Холдор Вулкан - Жаворонки поют над полем
Агроном Пиллаев пошел пешком через поле в сторону села. Фарида готовила ингредиенты для блюда и думала о Гурркалоне, который лежал в больнице. Вот уже две недели Фарида не видела его. Бедный, может, он ждет меня, глядя на дорогу из окна больничной палаты. А может, его уже выписали из больницы, и он уехал домой к своей жене — подумала она.
Фарида сожалела о том, что долго не могла навестить Гурркалона. Как же она могла поехать к нему с изуродованным лицом, с синяками? Дай бог, чтобы он не повесился в отчаянии на рукаве своего больничного, полосатого халата, похожего на одежду узников концлагеря. Теперь вот её увечье зажило, и она запланировала навестить его на днях, но тут началась пашня. Да-а-а, если он услышит, что муж Фариды Худьерди произнес три талак, освободив её от супружеской ответственности, он страшно обрадуется. Некоторые говорят, что когда муж объявляет талак своей жене, то это должны слышать свидетели. На самом же деле самый большой свидетель — это Бог, он всё видит и слышит, не только голос, но каждый шорох тоже. Это значит теперь по шариатским законам Фарида и Гурркалон могут пойти в мечеть, чтобы мулла им зачитал никах. Фарида хотела выйти замуж за Гурркалон в том числе и ради детей, чтобы они не росли безграмотными и жили нормально, в человеческих условиях где есть свет, телевизор и прочие современные удобства.
С такими мыслями Фарида готовила шурпу в чугунном казане, разведя огонь и подкладывая в очаг кизяки и хворост. Потом она убралась на полевом стане, помыла посуду и, налив воду в кумган, поставила его на очаг, где тлел огонь под казаном.
Ровно в час дня словно компитентный немец, приехал на бульдозере тракторист Газинияз и помыв руки в арыке с тихой прозрачной водой, вытер руки о свою фуфайку и подошел к столу. Фарида принесла обед и поставила на стол. Перед тем как приступить к трапезе, тракторист Газинияз сказал Фариде, что, мол, неплохо было бы вмазать граммов двести водочки или хотя бы коньячку со льдом перед аристократической едой.
— В нашем мусульманском ресторане нет буфета — сказала Фарида улыбаясь. Ну и ресторан у Вас, мадмуазель де ла Паги — сказал тракторист Газинияз, и начал обедать, громко хлебая шурпу, обмакивая в бульоне хлеб.
После плотного обеда, он вытащил из внутреннего кармана своей фуфайки пачку сигарет «Астра» и закурил. Потом, протянув пачку Мекоилу, спросил:
— Курить бушь, чувак? Не куришь? Бросил значит? А-а, ты предпочитаешь марихуану? Ах, ты уже сидишь на иголке и нюхаешь белый порошок? Ну, ну… — сказал он, удивляя Мекоила и рассмешив Фариду.
Потом, закурив, он пошел к своему трактору. Перед тем, как завести мотор трактора, Газинияз высунул из окна кабины голову с волосами, похожими на гнездо аиста и громко спросил у Фариды:
— Что на ужин, мадмуазель, барбекю из лангуста с красной икрой?!
— Не-е-ет, господин тракторист! Пло-о-ов с говядиной! — ответила Фарида.
Тракторист Газинияз завёл мотор и рывком поехал в сторону поля.
Вечером он пришел усталым, как бурлак из картины Ильи Ефимовича Репина, сел за стол, на котором светился фонарь.
Фарида принесла плов с салатом и зеленый чай, поставила на стол. Тракторист Газинияз, засучив рукава, протянул руку, чтобы взять горсть плова, но тут его остановила Фарида.
— Вы забыли помыть руки, господин великий тракторист Газинияз Шейх Хусейн Султанмалик — сказала она.
— А я помыл руки керосином там — сказал Газинияз.
— Нет, Вы должны помыть руки водой — настояла Фарида.
Тракторист Газинияз неохотно встал и пошел к арыку. Помыв руки, он вернулся и снова сел за стол. Потом начал есть плов руками. Фарида, сидела задумчиво глядя на странного тракториста, который с волчьим аппетитом лопал плов, время от времени запивая зеленым чаем.
В это время из за туманных полей поднялась луна.
После сытного ужина тракторист Газинияз закурил, глядя на луну и вдруг заплакал.
Фарида сначала подумала, что он шутит. Но потом убедилась, что тракторист Газинияз плакал по-настоящему по-мужски, беззвучно, тряся плечами.
Фариде стало не по себе, и она не знала, что делать.
— Господин Газинияз, почему вы плачете? Перестаньте. Такой веселый парень, к тому же еще считаетесь великим трактористом нашей планеты. Что случилось?.. — удивилась она.
— Простите, апажон, глядя на луну, я внезапно вспомнил об одной девушке, которую я безумно любил. Как мы любили друг друга, господи! Она была такая красивая, хорошая, культурная. Мы вместе учились с ней в Ташкентском Государственном Университете. Она одевалась с особым вкусом, ей так шли наряды! Как она шагала по большому фойе университета, стуча каблуками по мраморному полу. Стук шпилок её туфли раздавался словно звуки капель в апрельском оттепеле, где за окном таяли снега в ночной тишине, под луной, недавая людям спать. Как будто она медленно поднималась все выше и выше, словно луна, освещавшая безлюдное поле моей жизни. При встрече с ней я замерал теряя дар речи, невольно прислонившись к стене как призрак. В аудитории я сидел, не сводя с неё глаз, как околдованный. Не слушал лекцию профессора. Иногда она тоже поглядывала на меня краешком глаза, и тогда мне казалось, что сердце мое проткнуло мою глотку и вот вот разорвется. Я глядел на неё и не мог никак наглядеться. Я чувствовал бескрайнюю, бездонную нужду, не восполняемую ничем. Мы жили с ней в различных регионах страны и после того, как мы окончили университет, моя мама поехала в их город посватать меня. Но она вернулась со слезами на глазах, и тихо-тихо плакала, обняв меня и поглаживая мои волосы. — Прости меня, сынок, что я не смогла выполнить твою просьбу — плакала она. Оказывается, родители той девушки, которую я безумно любил, сказали, что они не могут выдать свою дочь замуж за меня, потому что я живу далеко.
