Д. Томас - Белый отель
Его слова пробудили в ней желание отдохнуть среди спокойного величия гор. Можно добраться до Комо и успеть обратно в течение дня. Она предложила Виктору поехать вместе. В глазах, прикрытых толстыми стеклами очков, сразу вспыхнул огонь; на мгновение в них словно отразились снежные пики его родины.
И вот, в безоблачный июньский день, они пьют чай на веранде отеля, расположенной над искрящимся озером, а вокруг, словно декорация, — призрачные силуэты гор. Она ощущала такую легкость, словно вот-вот следит со своего места и поплывет над сверкающей водой. Несущий прохладу ветерок подхватит ее невесомое тело. Виктор тоже чувствовал себя счастливым, потому что оказался в горах. Кроме того, он получил письмо от Веры. У нее прекрасное настроение, правда, она скучает по мужу. Той же почтой Лиза получила от подруги подарок, — копию «Херсонесса» Леонида Пастернака. Она как-то сказала Вере, что это место на берегу Черного моря имеет для нее особенное значение. Трогательный знак внимания.
За чаем Виктор перечитывал письмо. Некоторые строки вызвали улыбку, он декламировал их Лизе. «Милый, я купила специальный корсет. Когда приедешь, я уже растолстею, как свинья». Он так счастлив на закате дней неожиданно стать отцом! Как сильно он скучает по Вере! Какой непереносимой оказалась бы разлука, не будь рядом Лизы! Его первая жена и десятилетний сын погибли во время Гражданской войны. В их дом попал снаряд. Виктор до сих пор не мог говорить об этом. Пока не встретил Веру, он думал, что в его жизни уже ничего не произойдет.
Они решили прокатиться на фуникулере. Он без умолку рассказывал о жене, долгожданном ребенке, прерываясь лишь для того, чтобы указать на особенно живописный вид. При ней он никогда не проявлял такой разговорчивости. Вообще, без Веры в роли посредника, общаться с ним оказалось нелегко. Он редко открывал рот, разве что в пьяном виде, а жена строго-настрого запретила ему пить. Но сегодня, высоко в горах, он наконец стал самим собой, хотя мысли его шли лишь в одном направлении, как вагон по рельсам. Лизе самой не хотелось говорить, она старательно улыбалась и кивала ему в ответ, наслаждаясь пейзажем.
Они вернулись в городок поздно вечером, но оба не хотели спешно уезжать. Он предложил попробовать снять номер в прекрасном отеле, где они пили чай. «Мы свободны до завтрашнего вечера», — убеждал он Лизу. — «Мы не собственность Фонтини, хотя сам он так думает! Да и этот тщеславный коротышка, Делоренци! Теперь я понимаю, чем тебе не нравится в Милан. Ужасный город! Ну и черт с ними всеми, давай останемся здесь на ночь!»
Справившись с удивлением, Лиза согласилась. «Отлично», — сказал он, бросился в отель, и, когда вернулся, сиял от радости: удача!
«Но я ничего с собой не захватила!» — внезапно вспомнила она.
«Что тебе нужно?»
Она подумала. «На самом деле, только зубная щетка и паста».
«Жди здесь». Через три минуты Виктор вернулся с двумя бумажными пакетами. «Теперь у нас есть багаж», — засмеялся он. — «У меня запросы больше твоих, мне требуются еще бритвенные принадлежности!»
Портье и швейцар оглядели их, даже не скрывая своих подозрений; поднимаясь на лифте, они от души повеселились. Обосновавшись в своих номерах, спустились и, не торопясь, поужинали. Ресторан оказался переполненным, но он казался таким просторным и величественным, что отдыхающие невольно старались просто поглощать еду, или по крайней мере, беседовать потише. Приступ разговорчивости Виктора прошел; они молча сидели рядом, но оба испытывали особое ощущение дружеской близости, а не неловкость, как прежде. Они любовались видом озера из двухстворчатых окон. По неподвижной зеркальной поверхности пробежала рябь, словно вода тянулась к закатному солнцу. Позже они прошлись по берегу. Быстро опустилась ночь, окружающие горы обесцветила темнота, наконец их вершины стали заметны только по тому, что их черная масса заслоняла звезды: на небе зажглись тысячи сверкающих огоньков. Лиза ощутила, как бремя Плащаницы спало с плеч, освободив ее от сомнений. Какими бы пошлыми ни казались слова Виктора, он оказался прав: посмотрев на такие звезды, невозможно не поверить, что в существование некой Сущности.
Проводив до двери, он неожиданно привлек ее к себе и крепко поцеловал в губы. «Я ждал этого момента несколько недель!» Он тихонько рассмеялся. «Они такие… такие сочные, такой соблазнительной формы! Вера меня простит! Надеюсь, ты не обижаешься? Увидимся утром».
