Д. Томас - Белый отель
Но она так переживала вовсе не из-за рецензий. Они и в самом деле оказались совсем не плохими. Ее еще до приезда предупредили о миланских критиках, она знала, что в словах Веры есть доля правды. Нет, просматривая газеты, она испытала потрясение, и теперь злилась на себя за ужасную глупость. Один из обозревателей написал: «Совершенно уникальная артистическая и музыкальная слаженность дуэта Беренштейна-Серебряковой возникла во многом благодаря их долгой совместной работе в Киевской опере, но без сомнения, главная причина состоит в том, что они супруги». Теперь она вспомнила, где впервые увидела фамилию Беренштейн — в статье, посвященной диве. Серебрякова, конечно, ее сценический псевдоним. Теперь это казалось очевидным. Почему она решила, что они любовники? Позднее Лиза просмотрела программу, врученную ей сеньором Фонтини в день приезда: там все было написано черным по белому. Она тогда прочитала ее, но по непонятной причине пропустила это место.
Вера, быстро покончив с кофе, вскочила, наклонилась, чтобы обнять и поцеловать на прощание Лизу. Муж набросил на нее красную накидку, застегнул на спине; она объявила, что ждет Лизу в Киеве в следующем году. «Не провожай меня. Заканчивай завтрак. Удачи! Скоро увидимся!»
В свой первый выходной, Лиза посетила мессу в Соборе, но грандиозное сооружение давило на нее, и она твердо решила больше здесь не появляться. Все слишком официально. Она предпочитала маленькие неприметные храмы на окраинах: там намного легче проникнуться верой. Даже в Вене слишком много католиков, и все же там Церковь не присутствует всюду, как в Италии. Невозможно верить в насаждаемую повсеместно и непоколебимую в своей уверенности доктрину. Даже «Тайная вечеря» Леонардо, которая украшала монастырь неподалеку, заставила содрогнуться. Безупречная симметрия. Люди едят совсем не так.
Наверное, чем ближе ты к Богу, тем труднее в Него поверить. Вот причина предательства Иуды, и истории с Петром. Возвращаясь в отель под свежим впечатлением от «Тайной вечери», ей пришлось пройти мимо стоящих в ряд на краю улицы зловонных писсуаров. Хотя она отвернулась и ускорила шаг, краем глаза заметила две торчащие над верхним краем жестяной «коробки» головы. Мужчины с грубыми, обветренными лицами оливкового цвета, переговаривались как ни в чем не бывало. Она поздно спохватилась, и в голову успела прокрасться кощунственная мысль: вот стоят Иисус и Иуда с задранными хитонами, облегчаясь после последней трапезы, и увлеченно беседуют между собой. Как, наверное, трудно было Иуде, одному из приближенных Иисуса, признать в Нем Сына Божия. Еще труднее Марии на небесах рядом с Ним. Значит, для Него самого это тем более невозможно. Торчать там как какой-нибудь Борис Годунов… Его, наверное, давно тошнит от всякой «священной» фальши.
Бунтарский порыв прошел, но оставил ее в мрачном настроении. Перед тем как написать открытку тете, она внимательно посмотрела на картинку: нечеткую фотографию Плащаницы, хранящейся в Турине. Лиза не впервые видела ее репродукцию, и часто размышляла, действительно ли это подлинный плащ Иисуса. Но здесь такие мысли воспринимались по-другому, ведь реликвия находится совсем недалеко. Она решила, что, если посмотрит на нее вблизи, снова обретет веру, и когда выдался еще один свободный день, поехала в Турин.
Она взяла с собой Люсию, свою дублершу, — девушку из хора, чей катастрофический провал в роли Татьяны стал причиной срочного приглашения Лизы. Уроженку Ломбардии с роскошными иссиня-черными волосами, сочными алыми губами и лучистыми черными глазами, прикрытыми длинными ресницами, выбрали скорее за внешность, чем из-за ее вокальных данных. Никто не ожидал, что Серебрякова, знаменитая своим железным здоровьем, заболеет хоть на одно выступление. Но судьба подарила Люсии шанс стать звездой, и она его упустила. Гордые родители и шестеро братьев и сестер в тот вечер стали свидетелями того, как ее освистали. Лиза хорошо понимала, какое ужасное унижение перенесла девушка, и приложила немало сил, чтобы сблизиться с ней и попытаться хоть немного восстановить веру в себя. Опасаясь показаться навязчивой, она повела себя подчеркнуто строго и «официально», заявив, что хочет порепетировать с ней несколько арий. Девушка, естественно, вначале держалась отчужденно и даже недружелюбно; но она страстно любила музыку. Часы, потраченные на разучивание партитуры и совместные репетиции, оказались настолько захватывающими и важными, что девушка совершенно изменила свое отношение к певице. Лиза, в свою очередь, с большим удовольствием помогала ей исправить недостатки в технике исполнения: у Люсии оказался неплохой голос, с помощью Лизы она добилась явных успехов. Если девушке снова придется выступать, теперь она вполне способна справиться.
