Галина Лифшиц - До свадьбы доживет
Ему действительно было плохо. Она жалела его невероятно и боялась за него, опасалась, что у него не просто ОРЗ, а что-то более серьезное, и винила себя.
Через два часа, когда температура снизилась до тридцати семи, Сенечка встал и собрался домой.
– Пойду, пока могу, – сказал он, – А то потом опять зазнобит, сил вообще не будет. Я себя знаю. Сейчас в самый раз идти. Пять минут – и я дома.
– И сразу позвони, – взмолилась она, – Пожалуйста, сразу, как придешь. Хочешь, я провожу тебя?
– Нет, не надо. Не провожай. Я мигом. Ты не успеешь соскучиться.
Он и правда позвонил через несколько минут после их прощания. И звонил потом все время, чуть ли не каждые полчаса, пока болел. А болел он долго, потому что воспалением легких обычно так и болеют. Не зря Тина тогда за него испугалась. Ни он, ни она не догадывались, что та ночь, что они провели вместе, была их единственной ночью. Первой и последней.
Уже прошло две недели от начала третьей четверти, когда Сенечка вошел в класс. Выглядел он совсем исхудавшим и почему-то повзрослевшим. Все у них пошло по-прежнему: ходили, держась за руки, не скрываясь ни от кого, целовались, делали вместе уроки. Удивительно: они никогда не говорили о будущем. Почему-то это и в голову им не приходило. Жили себе просто и радовались тому, что есть. Редкое состояние. Все будто бы само собой разумелось.
Однажды, уже весной, почти перед самыми экзаменами в школу зашла Сенечкина мама. Собственно, не только она, еще несколько мам, в том числе и мама Тины, собрались у классной руководительницы ради всяких организационных дел: прощального вечера по поводу окончания девятого класса, церемонии вручения свидетельств. Ничего не подозревающие мальчик и девочка шли, держась за руки, не замечая никого вокруг. Навстречу им двигалась ослепительной красоты женщина. Тина ее сразу узнала, хотя не видела со времен детского сада:
– Смотри, твоя мама! – сказала она Сенечке и заулыбалась навстречу красавице, на которую так поразительно был похож ее любимый мальчик.
Только спустя долгие годы Тина, уже взрослая, с удивлением подсчитала, сколько же тогда лет было этой необыкновенной даме. И, как ни считай, получалась невозможная цифра: шестьдесят! Невозможная потому, что выглядела она вызывающе молодо – тонкая талия, прямая спина, стройные ноги, плоский живот, небольшая округлая грудь. На ней было тонкое облегающее трикотажное платье цвета мяты с широким поясом. Такое платье можно было позволить себе только в том случае, если фигура выглядела безукоризненно: оно выявляло малейший дефект. У Сенечкиной мамы дефектов не было. Лицо с девичьим овалом, ни намека на второй подбородок, прямые русые волосы до плеч. Все просто, без ухищрений, естественно. Туфли на высоких каблуках, легкая походка… Какие шестьдесят лет? Это невозможно! Это колдовство! Откуда было знать девчонке-подростку, что подобная моложавость дается огромным упорным трудом, ограничениями, железной волей и немалыми средствами? Гораздо легче считать вечную молодость чудом, на которое приятно любоваться со стороны. Простым смертным оно недоступно, так что не стоит и стараться.
– Смотри, твоя мама, – улыбнулась тогда девочка.
– Привет, мам, – сказал мальчик.
Им и в голову не пришло разнять руки, настолько они привыкли ходить рука в руке.
– Здравствуйте, дети, – снисходительно произнесла королева-мать.
Тина совсем не помнила ее голос и удивилась тому, какой он низкий, царственный.
– А вы все, как в детском саду, за ручки держитесь, – заметила дама без тени улыбки.
– Ага, – ответил мальчик.
Девочке захотелось освободить свою руку. А еще лучше – спрятаться. Но она постаралась выглядеть беззаботно и бесстрашно.
Мать спросила, как найти их классную, и на этом беседа их закончилась. Какое тут могло следовать продолжение? Никто никого не обидел, не нарушил строгих норм тогдашней общественной морали. За руки держаться не возбранялось, тем более если учение от этого не страдало. Однако чем-то их счастливый и беззаботный вид задел неземную красавицу. Об этом девочка узнала вечером, когда ее мама излагала подробности встречи с членами родительского комитета. Они сидели за ужином, мама болтала без умолку. Еще бы: столько впечатлений! С некоторыми родительницами девять лет не встречалась. Больше всего маму поразила, конечно же, «мечта поэта».
– Сенькина мама вообще не изменилась! Это надо же такое! А ведь поздно его родила, позже всех нас. Выглядит – на двадцать пять. Да еще не каждая в двадцать пять будет такой свежей, ухоженной. Правда, с ее возможностями – это не такое уж чудо. Не работала ни дня в своей жизни. Муж вокруг скачет, прислуга, няньки. Чем ей заниматься? Только собой! Но – злая пришла. Спросила меня, знаю ли я, что наши ходят за ручку. Я сказала, что не знала, но ничего плохого в этом нет. Тем более дети с детсада дружат. А она мне: смотри, мол, у меня-то парень, мне-то что, а у тебя девчонка.
