок обезвредить. Он в мозгах сидит.
– Конечно. Всех не пересажаешь.
– Куда садить? Страна – тюрьма. С какой стороны не подойди. Вроде свободны все, но нет, кругом запреты. Сплошь.
– Военный коммунизм,- утвердительно произнёс Сашка.
– Рабский коммунизм. Я ведь не про строй наш. Про психологию речь веду. Её без крови ни одному народу в истории сменить не удалось, душ везде погубили без счёта. Сам процесс такого перехода страшен.
– Революция?
– Этой девкой развратной пока не пахнет. Пока есть что воровать, никто рыпаться не будет. Всех ведь устраивает. Но чем хуже дела пойдут, а с такими расходами глупыми этого не избежать, будет и заваруха.
– Когда?
– Как время поспеет. Кризиса не миновать.
– Так стрелять начнут. Вон как в Новочеркасске.
– Толпа, да ещё голодная, боли не чует. Всех, коль выйдут, в пещеры не загонишь.
– Что? Чехов вон загнали, венгров и своих загонят.
– Чехи, венгры – что? Их мало, да и густо живут. Да и то лишь скопом задавили. А у нас нет конца и края стране, и проблем не счесть. Тут джина выпустишь, обратно загнать – сил не хватит.
– У нас тихо было?
– Тихо. Переговорщик последний весточку дал.
– Что?
– Предупредил, что на связь скоро не сможет выйти. Видно, отбыл куда-то. Но куда, информации не дал. Скорее всего, это был внешник.
– Так полезут или нет?
– Не думаю. Так сдаётся, что "системка" крутиться начнёт. Не могли они бойню эту не засечь. Это их работа – нас сыскать.
– Им-то мы к чему?
– Мы им задаром не нужны. Средства им наши нужны. Металл, который мы добываем, и который они своим считают, лично-народным.
– Так это всем нужно. Не им одним.
– Верно. Желающих погреться много. Шушера всё сжуёт, но "системка" – опасный конкурент. Самый.
– Что, опасней партии?
– "Системка" и есть партия, только самый верх. Там чёрт – и тот не разберёт, кто главней. Конторы разные, а делом одним живут. Грабежом.
– А залётчики чьи тогда?
– Нить, если потянуть, высоко пойдёт, очень высоко. А там, чем выше, тем жестче борьба. Если хозяин большой и в "системке" не состоит, так только, косвенно – будет стараться не дать ей нас открыть.
– Что так?
– Свои сожрут. Этих дел нигде не прощают. Удавят. Но тихо. Автокатастрофа или сердце. Способов много. Он же на народное позарился, сделал это втайне. Хоть и сам в какой-то мере власть. Секёшь?
– А если маленький?
– Ничтожность на такое не замахнётся без согласия властителя могущественного, пусть и молчаливого. Золото – всегда товар. Партия ведь тянет, помимо плана, втихаря. Сдают в нейтральных странах в банки, и не на поддержку братских компартий мира, этих наш бюджет содержит, партия на себя копит, вернее, её бонзы на себя стараются накопить. "Системка" эти операции реализует только лишь на последней стадии, внешней. Внутри им зачем торчать? Ты посмотри, как всё устроено. Никто не знает, где сколько добывается. Чем выше секретность, тем больше возможности брать бесконтрольно.
– Что, золото только?
– Металл. Камни драгоценные. Нефть, газ. Лес. Оружие, опять же. Но это отдельный разговор.
– Много наши в году этом подняли?
– Три.
– Тонны?
– Да. Кузьма на твоём тонну добыл. Никита у себя полтонны. Ещё полторы выгребли везде помаленьку. Самый лучший год выпал.
