Надежда - Шевченко Лариса Яковлевна
— Нет, — ответила я нервно, — не могу больше находиться в такой обстановке. Не хлеб. Обойдусь. Хотела родителей и брата порадовать. Если сможете, бабушке помогите....
Продавщица отсчитала двадцать человек и прокричала:
— Запомнила последнего!
Люди потоптались и стали сердито расходиться. А я пошла к Виоле.
Сегодня она с таинственным видом вынесла журнал и приказала малышам «сгинуть». Остались я, Валя и Зоя. Убедившись, что мы одни, Виола сняла газетную обертку. На обложке — нагая, эффектная девушка, из-за плеча которой выглядывал некрасивый мужчина с волосатыми обезьяньими руками. Зоя замерла, завороженная. На меня яркая картинка не произвела такого впечатления. Я была смущена ее непривычной откровенностью. Но, когда пригляделась к мелким картинкам по периметру обложки, меня будто по голове стукнули чем-то тяжелым, но мягким. Я растерянно рассматривала раздетые пары, пытаясь вникнуть в их позы, осмыслить назначение странных упражнений. Но удивили меня не сами картинки, а то, что мне они знакомы. С одиннадцати лет по ночам меня преследовали странные сны. Мне было приятно их видеть, но я чувствовала, что есть в них что-то не совсем правильное, запретное. Но что именно нехорошее, не понимала. Сны были нечеткие. Когда я пыталась их разглядеть, они расплывались или совсем исчезали. Поначалу это меня раздражало. Но так как в осознанные картины восприятие не складывалось, сны перестали меня интересовать. Они не закреплялись в памяти, и, просыпаясь, я толком уже не могла припомнить видений ночи. Позже сны прекратились, и я забыла о них. А теперь на картинках журнала я четко и ясно увидела то же самое и даже на мгновение почувствовала те же приятные ощущения внутри себя. Я испуганно взглянула на подруг и ушла домой. Я была потрясена неожиданным непонятным открытием, и в то же время во мне осталось неосознанное, брезгливое ощущение, будто в руках я держала что-то гадкое.
Вечером Виола сама подошла ко мне.
— Ты не рассказала родителям о журнале? — обеспокоенно спросила она.
— Нет, конечно.
— А что тебя так испугало?
Я объяснила. Виола загадочно улыбнулась:
— Ты, наверное, будешь темпераментной.
— Я и сейчас шустрая. Характер у меня заводной.
— Я о другом, — засмеялась она. — Видно, твои дальние предки жили на Востоке. Скорей всего в прошлой жизни ты была наложницей. По ночам, во сне, ты получала импульсы предков. В мозгу человека откладывается все, накопленное веками. Иногда дремучие джунгли наследственной памяти просыпаются, выдавая неожиданную шокирующую информацию.
Я ничего не поняла из слов подруги, но обрадовалась. Раз Виола спокойно рассуждает, значит мои сны не психическое отклонение, а нормальные проявления развивающегося организма. И все же я недоумевала: «При чем здесь мои далекие предки? Разве они могут влиять на мое настоящее? От меня зависит моя судьба, а не от того, кем была моя прапрабабушка!» «Вообще-то, если это правда, неплохо было бы иметь в роду гения. Может, от него в моей голове добавилось бы ума. Не помешало бы! — мысленно проехалась я в свой адрес. — А то выдумала какую-то наложницу шаха! Сто лет она мне без надобности!»
Виола протянула мне листок бумаги. На нем красивым почерком было написано: Китай, г. Шанхай, школа № 135, 9 класс. Хуон Сян Тиун.
— Хочешь переписываться с девушкой из Китая? — спросила она.
От радости я не могла вымолвить ни слова. Виола, довольная произведенным эффектом, сказала строго:
— Отнесись ответственно. Ты представитель нашей страны.
— Понимаю, — серьезно ответила я.
Я была горда, что Виола только мне оказала такую честь, хотя моих подруг знала давно. (Потом были годы переписки, изучение письменного китайского языка, радости «заочного» общения с представительницей далекой страны.)
ВНУК УЧИТЕЛЯ
Я пришла на станцию встретить сестру Люсю. Она должна приехать из города рабочим поездом. Первый путь занимал поезд дальнего следования. Новенький, щеголеватый, с лакированными красными полосками на зеленых боках, он стоял под парами, звонко гудел, оповещая всех о своем первом путешествии, и с искренним яростным желанием рвался в неизведанные, бесконечные дали, сияя улыбками фар-глаз и чистыми стеклами окон. Я поймала себя на мысли, что по-детски отождествляю себя с поездом, и рассмеялась.
