Галина Лифшиц - До свадьбы доживет
Сенечка был ее прекрасным детством и очаровательной юностью. Странно, что долгие годы она о нем и не вспоминала. Как же так? Что было с ее памятью?
Познакомились они в детском саду. В один из нервных дней, когда Тина упорно не хотела просыпаться, а потом одеваться, а потом собираться, и мама на нее рыкнула, а папа пригрозил, что не пойдет с ней в зоопарк, она с ревом раздевалась у своего шкафчика, подвывая:
– Я все равно не пойду в группу! Я не хочу! Я буду тут сидеть. Не пойду.
Воспитательница послушала-послушала, махнула рукой:
– Как хочешь. Соскучишься – приходи к нам. А нет – сиди, что ж поделаешь.
Тина упорно сидела и ревела, распаляя себя, чтобы криками досадить всем, кто беспечно наслаждается жизнью в соседней комнате.
– Давай пойдем в ыцая иг-ать! – взял ее за руку Сеня.
Она знала, что мальчика зовут Сеня, Семен, но никогда раньше не играла с ним: у мальчишек свои игры, у девочек – свои. Объединялись они только на музыкальных занятиях.
– В какого ыцая? – заинтересовалась Тина, перестав выть.
– Я тебе покажу, пойдем.
Сеня настойчиво потянул ее в игровую комнату. Она поддалась.
– Как играть в ыцая? – спросила она, когда Сеня подвел ее к ящику с игрушками.
Она давно уже говорила чисто и правильно, не картавила, не шепелявила. А Сеня еще не совсем справлялся с произношением. Он протянул девочке красный щит и синий меч. И себе взял такие же доспехи.
– Вот! – провозгласил он, – Ты – ыцай! И я – ыцай! Съяжайся!
– С кем? – приготовилась плакса.
– С чудищем! – уверенно указал Сеня на пустое пространство перед ними.
Он сделал выпад и пронзил синим мечом воздух.
– Попалось, несчастное чудище! – крикнул он грозно пустоте. И приказал другому рыцарю – Добей его! Иначе это чудище оживет и победит нас!
Игра оказалась увлекательной и сплотила рыцарей на долгие годы. И что интересно: она прекрасно играла в дочки-матери с Лизкой, а Сенечка мог строить крепости и штурмовать их с приятелями-мальчишками. И тогда они друг для друга словно бы и не существовали. Но стоило вспомнить про рыцарей, они объединялись и погружались в свой сказочный мир так, что все остальное переставало существовать.
Потом детский сад закончился. Начиналась долгожданная взрослая жизнь. Так, во всяком случае, думала Тина. Они не предполагали, что окажутся в одном классе. Тину триумфально внес на своем плече выпускник Миша. Никто не знал, что кому суждено в жизни. Жили и наслаждались текущим моментом. Тина чувствовала себя прекрасной принцессой, ведь ей одной из всех трех первых классов повезло: именно она звонила в колокольчик, возвещая начало учебного годы. Сидя у Миши на плече, заметила она Сеню с огромным букетом гладиолусов.
– Привет, ыцай! – крикнула Тина с высоты.
Семен услышал ее и изо всех сил принялся размахивать букетом, чуть не упал из-за него.
Детсадовских подружек посадили рядом. Об этом попросили учительницу их мамы. Сенечка уселся в другом конце класса. Они почти не общались. Иногда «ыцай» благородно давал списать домашнее задание по математике или, если Лизка болела, провожал Тину до дому, им все равно было по пути. Так шло класса до восьмого. Первого сентября все встретились и не узнали друг друга. Все выросли, изменились. В каждом человеке, которого, казалось, знаешь досконально, появилась загадка. Только чьи-то загадки оставляли равнодушными, а чьи-то влекли к себе с неодолимой силой. Сенечка и Тина словно заново знакомились:
– Ты такой высокий! – удивлялась девочка.
– У тебя волосы выгорели, – зачем-то говорил мальчик, – Никогда не выгорали, а сейчас выгорели.
– Всегда выгорали. После моря – всегда.
– Как же я раньше не видел?
Пустой разговор, если послушать со стороны. А у них дух захватывало. Каждое слово, да что там слово, каждая пауза и легкий поворот головы значили так много, что жизни не хватило бы пересказать. Сеня сел за парту в том же ряду. Их разделял только проход. И они могли смотреть друг на друга сколько угодно. Она чувствовала его взгляд, чуть поворачивала голову, улыбалась ему, он еле заметно кивал в ответ. И это значило: «Какое счастье, что ты есть на белом свете! Ты точно есть?» «Да! Я тут! Все в порядке!»
Собственно, счастье их было настолько полным, что ничего больше и не требовалось. Они даже могли не разговаривать, хватало этих взглядов и кивков головы. И еще улыбок и утренних слов «Привет», и прощальных «Пока». И целый год никто даже не догадывался, что они есть друг у друга. Подумать только: они даже не созванивались и не общались на переменках! Это на тот момент было совсем ни к чему. Ей достаточно было знать, что она зайдет в класс и увидит Сенечку. Даже не его всего, а только глаза. И в глазах этих будет улыбка, интерес и – счастье!
