Ава Деллайра - Письмо на небеса
Знаете, что будет у нее вместо отца? Ваша предсмертная записка. Неужели вы не понимали, что ваши последние слова тенью лягут на всю ее жизнь?
Вы написали, что ваша дочь, «исполненная любви и радости, целует всех, кто ей встречается, потому что все вокруг хорошие и никто не причинит ей зла». Это ужасно пугало вас. Вам была невыносима мысль, что она вырастет и станет такой же, как вы.
Думали ли вы, когда писали эти слова, когда решили уйти из жизни, что тем самым лишите ее чистоты и наивности, которые так в ней любили? Что навсегда измените ее полное радости сердце? Вы были первым, кто причинил ей боль. Первым, кто показал, что мир может быть жесток.
Не знаю, зачем я пишу вам все эти письма. Думаю, вы понимали, зачем пишете свое. Но вы тоже ушли. Как и остальные. Как только папа сегодня заснул, я прошла в комнату Мэй и сдернула со стены ваш плакат. Я разорвала его в клочки и выкинула. А потом рыдала до тех пор, пока совершенно не обессилела. И теперь этот ваш плакат не вернуть. Мне очень жаль.
Ничего нельзя изменить. Невозможно склеить плакат заново и невозможно вернуть вас к жизни. Я это ненавижу. И вас я тоже ненавижу.
Вот, я сказала это. Простите. Простите меня.
Меня мучает вопрос, простила ли вас ваша дочь, потому что не знаю, смогу ли простить свою сестру. Правда в том, что я не знаю, как это сделать. Не знаю, как ее простить, не имея никакого права злиться на нее. И еще я боюсь, что, простив, потеряю ее навсегда.
Всегда ваша, Лорел
Дорогой Хит Леджер[63],
Сегодня по телевизору показывали «Темного рыцаря». Я смотрела его вместе с папой. Это единственное, что мы сейчас делаем вместе – смотрим фильмы. И еще бейсбольные матчи, но сезон откроется только через несколько недель. Когда фильм закончился и пошли титры, папа сказал:
– Мир изменился, да? – И отправился спать.
В этих словах, по-моему, кроется вся тяжесть того, о чем мы не можем поговорить.
Раньше папа был счастлив – мужчина, у которого есть семья. И супергерои раньше были несокрушимы. Они не теряли любовь всей своей жизни, не позволяли людям умирать, не попирали моральные принципы и не горевали. А сказочные злодеи не были прежде людьми, превратившимися в нечто страшное и ужасное.
«Темный рыцарь» кажется мне чем-то вроде взрослой версии истории о супергероях. Бэтмен несчастен – он потерял любимую женщину и вынужден убивать ради блага всего города. Вы сыграли злодея Джокера, и ваша игра была бесподобна.
Честно говоря, фильм меня напугал. Вы меня напугали. Мне бы хотелось сказать, что я вынесла что-то из него, но я не могу. Все, что я чувствую – сковывающий внутренности ужас и страх от осознания того, что не будет больше никакого счастливого конца.
Идет вторая неделя марта. Весна почти вступила в свои права, но воздух еще холодный, а порывистый ветер пугает почки, вот-вот готовые распуститься. Я давно уже не писала письма – около месяца. У меня пропало желание делать это после того, как я порвала плакат Курта. Но, посмотрев «Темного рыцаря», я начала думать о вас. Впервые я увидела вас в фильме «10 причин моей ненависти»[64]. До сих пор помню сцену, когда вы запрыгнули на трибуны и спели для всей школьной футбольной команды девчонок Can’t take my eyes off you, чтобы покорить сердце нравящейся вам девушки. Однако после этого фильма, сколько бы вам предложений ни поступало, вы отказывались сниматься в подростковом кино. Вы хотели не просто быть знаменитым, а быть верным себе. И постепенно вы стали получать больше ролей – лучших ролей – и взрослели достойно, не размениваясь на слишком быструю зрелость. Вы стали таким отцом, о котором мечтает каждая дочь. Когда вас нашли в вашей квартире, умершего от острой интоксикации, вызванной передозировкой таблеток, я решила, что это был несчастный случай. Не думаю, что вы хотели уйти из жизни.
Я читала, что вы планировали купить для дочери в Бруклине гараж и переделать его в автомобильный кинотеатр, где могли бы вместе с ней смотреть кино. Мне хочется плакать, когда я думаю об этом и представляю, как вы сидите с дочкой на переднем сиденье машины, передаете друг другу попкорн, едите лакричные конфеты и смеетесь над мультфильмом, над историей, которая закончится так, как и положено, а не так, как заканчиваются те, что не дают нам покоя, когда мы взрослеем.
