Галина Лифшиц - До свадьбы доживет
– Красносельцева! Ну ты даешь! Русалка! – слышала она приветствия одноклассников.
Но видела лишь его, Сенечку. Он тоже не отрывал от нее глаз.
Они подошли друг к другу и взялись за руки. Как будто это само собой разумелось. Как будто именно об этом договорились они при прощании.
– Выгорели, – кивнул ей мальчик и дунул на ее волосы.
Оба засмеялись.
– Подожди, – сказала девочка, стараясь отсмеяться, – Сейчас.
Она постаралась набрать побольше воздуха и дунула ему в лицо. Он закрыл глаза.
– Это морской ветер. Я учуял. Ты привезла, – сказал он наконец.
Вот, собственно, так началась их новая жизнь. Ничего особенно нового, и при этом новое – все. Они сидели за теми же партами. Так же переглядывались, ни слова не говоря. На переменках Тина ходила с Лизой, а Сеня гонялся с парнями. Но домой они шли всегда вдвоем, держась за руки. И теперь они говорили. Их путь домой мог продолжаться несколько часов, хотя школа находилась в пяти минутах ходьбы. Они даже не помнили, где бродили. Это все казалось второстепенным, незначительным. Где-то были. И что с того? Главное – слушать и рассказывать. Все-все. Каждую мелочь, начиная с раннего детства. Сенино детство – няньки и изредка появляющаяся ослепительно красивая мама, до которой он даже дотронуться боялся. Отец, читающий стихи со сцены. Аплодисменты. Потом родители садятся в машину и уезжают. А его уводит нянька на «старую» квартиру. У старших своя жизнь, у него своя – детская. Он это понимает и не сердится. Он читает, читает, мечтает о дальних странствиях, фантазирует, пускается во всевозможные приключения, решив пешком обойти всю Москву, не спальные районы, конечно, а настоящую Москву, складывавшуюся веками.
– Вот это да! Я не знала, что ты – такой! – восхищалась девочка.
– А я всегда знал, что ты необыкновенная.
Они старались не размыкать рук, даже поворачиваясь лицом друг к другу.
– Всегда-всегда?
– Да. С первого взгляда.
– С первого взгляда – когда?
– Когда в детсад пришел.
– Правда?
– Правда.
– И какая же я была необыкновенная?
– Такая же, как сейчас.
Он дул на ее челку. Волосы разлетались. Она допытывалась, желая точно знать, что же он запомнил.
– Какая? Скажи, какая?
– Солнышко. Вот какая. У тебя и на шкафчике было солнышко, помнишь?
– Да! – поражалась девочка, – Неужели ты помнишь это?
– Конечно. А вот ты не знаешь, какая картинка была у меня.
И правда, Тина не знала.
– Скажи, какая? Скажи. Я теперь не забуду.
– Кораблик. Ветер по морю гуляет и кораблик подгоняет…
– Он бежит себе в волнах на раздутых парусах… Тебе подходит кораблик!
– А тебе – солнышко!
И так они шлялись, незнамо где, а потом шли к Сенечке домой, и няня кормила их борщом или бульоном с фрикадельками. Сеня быстро решал математику, Тина старательно списывала у него домашнее задание, не понимая ничего вообще. Потом она прощалась, он шел ее провожать, но тут они не тянули: к вечеру, к приходу родителей девочке полагалось быть дома. Это счастье длилось целую вечность, до самых зимних каникул. В начале января Семену полагалось ехать на дачу, чтобы дышать свежим воздухом. Так происходило всегда, и никто не спрашивал, хочет ли он или нет ехать за город. Да он никогда и не возражал. Красносельцевы-старшие тоже придумали веселые каникулы для своей единственной дочери: они достали ей с Лизкой путевки в горнолыжный пансионат. Мечта – что тут скажешь. Но дочь воспротивилась, заявила, что никуда не поедет, что планировала все каникулы ходить по музеям, чтобы не спешить, чтобы никто не мешал. Она так яростно отстаивала свое право на встречу с прекрасным, что родители не устояли и решили взять отпуск и отправиться в горы вместо дочери и ее подружки. Сенечка тоже категорически отверг старый способ проведения зимних каникул.
– У меня свой план, и я его осуществлю, – заявил он.
– Свой план – это валяться с книжкой с утра до ночи? – небрежно поинтересовалась мама.
– Нет. Я хочу осуществить большую культурную программу. Музеи, выставки, кино, театры, консерватория. Тебе подать план в письменном виде?
Родители были сражены неожиданной широтой интересов подросшего сына и позволили ему остаться в городе, не требуя даже конкретизации намеченных мероприятий.
Что интересно – ни мальчик, ни девочка не спрашивали друг у друга о зимних каникулах. Похоже, они тогда умели общаться без слов. Просто встретились в условленном месте первого января.
– Мои уехали на дачу. На все каникулы, – сообщил Сеня.
