Юсеф эс-Сибаи - Мы не сеем колючек
— Всю жизнь ты провел над книгами! И чем они тебе помогли? Ты бы давно уже мог стать министром! — сердито оборвала его Фатьма.
— Слава Аллаху, что уберег меня от такой судьбы! Было бы на одного осла больше. И так страна похожа на пастбище.
— Не передергивай! Можно подумать, кроме лавочников и хозяев кофеен, с которыми ты проводишь столько времени, нет никого умнее!
— Для меня, например, парикмахер Махмуд значит куда больше сотни начальников департаментов…
— Ну да, сам с нищими водишься, так хоть о детях подумай! О пенсии бы похлопотал. Больше рассчитывать не на что — после тебя ничего не останется…
— Что хлопотать? Плюс-минус несколько фунтов — какая разница!
— Я об одном беспокоюсь, чтобы было что на черный день. Никто не знает, когда он придет, но готовым быть надо всегда…
— Ну что ты судьбу гневишь? Не обременяй себя мыслями о завтрашнем дне. Как сказано у великого Хайяма: «Вчерашний день прошел, а завтрашний день еще не народился»…
И господин Мухаммед продолжал жить как всегда — погрузившись в сегодняшний день и не заботясь о завтрашнем. Читал, «когда тянет», работал, «когда захочется», смеялся, «когда шутится»… Ценил в людях не их положение и капиталы, а порядочность, добросердечность, искренность. И очень любил шутку. Всякий, кто не лез в карман за озорной шуткой или веселой историей, был лучшим другом Мухаммеда эс-Са-мадуни.
Его отец рассказывал такой случай: когда он очередной раз обанкротился, сын работал в министерстве просвещения и жалованье Мухаммеда было единственным источником пропитания для всей семьи. Но однажды этот помешанный на книгах человек купил собрание сочинений Ибн ар-Руми[22], закрылся в своей комнате и не выходил на свет божий, пока не прочитал до конца. Пришлось распрощаться со службой!
Такой уж он, писатель эс-Самадуни: то занятый, словно министр, то убивающий время, словно бездельник, — идет обедать в любую харчевню с каким-нибудь краснобаем в лохмотьях, дает реал нищему, а сам потом выпрашивает пиастр на трамвай у первого встречного… Если на его пути дворник подметал тротуар, он не ленился пойти другой дорогой, чтобы не дышать пылью. И не дай бог ему встретить Хасана-эфенди! Мухаммед готов был сделать крюк хоть в несколько километров, лишь бы не видеть этого «надутого идиота».
Но сегодня он вернулся домой сам на себя не похожий: не бежал, как обычно, по лестнице, не распевал «Раскрывайте двери и объятья, встречайте меня»… Мухаммед едва волочил ноги, взгляд потух, лицо страдальчески исказилось, словно он нес на плечах непосильную тяжесть. В прихожей он тяжело оперся о стену и стал мочиться прямо на ковер.
— Что с тобой, папа? — закричал пораженный Хамди.
Фатьма грешным делом решила, что муж мертвецки пьян, и разразилась гневной тирадой:
— На что все это похоже? Стыд и срам! Уборная в двух шагах — налил глаза и ничего не видишь!
— Что с тобой, папа? — повторил Хамди, подхватывая его под руки.
— В глазах темно… Слабость… Едва на ногах стою… — чуть слышно проговорил отец.
Фатьма начала понимать, что дело куда серьезнее, чем она думала. Лицо ее побледнело.
— Скажи толком, милый, что с тобой?
— Не знаю… Мне очень плохо…
— Обопрись на меня.
Поддерживаемый женой и сыном, Мухаммед медленно поплелся в свою комнату. Сзади испуганно шли Самиха с Сейидой, растерянные, ничего не понимающие.
Хозяина усадили на кровать и стали поспешно снимать одежду.
— Плохо, ох, плохо, — беспрестанно жаловался больной.
Мухаммед вытянулся на кровати и затих. То ли заснул, то ли впал в беспамятство… Хамди пришел в себя первым:
— Я за доктором!
Сбегая по лестнице в прихожую, Хамди заметил на пороге улыбающуюся Софу. Дверь забыли закрыть, она вошла и поджидала кого-нибудь из хозяев. Увидев расстроенное лицо Хамди, девушка испуганно спросила:
— Что-нибудь случилось?
— Отцу плохо.
— Не может быть! Я его видела утром — здоровый, веселый, еще пошутил: «Тебе, невестка, всего пять кило осталось прибавить!»
— По-моему, он без сознания…
— Ты за доктором?
— Да.
— Не волнуйся, Хамди, даст бог, все обойдется…
Хамди помчался проходными дворами и очень скоро прибежал к больнице доктора Реда. Поднявшись по лестнице, он встретил самого доктора — тот уже закончил прием и собирался уходить. Хамди растерялся.
