Ава Деллайра - Письмо на небеса
Искренне ваша,
Лорел
Дорогая Эми Уайнхаус,
Тетя Эми спросила меня, не хочу ли я сегодня съездить с ней в торговый центр и прикупить весенней одежды, включая платье на Пасху, которая наступит завтра. Она хотела провести со мной день тети-племяшки – наверное, наподобие дня мамы-дочки. Я была не в настроении, но не хотела ее обижать, поэтому согласилась.
Мы заглянули в магазин JCPenney. Я разглядывала там топы, когда она принесла мне охапку платьев на примерку – все слишком длинные и кружевные. Удивительно, как она умудрилась найти столько чопорных платьев в универсальном магазине – уж точно не в подростковом отделе.
Я вышла из примерочной, чтобы показаться тете в первом платье.
– Ты такая красивая, – сказала она, глядя на меня в зеркало, залитую светом ламп. Сказала так, словно это ее пугало. – Будь осторожна, Лорел, – добавила она и заплакала.
Я обняла ее, пытаясь утешить. В магазине работал кондиционер, и я дрожала в платье, покрывшись мурашками.
Наконец тетя Эми вытерла глаза рукавом своей цветастой блузки и улыбнулась. Мне хотелось уйти из магазина. Я не стала мерить другие платья, просто сказала, что хочу именно это, с длинными белыми рукавами и пуговицами до самой горловины. Поэтому она заплатила за платье, и мы пошли обедать.
В закусочных торгового центра пахло как на ярмарке, только мы находились не на улице, а в здании. Я как обычно взяла хот-дог на палочке и лимонад. Мы сели рядом с искусственными деревьями под световым люком в крыше, где я раньше устраивалась с мамой и Мэй. Тетя Эми поглядывала на меня, надкусывая тесто с корн-дога.
– Скажи… ты влюблена в кого-нибудь? У тебя есть парень? – спросила она небрежно. Как будто это не она запретила мне разговаривать с любым представителем мужского пола.
У меня мелькнула мысль, что это какая-то уловка. Я никогда не рассказывала ей о Скае, потому что не хотела ее волновать. Я покачала головой.
– Ну и хорошо… – И она заговорила о другом: – Знаешь, я очень тобой горжусь. И твоя мама тоже.
Я поперхнулась, кусок кукурузного теста встал поперек горла. Вряд ли мама говорила тете Эми что-то подобное. Очевидно, она рассказала ей о нашей ссоре, и теперь тетя пытается как-то все сгладить. Я знаю, что должна позвонить маме и извиниться, но последние две недели этого избегаю.
Я не хотела говорить об этом, поэтому натянула улыбку.
– Спасибо, – поблагодарила я, не представляя, чем может гордиться тетя Эми. Разве что тем, что у меня нет парня. Но это лишь потому, что он меня бросил.
– Помнишь моего друга, с которым я совершала паломничество? – спросила тетя. Она не смогла сдержать широкой улыбки. – На следующей неделе он приезжает к нам в город.
Оказалось, что после всех этих месяцев молчания приверженец Христа на прошлой неделе наконец-то позвонил и сообщил, что приедет ее навестить. Скорее всего, они пойдут ужинать в ресторанчик Furr’s, и перед ее уходом я скажу ей, что она замечательно выглядит, а к ее возвращению притворюсь спящей, чтобы она могла делать с ним все, что велит ей бог.
По правде говоря, меня все это печалит. Ведь тетя Эми посылала ему выпечку, открытки, нью-мексиканский чили и сообщения – в особенности те, в которых пародировала Мистера Эда и ямайских бобслеистов, и была сама собой. Собой, полной надежды, словно говоря ему: «Я здесь».
Однако весь прошлый год он ей не отвечал, и, в конце концов, она перестала наряжаться в свои цветастые платья в надежде, что кто-то ее в них увидит, и убрала свое так и не пригодившееся мыло в форме розы обратно в коробочку на полку. В конце концов, она сдалась.
А теперь она снова достанет свое розовое мыло, гладкие лепестки которого потрескались от того, что все время мыло лежит в ванной в вечном ожидании чего-то. Оно уже не новое, но тетя Эми примет все, что только можно. Даже вечерний холодный чай с идеально наколотыми льдинками и фальшивым ягодным пирогом, и, возможно, ладонь приверженца Христа, протянутую через стол и накрывшую ее руку. И если он захочет большего, она ему это даст. Если он скажет: «Нам богом предназначено это сделать», она ему поверит.