Этот месяц прошел как в тумане, но у меня все-таки есть несколько новостей. Первая – Ханна вдруг решила, что синяки красят, и начала рисовать их на своих скулах тенями для век. Очень натурально рисовать. Натали просит Ханну не делать этого, но так сильно ее любит, что нацеловывает их, приговаривая, что тем самым исцеляет. Порой нам хочется телесно передать внутреннюю боль, истории, которые мы прячем в наших сердцах.
Вторая новость – Ханна получила временные водительские права и в субботу мы прокатились по горным дорогам к дому Блейка. С этим парнем Ханна познакомилась на своей новой работе в ресторане Macaroni Grill. Он там помощник официанта, а она – хостес. Ханна сменила работу, потому что Натали злилась на нее каждый раз, как она заводила разговор о Нёнге. Наконец Ханна поклялась, что никогда больше с ним не встретится, и уволилась из Japanese Kitchen. Но у нее все еще есть Кейси, а теперь и Блейк тоже. Она не любит брать Натали в гости к своим бойфрендам, но и одной к ним ездить тоже не хочет, поэтому я составляю ей компанию.
Когда мы остановились перед домиком Блейка в горах, я занервничала. Дверь не была заперта, и мы сразу вошли. Внутри пахло вишневыми сигарами, и все подоконники были заставлены стеклянными, покрытыми пылью бутылками. Из спальни вышел Блейк, и я оцепенела. Ханна говорит, что ему двадцать два года, но он выглядит старше своих лет. Он очень взрослый, но не такой, как Кейси, который учится в университете, а такой, как Пол – парень Мэй – и его друг. На глаза Блейка падали длинные черные волосы, а лицо покрывала далеко не однодневная щетина.
Он прошел мимо нас, открыл холодильник, достал две банки пива и кинул нам. Я свою не поймала. Банка пролетела рядом и упала на застеленный ковром пол, который, казалось, засасывал меня в себя. Я пыталась передвинуть ноги, но они не слушались.
Ханна наклонилась и подняла мое пиво. Я ощутила, как мои пальцы сжимаются вокруг банки.
– Лорел, тебе нехорошо?
– Что? Нет, все нормально. Прости.
Я смотрела, как Блейк обнимает Ханну, но видела при этом Мэй, идущую навстречу Полу. Гладкие волосы, развевающиеся у нее за спиной. Его пожирающий взгляд.
Сосед по домику Блейка сидел на диване, обитом коричневым бархатом и выглядевшем так, словно он стоит тут с самых семидесятых. Сосед ничего не говорил. Не потому что не мог, а потому что год и девять дней назад принял обет молчания. Объяснив это, Блейк увел Ханну в свою комнату, оставив меня наедине со своим соседом, читавшим книгу «Рождение трагедии». Наверное, Блейк сказал мне, как его зовут, но я его тут же забыла.
Я подцепила ногтем колечко на банке и открыла ее с громким хлопком, прозвучавшим в тишине словно взрыв. Сделала глоток пива. Сосед посматривал на меня поверх страниц книги. Я попробовала сосчитать количество стоящих на подоконнике бутылок, но сбилась. Ноги по-прежнему не слушались, приклеившись к ковру.
Возил ли Пол сестру в такие же места, как это, забирая ее теми вечерами у меня? Провожая взглядом уезжавшую Мэй, я воображала себе что-то волшебное. Теперь же я представляла ее в комнате с зашторенными окнами и включенным светом, лежавшую на замызганном кремовом ковре, курившую сигареты и выпускавшую из темных губ струйки дыма.
Сосед Блейка подвинулся, уступая мне место на диване. Мне казалось, что ковер засасывает меня как трясина. Парень похлопал ладонью по дивану, показывая, чтобы я села рядом. В голове билась одна-единственная мысль: «Если будешь сопротивляться, будет только больнее». Мое тело само собой двинулось вперед. Мир накрыла тишина. Мы будто принимали участие в съемках немого кино. Сосед, комната и я. И я словно со стороны смотрела на это. На то, как парень протянул руку и начал трогать меня.
В висках бешено стучала кровь. Его рука… его рука легла на мое бедро. И внезапно мой разум перенесся совсем в другое место. И все, о чем я могла думать: «Нет. Пожалуйста, нет. Пусть это закончится». Я ударилась головой о деревянный подлокотник дивана, и меня пронзила боль. Под веками заплясали цветные пятна.
Не знаю, сколько времени прошло, но когда я открыла глаза, сосед Блейка в замешательстве смотрел на меня.
Потом я увидела Ханну, стоявшую надо мной в лифчике. Она выглядела встревоженной.
– Прости, – сказала я.
– Что случилось? – спросила она.
– Мы можем уехать отсюда?
Кивнув, Ханна ушла за своей футболкой. Блейк разозлился на то, что я им помешала, и она задобрила его, пообещав, что потом приласкает.