– Что – «если что»? – ужаснулась девочка, – О чем она?
Мама вздохнула.
– Ладно, не будем. Не огорчайся, все это пустяки. Заревновала, наверное. Привыкла командовать, а тут парня своего с другой увидела. Ну, и заволновалась. Дело обычное. А вы что же? С Сеней? Дружите? Ты ничего не говорила.
Девочка покраснела до корней волос. Впервые в жизни ее охватил совершенно непонятный первобытный стыд, от которого хотелось провалиться сквозь землю.
– Нечего мне говорить. Дружим и дружим. С Лизкой мы тоже дружим. И что?
– Вот и я говорю, – кивнула мама, как ни в чем не бывало, – Что такого? Столько лет вместе! Подумаешь, за ручку идут. Надо было с детсада психовать начать.
– А она? – зло спросила девочка.
– Да ничего она. Больше ничего не сказала.
– Какое ей вообще дело? – не успокаивалась дочь.
– Ну, как какое? Она – мать. Вы – дети еще. Можно понять, – дипломатично ответила мама и вдруг вспомнила, – Да, ты знаешь, что родители собрались Сеню после девятого класса в Суворовское отдавать?
– Нет, и он не знает, уверена. Мы только вчера обо всем думали. Он говорил, что после одиннадцатого будет поступать то ли в медицинский, то ли на геофак МГУ, еще не решил. Какое Суворовское, мам, ты что?
– Я-то ничего. Но она сказала, когда нас классная спросила, кто уходит, кто остается, что ее сын уходит стопроцентно, в Суворовское. Там, мол, дисциплина, там из него сделают настоящего мужчину, ответственного и дисциплинированного. Что-то вроде того она сказала. И еще, что туда невозможно попасть, слишком много желающих, но благодаря известности отца, с этим проблем не будет.
– Мне до этого никакого дела нет, – гордо провозгласила девочка, – Куда захочет, туда и пойдет.
– Ты не горюй. Не на край света отправляют, – сказала зачем-то мама.
– Да хоть на край, мне-то что? – пожала плечами Тина.
Вот и все. Разговор ни о чем. Но из-за нескольких слов, буквально из-за пары пустых слов, в сердце девочки поселились отчаянный страх и тоска. Она хотела бы не обсуждать с Сенечкой планы на его будущее, но ничего не могла с этим поделать. Это оказалась болевая точка, которая постоянно давала о себе знать.
– Да, – подтвердил мальчик, – Вдруг у предков возникла такая дикая идея насчет Суворовского. Никогда об этом речь не шла, а тут вдруг Суворовское – и точка. Но, может, в чем-то они правы. Там отличная подготовка, поступлю потом легко.
– А мы? – тревожилась девочка.
– Ну, это к Суворовскому не имеет никакого отношения. Мы были, мы есть, мы будем. Только встречаться сможем пореже. Но я смогу звонить, писать. Выдержим!
– Выдержим! – соглашалась девочка. И улыбалась, чтобы не заплакать.
Так бывает с первой любовью
Он поступил в это свое Суворовское. Писал, звонил. Она тосковала, паниковала, потом привыкла. Ей, чтобы выжить в разлуке, надо было отдалиться. Иначе она бы просто не смогла дальше жить. Они были вроде бы вместе, но – какое там! Разлука – палач беспощадный, хотя порой убивает нежно и незаметно. Школа осталась позади. Тина поступила в МГУ. Сенечку родители убедили поступать в Военно-медицинскую академию. Значит, дорога его лежала в Питер. Она на первых порах даже приезжала к нему на выходные, но в сердце ее крепла и ширилась обида: неужели и дальше он будет делать только то, что папа-мама велят? Вернее, конечно, только мама, явно поставившая цель разлучить их навеки. Потом она закрутилась в круговороте студенческой жизни, ездить в Питер перестала, не всегда отвечала на письма своего прекрасного принца. И наступило молчание. Так бывает с первой любовью: она засыпает, не разбив сердце любящего, не причинив непоправимого вреда. Была – и нет. Прекрасные воспоминания отходят на задний план, жизнь увлекает к другим горизонтам. С Тиной так и произошло. Она встречалась с однокурсником, потом появился Юра, она вышла замуж. Двери за детством закрылись навсегда.
И вот сейчас, спустя столько лет – целую жизнь спустя, она окликает в магазине чужого юношу, приняв его за свою первую любовь. Столько лен не вспоминала – и вдруг явилась тень. Зачем? Чтобы упрекнуть или ткнуть носом: вот тебе за то, что не того выбрала, что не дождалась своего настоящего!