— В чем дело, юноша? — весело спросил доктор.
— Отцу плохо!
— Где живете?
— Возле парка Намиш.
Услышав это, доктор заколебался.
Хамди имел много случаев убедиться, как действует на людей имя его отца. Почти все школьные учителя, заглянув в журнал, интересовались, не доводится ли он Родней устазу Мухаммеду эс-Самадуни. Когда же узнавали, что Хамди его сын, начинали рассыпаться в похвалах таланту писателя. Оставалось прибегнуть к магическому действию отцовского имени.
— Это не так далеко. Вам любой покажет — дом Мухаммеда эс-Самадуни.
— Писателя?
— Да.
— Что с ним случилось?
— Очень плох.
— Подожди секунду! Вместе пойдем… Таких людей, как твой отец, у нас мало… Будем надеяться, что ничего страшного…
В доме царили растерянность и беспокойство… Узнав о случившемся, пришли к соседям родители Софы.
Ее мать осталась в гостиной вместе с испуганными девушками, а отец, устаз Абдель Разек, сидел у кровати больного. Фатьма беспомощно металась из комнаты в комнату.
— Ну, где же Хамди?
— Больница не так уж близко, — успокаивала ее Самиха. — Наверное, скоро вернется.
Сейида никак не могла опомниться. Конечно, для нее не было новостью, что люди болеют и даже умирают, но все это не должно касаться ее господина! Такой здоровый, веселый, гимнастикой занимается, душ холодный принимает, а уж аппетиту его любой может позавидовать… И надо же! Нет, это какое-то недоразумение. Сейчас он встанет, расправит плечи и снова примется задирать и поддразнивать всех.
Вошел доктор в сопровождении Хамди. Он ободряюще улыбнулся хозяйке и начал доставать из саквояжа свои инструменты.
— Спокойствие — лучшее лекарство, госпожа.
— Как же не волноваться, доктор? Ушел из дому в отличном настроении, а вернулся… Никогда я его таким не видела!
Доктор пощупал пульс, поставил градусник, измерил давление, прослушал сердце… По его лицу было видно — результаты обследования не дали ничего утешительного.
— Ну что, доктор? — тревожно спросила Фатьма.
— Аллах милостив.
— А что с ним?
— Поднялось давление.
Доктор достал бланки рецептов, заполнил и протянул Хамди.
— Первым делом ему нужно положить горчичник на затылок. У вас найдется?
— К сожалению, нет, — виновато ответила Фатьма.
— Аптека рядом, успеете до закрытия. Неплохо бы его побрить, чтобы горчичник был поближе к темени… И сделать инъекцию магнезии… Завтра после полудня я снова зайду.
Как доктор ни старался держаться спокойно, в его интонациях проскальзывала тревога. Абдель Разек вышел с ним и обменялся несколькими словами.
Вернувшись, он попытался подбодрить домочадцев.
— Через день-другой устаз Мухаммед будет на ногах как ни в чем не бывало!
— А все же, что сказал доктор? — спросила Фатьма.
— Он говорит, что нет повода для особого беспокойства.
— Да смилуется над нами Аллах! — с надеждой откликнулась хозяйка.
— Схожу-ка я за лекарствами, — перевел разговор сосед.
— Не затрудняйтесь, я сбегаю! — остановил его Хамди.
— Не могу ли и я чем-нибудь помочь? — предложила мать Софы.
— Благодарю вас, пока что ничего не нужно, — ответила госпожа Фатьма.
— Ради бога, не стесняйтесь! — уговаривала соседка.
Абдель Разек помялся и вопросительно взглянул на жену.
— Ну, я, пожалуй, пойду?
— Ступай, а я побуду с Фатьмой.
Хозяйка попрощалась с соседом, сделала знак сыну и вышла из комнаты. Хамди последовал за матерью. Фатьма достала из ящика гардероба деньги.
— Торопись, Хамди, а то аптеки закроются!
Сейида перехватила юношу в гостиной.
— Тебе помочь?
— Спасибо, милая! Поди купи на всякий случай льда на два пиастра!
Сейида помчалась к Гадду, торговцу прохладительными напитками, и тут же заспешила обратно. Но не успела сделать и несколько шагов, как путь ей преградил сын бакалейщика Сейид.
— Куда спешишь, красавица? Остановись!
— Уйди с дороги, приставала! — И Сейида резко толкнула улыбающегося парня.
— Ты чего? — опешил Сейид.
— Хозяину плохо! Вот бегу со льдом.
— Устаз заболел? — испуганно спросил парень.
— Очень тяжело. Едва до дому дошел, а сейчас без сознания!
— Да хранит его Аллах! Таких людей мало!
Сейида почувствовала, что болезнь хозяина по-настоящему взволновала всех, кто его знал. А здесь его знал каждый.
