Надежда - Шевченко Лариса Яковлевна
Наконец, и стены сарая готовы. Арматуру крыши отец прикрепил проволокой к двум огромным рельсам, которые с трудом взволокли наверх мужчины с нашей улицы. Рельсы оказались длиннее, чем надо, и мы с братом получили задание отпилить их концы, чтобы они не утяжеляли крышу. Металл не дерево. Там туда-сюда пилой поводил — и кусок отлетает. А тут маешься, маешься, а пропил только на сантиметр углубился. Работаешь много, а внешнего эффекта нет. И сидеть на железке неудобно. Не поерзаешь, можно свалиться. Сначала я даже злилась, а потом спросила себя: «Я ее или она меня доконает»? Долго возилась. Дело не то чтобы трудное, монотонное. Одолела-таки свой кусок. Не зря бабушка к терпению приучала!
Покончили с крышей, и началась чисто женская работа — штукатурить. Я не умела пользоваться мастерком, поэтому цементным раствором мазала шершавые стены омшаника как глиной, а потом деревяшкой выравнивала. Руки оказались нежней ступней ног, и цемент разъел мне пальцы до костей. Но я никому не сказала об «аварии», обвязала пальцы тряпочками и продолжала работать. Как-то дядя Петя увидел раны, сделал мне разгон и научил работать мастерком. Руки недели через три зажили.
К осени мы закончили стройку года, и отец торжественно поместил свои ульи в теплый, надежный омшаник. Прекрасный дом для пчел отгрохали! Теперь не надо кланяться родне. Мелочь, а приятно!
— Настраивайтесь на следующее лето сарай строить. Старый совсем разваливается, — сказала бабушка.
— План на ближайшую пятилетку нам известен, — деловито и сдержанно, как подобает труженикам, отвечали мы с братом.
МОСКОВСКАЯ ПОДРУГА
Виола каждое лето приезжает из Москвы в гости к своей бабушке. Она на два года старше меня и очень отличается от всех нас. Во-первых, Виола очень красивая: черноглазая, пухленькая, с черными распущенными по плечам волнистыми волосами. У нас никто не рискует расплести косы. Не положено. В школе ни одна волосинка не должна висеть над глазами, никаких челок и кудряшек! Я по десятку приколок использовала, чтобы по всем правилам закрепить свои непослушные волосы. Во-вторых, Виола носит короткие юбки, которые являются для нас верхом неприличия, а также яркие блузки, шарфы и береты. К волосам прикалывает красную розу. В движениях небрежная грация. Держится непринужденно, даже слишком, с моей точки зрения. Но при этом остается милой и естественной.
Для нас она — символ столичных детей. Рядом с нею я чувствую свою забитость, даже убогость. Она не демонстрирует свои знания. Я не знаю, каковы ее успехи в школе, но поведение говорит о том, что у нее все великолепно. Нас она обучает всякой ерунде: играм в карты, карточным обманам, разучивает с девчонками гадкие, пошленькие песенки, на исполнение которых у меня язык не поворачивается. А мои подружки, сбившись в кучки, кто шепотком, а кто во все горло восторженно распевают их. Мне всегда казалось, что столичные дети должны быть умнее нас, культурнее. А тут никакой пресловутой интеллигентности и деликатности! Иногда я замечаю, что когда Виола ловит на себе мои растерянные взгляды, то меняет тему беседы и начинает говорить о чем-то более серьезном. Я поделилась с любимой учительницей Александрой Андреевной своими переживаниями, а она рассмеялась:
— Расслабляется девчонка, ей в Москве надоедает быть правильной. Это как отпуск от трудной работы. Ей хочется развлечься.
— А я как расслабляюсь?
— Ты дерешься, громко кричишь, бузишь на уроках.
— Не так уж и часто балуюсь, — смутилась я.
— Поэтому ты вся в крайностях: то молчишь, слова не вытащишь из тебя, а то превращаешься в хулиганистого мальчишку. Бунтарство тебя распирает. Понимаю, трудно постоянно беспрекословно подчиняться. И все же при всех хороших качествах ты не подарок.
— Знаю, — хмуро согласилась я и подумала: «Никто не понимает, отчего я «встрепанная», отчего заводная!»
После разговора с учительницей я стала терпимей относиться к Виоле, хотя ее песенки и россказни так и не научилась воспринимать спокойно. Я расспрашивала ее о жизни в Москве, но ничего особенного не услышала: красивые магазины, шумные компании, беготня по подворотням. Эх, мне бы столько свободного времени, как у Виолы! Летом у нас бывает время почитать, но только урывками, когда у родителей послеобеденный сон. Встают они очень рано, потому что в полуденную жару работать трудно. А Виола летом не читает. Отдыхает даже от художественных книг. Смешно!