На перроне было мало людей, поэтому я сразу заметила семью учителя математики старших классов по кличке «Попитаемость». Так звали его ученики за то, что во время уроков он обычно, в место «попытаемся решить задачу», говорил «попитаемся». (В молодости он жил на Украине, отсюда устойчивый акцент).
Андрей Макарович, так звали старого учителя, был добр. Уроки вел по замусоленной тетрадке доисторических времен, но ученики любили его. А сегодня он стоял на перроне со своей хлопотливой упитанной женой, единственным сыном и внуком. Я знала от родителей, что их пассивный неглупый сын не сделал в городе карьеры, женат на женщине с ребенком и что старики души не чают в этом мальчике.
Я первый раз видела их внука и с любопытством разглядывала. Мне не понравилось его безразличное выражение лица. На суетливое внимание бабушки двенадцатилетний мальчик отвечал молчанием или грубил, пряча глаза. Когда в очередной раз он отвернулся от родственников, я увидела в его глазах досаду, раздражение и злость. Странно, почему он ненавидит стариков и нового отца? Они же к нему так ласковы! Почему они не нашли общего языка? Везде свои загадки. Я тоже не смотрю в глаза своим родителям. Но я не могу относиться к ним со злом: они для меня столько делают! Как можно ненавидеть тех, кто о тебе заботится? Жестокий!
Неожиданно кто-то за моей спиной свистящим шепотом произнес:
— Гаденыш!
Я обернулась. Это сказал Миша, мой знакомый из детдома. Мы отошли за угол вокзала, и я спросила:
— За что ты его так?
— Дядя Антон с двух лет его растил, а теперь он вдруг решил, что в однокомнатной квартире его матери неродному отцу места нет. Представляешь, он говорит ей: «Я вырасту, женюсь. Мы шторкой поделим комнату, и ты будешь нянчить моих детей. А он не нужен нам. Прогони его». Гнида поганая!
— Родные знают? — спросила я Мишу.
— Нет. Киря мне доложился.
Подошел поезд. Старики поставили в вагон корзинки с овощами, на прощание помахали сыну и внуку и пошли домой. Я грустно посмотрела им вслед.
Из соседнего вагона появилась Люся. Я погрузила ее вещи на велосипед. Домой шли молча. Люся не приставала с разговорами. Она понятливая.
ДЯДЯ ВЯЧЕСЛАВ
Приехал к нам в гости друг отца из города Ельни. Он невысокого роста, крепкого сложения, улыбчивый. Бывший летчик. Отец с гостем выпивали, вспоминали сражение, на котором познакомились. Вскоре крупное волевое лицо дяди Вячеслава покраснело, губы сделались еще пухлее, а речь развязней. Он попытался ущипнуть мать за бок, а меня шлепнуть пониже спины. Мы увернулись. Мать смутилась и сердито буркнула, что-то вроде того: «Не по душе мне такая фривольность и добродушная бесцеремонность». А я разозлилась на неуважительное отношение к женской половине нашего семейства и не преминула тут же высказаться в его адрес. Трезвому, конечно, не решилась бы замечание делать. Дядя Вячеслав удивленно поднял красивые, с крутым изломом брови и засмеялся:
— Недотрога!
— А вы привыкли к другим? — нагрубила я.
— Зачем ты так? Я с уважением отношусь к гордым. Девушка — это чистый цветок. А мы, мужчины, животные, поедающие эти цветы.
— Почему жизнь так глупо устроена? Мягким, добрым женщинам достаются грубости мужчин, а грубым мужчинам — забота нежных женщин! — возмутилась я.
Гость так расхохотался, что его крупные карие глаза полезли из орбит. Катаясь по дивану, жестикулируя, он никак сквозь смех не мог выразить свою мысль и только икал и вскрикивал:
— Ну, чертенок! Все замечает!
Потом, отдышавшись, добавил уже резко:
— Не люблю умных женщин: трудно им соответствовать. Они не прощают ни одного промаха, не дают всласть пожить. А жизнь хороша именно, слабостями. Вот моя Аннушка умная была, а какая в ней радость? А вторая жена — красавица, но дурочка. В рот мне глядит, восторгается и все прощает.