После обеда мы остановились у одной из палаток, где продаются футболки. Тетя Эми взяла одну из них с надписью о том, что некоторых мужчин бог создал сверхочаровательными. Она нашла это забавным и так сильно смеялась, что из глаз у нее потекли слезы. Я не поняла этой шутки. Тетя сказала, что не может устоять и должна купить эту футболку для него. Глядя на то, как она аккуратно складывает ее и убирает в пакет, я поняла, что она снова вся во власти его обещаний. Я же не хочу, чтобы он исчез из ее жизни утром и никогда больше не перезвонил.
От этой палатки я утащила тетю Эми в один из самых классных магазинов Wet Seal, где я в тайне надеялась что-нибудь приобрести. Что-то, что поднимет мне настроение после платья, купленного для того, чтобы порадовать тетю, что-то, что подойдет мне – такой, какая я сейчас. Я давно уже ничего себе не покупала. Некоторое время я носила одежду Мэй, но перестала это делать, расставшись со Скаем. Так что большей частью я ношу свои старые вещи, стараясь не выделяться.
Сначала вся одежда в магазине показалась мне какой-то неправильной, словно выдающей себя не за ту, какая она есть на самом деле. Но потом, когда я рассматривала в задней части зала вещи со скидкой, по радио заиграла Rehab. Почти все ваши песни, даже самые грустные и сумасшедшие, звучат так, будто вы делитесь тяжелой правдой, смягчая ее танцевальными мотивами. Я очень люблю это в вас – как вы с вашей вызывающей дерзостью, распахнутой нараспашку душой или разбитым сердцем все равно не унываете.
А затем я нашла эту рубашку. Бледно-лиловую, из жатого бархата. И у меня возникло ощущение, будто вы рядом со мной. Я потерлась щекой о мягкую ткань, вспомнив, как приятно пахнет новая одежда, какая она гладкая. Как чистый сахар. Примерив рубашку, я почувствовала себя почти такой же красивой, как в платье Мэй в вечер встречи выпускников.
Завтра на Пасху я надену свое несуразное белое платье и пойду с тетей Эми в церковь, где будут петь что-то вроде Our God Is an Awesome God. А в понедельник я надену в школу новую кофту.
Эми, вы были на обложках всех бульварных журналов и газет благодаря тому, что делали. Но сейчас мир другой, он смотрит на вас иными глазами и по-иному понимает. Это меняет вашу историю. Превращает вашу жизнь в чью-то еще версию вас. А это не честно, потому что ваша жизнь не принадлежит нам. Вы подарили нам вашу музыку. И я благодарна вам за это.
Искренне ваша,
Лорел
Дорогая Эми Уайнхаус,
Сегодня случилось нечто ужасное. Я надела в школу свою новую лиловую рубашку и на уроке английского увидела, что миссис Бастер пришла точно в такой же. Она не молодая, не красивая и не модная учительница. Она пожилая, у нее выпуклые глаза и вытянутые «утюжком» волосы. Подобное совпадение казалось невозможным. Я купила свою в отличном магазине. Магазине для подростков. С чего бы миссис Бастер тоже делать там покупки? И тем не менее она пришла в точно такой же рубашке с точно такими же перламутровыми пуговицами, которые мне так нравились и которые я все утро крутила пальцами. Конечно же, все это заметили. Я весь урок просидела с пунцовым лицом.
– Лорел! – позвала меня миссис Бастер, когда прозвенел звонок и я, поспешно собравшись, уже выходила из класса.
Я полуобернулась.
– Чудесная рубашка, – улыбнулась она.
Миссис Бастер прекрасно понимала, что мне неприятно, в какой ситуации я оказалась, так что улыбаться тут было нечего. Я отвечать улыбкой не стала.
– Как ты, Лорел? – спросила она со свойственной ей манерой, как будто не вопрос задавала, а пистолет заряжала.
– Хорошо, – ответила я, хотя мне хотелось сказать, что ничего хорошего у меня быть не может, и уж она-то должна это понимать. И еще хотелось спросить, какого черта она разрушает мою жизнь, покупая одежду в Wet Seal. Вместо этого я пробормотала:
– Я опаздываю, – и выбежала за дверь.
Я знала, что мне придется встретиться с ней снова на хоровом занятии. И со Скаем. Покупая эту рубашку, я втайне надеялась, что он заметит меня в ней и увидит, какой я могу быть. Может быть, даже почувствует острое сожаление оттого, что меня потерял. Теперь бы это явно не сработало. Я решила прогулять урок. Из-за моего мямлепения и пары прогулов хорошие оценки за хоровое пение мне не светят, но в тот момент это было неважно. Тристан всегда прогуливает восьмой урок, чтобы покурить травку, и я предупредила его, что пойду с ним.
– О, это из-за рубашки? – спросил он.
Очевидно, все уже были в курсе. Я лишь многозначительно посмотрела на него. С Тристаном мне никогда не нужно ничего говорить, если я того не хочу. Он всегда все понимает.