Потом снова настали летние каникулы. Сенечка ехал на дачу с родителями, а Тина, как обычно, в Крым. Ее родители были убеждены, что лето, проведенное их ребенком в Гурзуфе, дарит дочери здоровье и силы на целый год. Может, так оно и было: Тина болела редко, училась легко и вообще светилась, как яблочко наливное, по словам ее бабушки.
У Сенечки папа был знаменитый поэт. В те канувшие в Лету годы знаменитым поэтам жилось очень комфортно, особенно если на их стихи сочинялись песни. У Сенечкиных родителей, например, было целых две квартиры. Одна, старая, как называли ее все члены семьи, находилась в соседнем с Тиной доме. А вторую, новую, очень большую, пятикомнатную, знаменитый папа купил, вступив в кооператив. Еще у них была огромная дача недалеко от Москвы, где папа-поэт творил и принимал своих коллег, поэтов и писателей. Они все жили в одном поселке, ходили друг к другу в гости, веселились, ели-пили, острили, устраивали розыгрыши, сплетничали. Сенечкин папа любил проводить полгода в сельском уединении. Так он называл их дачную жизнь, хотя никакого уединения у них не было и быть не могло, потому что Сенечкина мама была редкостной красавицей, и на свет ее необыкновенной красоты тянулось все живое. Папа маму просто обожал, считая, что именно она – источник его не иссякающего много лет вдохновения. Папа отбил в свое время свою будущую жену у менее удачливого собрата по поэтическому цеху. Уводя красавицу в свое пристанище муз, влюбленный поэт поклялся вечно служить ее юности и красоте и клятву свою исполнял свято. Он даже поначалу не хотел, чтобы у них были дети: боялся, что ее волшебный облик изменится. Потом, когда уже вечно молодой красавице стало за сорок, она сама решилась на беременность, потому что ей кто-то заслуживающий доверия убедительно посоветовал ей родить, чтобы продлить гормональный баланс. Конечно, страхи имели место, но она героически выносила и родила здорового мальчика, очень похожего на красавицу-мать. На этом подвиги ее закончились. Ребенок был сдан на попечение двум нянькам: дневной и ночной. Мама занялась восстановлением красоты, в чем преуспела, став еще краше прежнего. Осчастливленный поэт творил, как подорванный, приобретая на всякий случай все, что в те скорбные нерыночные годы можно было приобрести благодаря заслугам и связям.
Но все эти подробности в годы отрочества не интересовали ни мальчика, ни девочку, которым предстояло разлучиться на три летних месяца. Они просто медленно пошли вместе из школы, ни о чем даже не разговаривая.
– Волосы опять выгорят? – спросил Сеня со своей неповторимой ласковой улыбкой, от которой сердце девочки сжималось.
– Ага, – кивнула она, – В Гурзуфе всегда так. Выгорают.
Некоторое время они шли молча.
– А ты? Все время на даче? – произнесла девочка.
Ответ она и так знала.
– Все время. Безвылазно, – вздохнул мальчик.
О чем еще было говорить? Ведь и так хорошо: молча идти рядом, растягивая секунды в вечность.
Наконец они дотащились до ее подъезда, встали друг против друга, лицом к лицу, смотрели, словно стараясь наглядеться на все долгие девяносто дней разлуки.
– Ну что? До Первого сентября? – спросила девочка.
Ей не хотелось прощаться, но было страшно, что кто-то из соседей увидит, как они тут стоят, и все про них поймут.
Сенечка внимательно посмотрел на нее, потом улыбнулся и дунул ей в лоб. Легкие волосы разлетелись и снова улеглись в челку. Девочка расхохоталась, набрала побольше воздуху так, что щеки раздулись, и дунула изо всех сил в сторону своего рыцаря. Он зажмурился и тоже засмеялся.
– Пока! До Первого! – попрощался мальчик.
И они расстались, без печали, без боли и без огорчения. Так бывает только в ранней юности, наверное. Тина провела прекрасное лето, купалась в море, отыскивала красивые камушки, лазила по горам, рисовала и почти не вспоминала про Сенечку. Она знала, что все равно их встреча состоится, поэтому была безмятежна, напитываясь солнцем и силой морской.
Они увиделись, как и было задумано, в День Знаний. Вообще-то день этот называли они между собой ДББ – День Большой Беды. Учиться никому не хотелось. Опять начинать всю это годовую тягомотину было противно до тошноты. Но было другое. Радость ожидания и счастье встречи. И снова они были другие, чем прежде. Сенечка вытянулся еще больше и стал поразительно красив. У Тины даже сердце заныло от того, насколько его красота совпадала с ее представлениями о мужском идеале. Она сама тоже подросла, похудела, оформилась. Ровный черноморский загар оттенял цвет ее глаз. Выгоревшие волосы, распущенные по плечам, привлекали теперь всеобщее внимание.