Но вот один вечер с нею запомнился мне надолго. И я совсем другими глазами взглянула на москвичку.
Задержалась я у родни отца. Когда вышла за калитку, то оказалась в полной темноте. Как в погребе. Ни звездочки на небе, ни самого слабого огонька в хатах. Черным-черно вокруг. Ноги переставляю осторожно, примеряюсь. Глаза немного привыкли к темноте, и теперь еле заметные силуэты хат окружили меня бесформенными, призрачными глыбами. Вот и моя улица. Чуть сероватая лента дороги уверенно ведет меня к дому. Удивительная тишина теплой летней ночи погрузила меня в раздумье. Ни страха, ни волнения. Спокойно, благостно на душе, как будто я под теплым одеялом или у бабушки на печи под утро, когда легкое тепло от кирпичей уже не может разморить, а лишь приятно баюкает. Ночь приняла меня в нежные объятия. Размышляю: «Хаты белые, а я их плохо различаю, почему? Ясно! Дальше стоят. Дорога хоть темная, но под ногами».
Торопиться не хочется. Воздух еще не остыл после жаркого дня и приятно ласкает кожу. Подхожу к дому, осторожно трогаю щеколду. А она громыхнула как выстрел. Инородный, не природный звук. Притворила калитку. И опять хрипло лязгнул засов. Тишина во дворе такая, что слышно, как вздыхает корова в хлеву и бормочут сонные куры на насесте. За воротами в палисаднике вяло перешептывается вишняк. У забора ясень что-то настойчиво доказывает осинке, а она нервно возражает. «А во дворе тишь и гладь, божья благодать», — так говорит бабушка Аня. Воздух здесь недвижимый, пропитанный запахами скотного двора, цветов и человеческого присутствия. Надо мной громада темного бархатного неба. Удивительно! Небо не давит. Я не ощущаю его черным панцирем. Оно радует, завораживает тайной глубиной.
Мысли нарушил далекий разговор. Прислушалась. Виола с кем-то разговаривает. Тихонько выбралась на улицу. Слышу: со стороны луга, напротив дома Лили, голос Ярослава из десятого класса. Слова различаю четко:
— ...Школьный оркестр вчера участвовал в областном смотре-конкурсе и получил Почетную грамоту за исполнение народных песен. Наш руководитель — Дмитрий Федорович — по национальности грек. На фотографии я видел его семью, где все черноволосые, усатые и похожи друг на друга. До войны он рос на Украине среди обрусевших немцев, поэтому, несмотря на то, что по образованию зоотехник, преподает нам немецкий. Язык знает великолепно! Получает журналы и книги на немецком языке. Интересуется русской, греческой, украинской культурой. Сегодня мы из города приехали поздно и в школу музыкальные инструменты не понесли, а сложили в хате учителя. Гитару я под честное слово выпросил на вечер.
— Сыграй, — попросила Виола парня.
Он начал потихоньку перебирать струны и петь. Я подошла, поздоровалась и села рядом. Быстро, как мотыльки на свет, на звуки музыки слетелись ребята со всей улицы. Виола внимательно выслушала игру Ярослава, а потом как-то очень вежливо и сдержанно попросила гитару. Такой я ее еще не видела. Парень поколебался и спросил:
— Ты из чьих будешь?
— Москвичка, — с достоинством ответила Виола.
— На, только осторожно, — сказал Ярослав и протянул гитару.
— Понимаю. Сама в оркестре играю, — улыбнулась Виола.
Она удобно устроилась на пеньке и начала по-своему настраивать гитару. Ярослав переживал, но терпел вольное обращение с инструментом. Виола легким движением прошлась по струнам и спросила:
— Что сыграть?
— Можешь молдовеняску? Я аккомпанировал на конкурсе, а девчонки плясали, — бойко похвалился десятиклассник.
На минуту Виола задумалась, и ее пальцы медленно, но уверенно заскользили, как поплыли. Полилась тихая, нежная музыка. Она не нарушала теплого летнего вечера, а сливалась с шорохом ветвей. В гулкой, чуткой тишине вздыхало болото, всхлипывала птица, неожиданный порыв ветра приносил и бросал крупные капли дождя, которые барабанили по металлической крыше. Потом дождь затихал. Трепетали листья...