Лиза считала эти уроки важными, потому что приступ астмы после первого выступления, — к счастью, продолжавшийся недолго, — заставил подумать о том, что когда-нибудь она не сможет появиться на сцене. Так что, кроме чистой благотворительности, у нее имелись чисто профессиональные причины помогать дублерше.
Теперь их связывала крепкая дружба, к которой у Люсии примешивалась немалая толика преклонения, а у ее наставницы — материнской нежности, ведь девушке не исполнилось еще и двадцати. Люсия была истовой католичкой и хорошо знала Турин; когда Лиза предложила вместе с ней совершить «паломничество», она с радостью согласилась.
И вот она перед ними. Конечно, подлинная Плащаница недоступна для глаз верующих, стоявших, как и они, когда были в Соборе, на коленях перед одетой в железо святыней. В музее висит ее точная копия в натуральную величину; четко видны следы от гвоздей и бичей, и даже подлинные черты Христа. Все это в свое время проявилось не на фотографии, а на ее негативе. Рядом с ними монахиня, по щекам которой струились слезы, не отрывала взгляда от отпечатка лица Спасителя. Вновь и вновь осеняя себя крестом, она бормотала: «Ужасно! Ужасно! Ужасно! Грешные люди! Грешные, грешные люди!» Лиза расчувствовалась. Изможденное, искаженное мукой, и все же величественное лицо и тело; руки, словно в порыве присущей человеку стыдливости, прикрывают гениталии. Пристально вглядываясь в изображение, она прониклась уверенностью, что видит подлинные черты Иисуса.
Вернувшись в Собор, она отправилась в исповедальню и сказала священнику, что, увидев копию Плащаницы, она больше не верит в Воскрешение. Немного подумав, святой отец объявил, что не следует судить так скоро о чем-либо, тем более из-за реликвии, чья подлинность никем не установлена. «Мы не утверждаем, что это Плащаница Иисуса. Только, что она могла принадлежать Ему. Если вы считаете ее фальшивкой, это никак не связано с верой в Воскрешение». «Но, в том-то и дело, святой отец, что я уверена в ее подлинности».
По голосу она поняла, что исповедник озадачен. «Почему же вы тогда говорите, что потеряли веру?»
«Потому что человек, которого я увидела, умер. То, что выставлено в музее, напоминает засушенные цветы».
Священник посоветовал вернуться домой и помолиться в тиши комнаты.
Лиза исповедовалась и своей юной подруге. Они сидели на скамейке у реки, подкрепляясь хлебом и сыром и греясь на солнце, прикрытом темными облаками. На сей раз Лиза поделилась житейскими проблемами. Она рассказала девушке о всех своих несчастьях: холодных отношениях с отцом и (что не так важно) братом, неудаче с балетом, частью из-за плохого здоровья, но главное — из-за отсутствия таланта, разводе с мужем, вопреки до сих пор сохранившемуся убеждению в нерушимости брака. Она завидовала Люсии, ее большому дружному семейству, чья любовь поддерживала девушку, ее юности и красоте, залоге будущей счастливой семейной жизни. Сама Лиза поздно начала заниматься пением и долго болела, ей придется смириться со статусом просто хорошей исполнительницы, а у Люсии по крайней мере есть надежда когда-нибудь стать великой.
«Как вы можете обходиться…» — девушка опустила голову, залившись краской от собственной дерзости.
«Ты хочешь сказать — обходиться без любви? Ну, я стараюсь больше не думать о таких вещах. Да, было нелегко. Я не лишена… чувств, уверяю тебя. Хороший способ — полностью увлечься нашей работой».
«Я никогда не смогу так ей увлечься», — девушка лукаво опустила глаза на свое обручальное кольцо.
«Ты очень мудро поступаешь, дорогая».
Они помолчали. Лиза не могла отделаться от навязчивой мысли, что, не прикройся так деликатно Иисус, церковь не смогла бы выставить Его образ на всеобщее обозрение.
«Хорошо, что Рим так далеко отсюда», — сказала она однажды Виктору. — «Если бы я туда отправилась, стала бы атеистом, как ты!» Беренштейн заявил, что он вовсе не атеист. Невозможно вырасти на Кавказе, провести детство под небом, усеянным тысячами ярких звезд, и не поверить в Бога.