После этого я поехал к ней, и мы встретились. Она попросила меня, чтобы я больше не приезжал к ней, так как отец её сказал, что она выйдет замуж за того парня, которого он выберет. В случае отказа или неповиновения, он откажется от неё перед богом и перед людьми. То есть проклянет её, и она станет «окпадаром», то есть блудливой.
— Я не могу идти против отца и не хочу чтобы из за меня Вы тоже горели в аду после смерти. Если Вы меня любите, то прошу Вас, Газинияз — ака, не приходите ко мне больше. Я Вас люблю и не забуду до самой своей смерти и после смерти тоже. Смотрите, луна сегодня стала свидетельницей нашей последней встречи. Теперь мы оба, когда тоска замучает, будем глядеть на луну, и наши мысли встретятся — сказала она и горько плакала. Я тоже плакал, обнимая и целуя её в последний раз.
После этой встречи она вышла замуж за другого парня, за сына богатого министра, а я бросил всё и стал трактористом, лишь бы жить в уединении, вспоминая о ней, глядеть на луну, когда тоска одолеет. Я работаю на безлюдных полях и пою песни во весь голос под шум трактора, иногда плачу. Плачу в густом тумане, чтобы слезы, которые текут из моих глаз, никто не видел. Шли годы тоски и разлуки. Однажды я узнал, что она умерла. Убил её его муж, сын богатого человека, котрый стал наркоманом и сел на иглу. Я поехал к ней на могилу и мысленно разговаривая с ней долго, безмолвно плакал. Вот почему я плачу, апа… Простите еще раз… — сказал тракторист Газинияз, вытирая слезы на подол своей фуфайки. Потом встал с места и направился в сторону своего трактора. Луна, словно серебряный диск, все так же светила, пробиваясь сквозь холодный туман.
26 глава Водоворот
Поэт Подсудимов вечером используя военную хитрость: схватил своих приемных сыновей и, привязав их лицом к тутовому дереву, спустил с них штаны и начал стегать их крапивным веником по мягкому месту, пока не устал. Сделав передышку, он стегал их с новой силой. Тройняшки вопили во всю глотку от невыносимой боли, когда веник со зловещим свистом бил их по заднице. Сарвигульнаргись умоляла мужа, чтобы он перестал хлестать тройняшек. Но Поэт Подсудимов и не думал остановливаться. Стегая их непрестанно, он кричал:
— Ну, сделали, значит, глазок на полу чердака и наблюдали за интимными движениями собственных родителей, да?! И других ребят решили пригласить сюда в качестве зрителей, чтобы продемонстрировать им этот акт, и чтобы подзаработать денежек, так?! Подонки а! Ну сволочи! Нате, получайте, ублюдки! А мы с Вашей мамой пошли на собрание, надеясь, что они нас будут хвалить и дадут почетные грамоты с бесплатной путевкой на санатории древного Кавказа! Я дурак, даже решил там написать цикл стихов, задумчиво глядя на вечерные волны Черного море! Прислушыватся к печальному грузинскому песню, глядя глазами полных слез на горы Арарат. Даже планировал выпить с грузинами целебное вино Ценандали в погребах и танцевать в лезгинку под гремящими звуками барабанов типа «Тантала — титан — тинтала — титан! Тантала — титан — тинтала — титан!». Эх вы, генацвали! Сидим такими мыслями и, вдруг, на тебе. Директор, грит, ваши сыновя Маторкардон, Чотиркардон и Буджуркардон совершили преступление, пропагандируя секс и насилия среди школьников. Услышав это от стыда мы чуть сквозь землю не провалились! Если вы, гадёныши, в таком возрасте такие, то кем вы станете, когда повзрослеете?! Будете сексуальными маньяками и серийными убийцами, да?! Вы решили всю жизнь жить в тюрьме?! Чего молчите?! Отвечайте! — вопил он. Тройняшки плакали от боли и умоляли отчима, чтобы он перестал их бить и что такое больше не повторится никогда. Поэт Подсудимов бил своих приемных сыновей, пока не устал. Когда он освободил их, Моторкардон, Чотиркардон и Бужуркардон, все как один, упали на землю как узники концентрационного лагеря «Жаслык» после пытки. Они не могли сесть на землю. Сарвигульнаргис гладила голову тройняшек, глядя на их раны, которые кровоточили словно мясо только что зарезанной овцы. Она благодарила Бога за то, что её тройняшки остались в живых. После этого она в течение трех недель ухаживала за сыновьями, излечивая их раны настойками из целебных трав. А Поэт Подсудимов хотел было продолжать свое творчество, написав цикли хокку, повествующих об одиночестве и печаль, но у него это никак не получилось. Ему жалко стало тройняшек, которые плакали от боли. Ему хотелось попросить у них прощения, но гордость не позволяла. На четвертой неделе тройняшки поправились и начали играть во дворе, гоняясь друг за другом.