– А мои – на Кавказ, в горы. Меня хотели отправить, но я не согласилась.
– И я не согласился.
Тут он наклонился к ней и поцеловал, совершенно невинно, по-детски. Но от этого поцелуя душа девочки ушла в пятки.
– С Новым годом! – сказал мальчик.
– С новым счастьем! – ответила девочка.
Так счастливо начался тот год, как новогодняя сказка.
Они действительно куда-то ходили: то на спектакль, то в кино, то в музей. Лучше всего целоваться было в кино, на последнем ряду. И еще там, в кино Сенечка все время шептал ей на ухо, что любит ее и всегда-всегда будет любить. И она в ответ шептала, что любит навсегда. И никак у них не получалось распрощаться. Они заходили в ее подъезд, грелись у батареи, целовались до умопомрачения. Каникулы бежали, как сумасшедшие, день за днем, день за днем. Девочка, оставаясь одна, не могла заснуть, думая о возлюбленном. Она вся была наполнена любовью, как летним солнцем.
До приезда ее родителей оставалось три дня. Они весь день бродили по Пушкинскому музею. Там и поцеловаться-то особенно негде было: повсюду люди, экскурсии. Перед ее подъездом стали прощаться до завтра, и девочка вдруг расплакалась. Сенечка испугался:
– Что случилось? Ты почему плачешь?
– Я не хочу расставаться, понимаешь? – всхлипывала девочка, – Я лежу ночью и думаю о тебе.
– А я – о тебе. Я тебя люблю.
– Я не хочу расставаться! – упрямо твердила девочка.
– И я не хочу. Что же делать?
– Пойдем ко мне, – приказала подруга, – Мои вернутся через три дня. Давай всю ночь не расставаться!
– Пойдем, – легко согласился мальчик.
Они бегом поднялись на пятый этаж. Почему-то лифта ждать казалось делом слишком долгим. У двери долго ненасытно целовались. Потом зашли наконец в квартиру. Дома было тепло и безопасно.
Сенечка позвонил няне и сказал, что останется ночевать у друга, а утром с этим другом они отправятся на лыжах в лес. Няня приняла к сведению это сообщение: ребенок никогда не давал повода для хлопот и переживаний. Потом они долго пили чай с ванильными сухарями. Вкусно было непередаваемо.
– Какое счастье! – повторяла девочка, – Почему мы раньше не додумались? Мы же могли все это время не расставаться. Вообще.
– Нет, не могли бы. Няня бы подняла тревогу, мои бы примчались, – разумно пояснил мальчик.
– Правда. Да. Хорошо, что хотя бы так. Хотя бы раз.
Под словами «хотя бы раз» она подразумевала именно то, о чем мечтала: оказаться в объятиях любимого. И больше ничего. Ей хотелось поцелуев и нежных объятий. Другого она не знала. Потому и не помышляла о чем-то большем.
Они пошли в родительскую спальню, не зажигая свет. Где еще можно было лечь вдвоем? Диванчик в ее комнате был слишком узеньким. Некоторое время постояли у окна, обнявшись. Падал снег. Их охватил удивительный покой. Впереди их ждала целая бесконечная ночь, которую они себе придумали и сумели осуществить. Оба так устали, что с удовольствием улеглись поверх родительского покрывала, не раздеваясь. Раздеваться – это было как-то уж слишком и совсем ни к чему. Они немного поцеловались, обнялись и уснули. Можно было не думать друг о друге, потому что они были рядом. Ближе некуда. Утром девочка проснулась от жара и не сразу поняла, откуда идет этот жар. Сенечка стонал во сне, и она догадалась, что у него температура. Догулялись они на морозе! Она вскочила, нагрела молока, добавила туда ложку меда, как делала ее мама, если кого-то из домашних одолевала простуда.
– Сенечка, на, выпей, пожалуйста! И еще вот: аспирин. Ты заболел.
– Похоже, да. Как же это я так?
Мальчик покорно выпил молоко, проглотил таблетку. Она принесла из своей комнаты перинку, укутала его.
– Тебе надо пропотеть.
– Может, я лучше пойду домой, а то еще ты заболеешь, – попытался встать Сенечка.
– Собьем температуру, и пойдешь, – велела Тина.
Ему действительно было плохо. Она жалела его невероятно и боялась за него, опасалась, что у него не просто ОРЗ, а что-то более серьезное, и винила себя.
Через два часа, когда температура снизилась до тридцати семи, Сенечка встал и собрался домой.
– Пойду, пока могу, – сказал он, – А то потом опять зазнобит, сил вообще не будет. Я себя знаю. Сейчас в самый раз идти. Пять минут – и я дома.
– И сразу позвони, – взмолилась она, – Пожалуйста, сразу, как придешь. Хочешь, я провожу тебя?
– Нет, не надо. Не провожай. Я мигом. Ты не успеешь соскучиться.