Он никогда не спрашивал ее о прошлом, но когда за завтраком она обронила, что «наверное, наполовину еврейка», явно заинтересовался. На обратном пути в Милан, во время приятного путешествия на поезде, Лиза неожиданно для себя стала рассказывать Виктору такие вещи, которыми раньше ни с кем не делилась. Он не очень хорошо умел говорить, но прекрасно слушал; она так нуждалась в человеке, которому можно довериться, достаточно близком, но не связанным с ней ничем, кроме дружбы. Поездка в Комо помогла освежиться, восстановить силы, и продержаться оставшиеся двенадцать дней сезона.
За неделю до завершения срока контракта, накануне дневной постановки она симулировала приступ мигрени. Выступать пришлось Люсии, и девушка успешно выдержала испытание. Вдохновленная результатом, Лиза продлила свое «недомогание» до вечера. Снова пела ее ученица. Виктора, а главное, сеньора Фонтини и Делоренци, сильно впечатлил неожиданный прогресс дублерши.
2
По дороге в Киев, Виктор остановился на ночь в Вене у Лизы и тети. Он объявил, что пожилая дама просто очаровательна и может служить образцом европейской культуры. На самом деле, она вовсе не такая пожилая, ее состарили мучительные приступы ревматизма. К счастью, болезнь не затронула рук, так что она могла показать свое умение и талант в игре на пианино. Она сетовала на болезнь, из-за которой не поехала вместе с племянницей в Милан, и упросила их продемонстрировать хоть малую толику того, что она пропустила. Под ее энергичный аккомпанемент, Виктор и Лиза исполнили финальную часть оперы со страстью и подлинной непосредственностью, которой им все же недоставало на сцене. Увы, все хорошее приходит слишком поздно!
Несколько месяцев с момента приезда Лизу, впервые за долгие годы, обуревали плотские желания. Однажды вечером после выступления ее провожал домой сын одной из подруг тети, привлекательный, но пустой и самовлюбленный молодой человек чуть старше двадцати. Он упросил ее остановить такси у его дома, «чтобы пропустить стаканчик-другой на ночь». Лиза сказала, что у нее началось «недомогание», но юноша заявил, что если она не против, ему все равно. Вообще-то, она была против, подобные вещи казались уродливыми и отвратительными, но позволила ему настоять на своем. Инцидент немного успокоил сексуальный голод, — и это все, что о нем можно сказать, — причем обошлось без галлюцинаций, непременных спутников ее интимных моментов. Без сомнения, они не мучили ее потому, что зачать в подобном состоянии невозможно.
Однако Лиза чувствовала себя униженной, потому что юноша не испытывал ничего, кроме извращенного любопытства и тщеславия. Она отказалась от всяких контактов с ним, но через месяц снова посетила его квартиру. Когда все закончилось, он стал безжалостно и грубо допрашивать ее о прежних любовниках. Она, конечно, ничего ему не сказала, зато, вернувшись домой и проверив, не нуждается ли в чем-нибудь тетя, честно ответила на его вопросы самой себе. Результат неприятно поразил ее. Она спала, разумеется, со своим мужем Вилли и Алексеем, петербургским студентом, ее первой и, наверное, единственной любовью. Хорошо, но чем можно оправдать другие связи? Молодой офицер, соблазнивший семнадцатилетнюю девушку в поезде по пути из Одессы в столицу. Очевидно, во многом виновато отсутствие раздельных купе в русских вагонах; кроме того, дьявольский в своей дерзости порыв к независимости, опьяняющее чувство несущегося сквозь ночь состава, и непривычка к шампанскому. Но на самом деле, это было просто бесстыдное любопытство, желание «попробовать». Такая же краткая, бессмысленная и похотливо-животная, но осложненная острым привкусом адюльтера, связь с музыкантом из оркестра, — она провела с ним ночь вскоре после мобилизации мужа. Через несколько лет случайно встретила его в Гайстене и, ошеломленная, не смогла даже заговорить с ним. Наконец, этот юный денди, оставивший после себя сознание нелепости и постыдной мерзости случившегося. Итого, включая мужа, пятеро! Много ли женщин в Вене отличаются подобной неразборчивостью, за исключением представительниц низших сословий, торгующих своим телом? Хорошо еще, что она больше не чувствует желания исповедоваться. Так или иначе, сегодняшний случай — последний. Пятнадцать лет она «сублимировала» желания, — вплоть до нынешней постыдной связи, — и знает, насколько спокойнее хранить чистоту. Или просто безразличие бесполого существа.
