Почтовая открытка - Берест Анна
Пограничный пункт для пересечения линии расположен в Шалон-сюр-Соне. Габриэль и Жанин планируют приехать в обеденное время, когда рабочие идут через город домой поесть. Солдаты вряд ли будут сильно присматриваться, — считает Жанин.
Пересекая город, Габриэль и Жанин попадают на Ратушную площадь — в воздухе грозно реет нацистский флаг. Они останавливаются, чтобы спросить дорогу, затем тихонечко едут вдоль зданий казарм, которые раньше носили имя президента Сиди Карно, но теперь реквизированы для размещения немецких войск и переименованы в казармы имени Адольфа Гитлера. Машина въезжает на площадь Пор-Вилье, где сиротливо стоит огромный постамент — украшавшая его бронзовая статуя отправлена оккупационными властями на переплавку. В воздухе словно витает призрак статуи — ростовое изображение Жозефа Нисефора Ньепса, изобретателя фотографии.
Впереди мост Шаванн, где расположен контрольно-пропускной пункт, деревянная будка при въезде стоит на том самом месте, где в Средние века взималась плата за проезд. С немецкой стороны контроль осуществляют сотрудники пограничной службы. С французской — резервная мобильная гвардия. Пограничников много, и они выглядят гораздо менее дружелюбно, чем солдаты на выезде из Парижа. В связи с крупными облавами на евреев, только что прошедшими по всей оккупированной территории Франции, полиция вынуждена удвоить бдительность: возможны попытки бегства.
Сердца у матери и дочери сильно бьются в груди. К счастью, как и предполагалось, в этот час границу пытаются пересечь не они одни. В обоих направлениях движется множество велосипедистов. Это местные жители, каждый день пересекающие линию по работе, предъявляя так называемый местный аусвайс, который действителен в радиусе пяти километров.
Ожидая своей очереди, Жанин и Габриэль читают плакат, приклеенный накануне, где перечисляются репрессии для тех, кто вздумает помогать людям, разыскиваемым полицией:
— все их родственники мужского пола по восходящей линии, а также зятья и двоюродные братья в возрасте 18 лет и старше будут расстреляны;
— все женщины той же степени родства будут приговорены к принудительным работам;
— все дети до 17 лет включительно, рожденные от мужчин и женщин, на которых распространяются эти меры, будут помещены в исправительные дома.
Теперь мать и дочь знают, что их ждет. Отступать поздно. Пограничники подходят к «ситроену» для проверки. Женщины протягивают фальшивые аусвайсы и начинают по новой покорять сердца: свадебные хлопоты, платье для невесты, приданое, подарки, гости. Жандармы не так сговорчивы, как их парижские коллеги, но тоже в конце концов пропускают машину: замужество дочери — причина уважительная. Теперь черед немцев, их пост через несколько метров.
Надо убедить их не вскрывать чемоданы и не заглядывать в багажник. Габриэль прекрасно говорит по-немецки, это плюс, солдатам приятно, что мадам старается, беседует с ними, расспрашивает о Берлине — он, верно, сильно изменился с тех пор, как она там жила и училась музыке… давно это было, в тысяча девятьсот шестом году… Как время летит! Берлинцы такие чудесные… Вдруг собаки начинают принюхиваться к багажнику, они тянут поводки, не успокаиваются, лают все громче, показывают хозяевам, что учуяли внутри что-то живое.
Мириам и Жан Арп слышат, как рычащие морды тычутся в корпус машины. Мириам закрывает глаза и перестает дышать.
Снаружи немцы пытаются понять, почему собаки так переполошились:
— Tut mir leid, meine Damen, das ist etwas im Kof-feraum. Прошу прощения, дамы, что-то у вас в багажнике беспокоит собак…
— А, это они из-за ворон! — говорит Габриэль по-немецки. — Die Kràhen! Die Kràhen! — Она хватает птиц, лежащих на заднем сиденье. — Это для свадебного обеда!
И Габриэль сует ворон под нос собакам. Собаки тут же набрасываются на приманку, забыв о багажнике машины. Черные перья летят во все стороны, и на глазах у солдат свадебный пир исчезает в желудках у псов.
Как неловко вышло… И немцы пропускают «ситроен».
В зеркале заднего вида Габриэль и Жанин наблюдают, как будка солдат становится все меньше, пока не исчезает совсем. На выезде из Турню Жанин просит мать остановиться, она хочет успокоить своих пассажиров. Мириам бьет крупная дрожь.
— Все, проехали, — говорит Жанин, чтобы успокоить невестку.
Потом она хочет немного пройтись по дороге, наполнить легкие воздухом «свободной зоны». Ноги не держат, вот подгибается одно колено, затем другое. Несколько секунд она так и стоит на коленях, уронив голову на грудь.
— Ну же, милая, нам еще надо проехать шестьсот километров до темноты, — говорит Габриэль и кладет руку на плечо дочери.
Она впервые по-настоящему выказывает нежность к кому-то из своих детей.
Габриэль и Жанин едут дальше без остановок.
Незадолго до полуночи, во время комендантского часа, машина въезжает в большое поместье. Мириам чувствует, что машина замедляет ход, слышит чей-то шепот. Ей говорят выйти из багажника, но с затекшими руками и ногами это удается не сразу. Ее, как пленницу, отводят в незнакомую комнату, где она падает и засыпает.
На следующий день Мириам просыпается вся в синяках. С трудом спускает ноги на пол, подходит к окну. Ей открывается вид на замок с величественной подъездной аллеей, усаженной высокими дубами. Он напоминает большую итальянскую виллу: стены цвета охры и какие-то опереточные балюстрады. Никогда не выезжавшая южнее Луары Мириам открывает для себя красоту влажного света, сверкающего сквозь листву.
В комнату входит женщина с графином и стаканом воды.
— Что это за место? — спрашивает у нее Мириам.
— Замок Ламот, в Вильнев-сюр-Ло, — отвечает незнакомка.
— А где остальные?
— Уехали рано утром.
И действительно, Мириам замечает, что «ситроена» во дворе уже нет.
«Меня бросили», — думает она и садится на пол — ноги ее больше не держат.
Глава 27
Ранним утром пятнадцатого июля Жак и Ноэми и с ними еще четырнадцать человек покидают тюрьму в Эврё. Жак самый юный. Их доставляют в штаб-квартиру Третьего легиона жандармерии в Руане, куда свозят всех евреев, арестованных в департаменте Эр во время облавы тринадцатого июля.
На следующий день, шестнадцатого июля 1942 года, Эмма и Эфраим узнают, что утром того же дня прошли массовые аресты в Париже. Людей целыми семьями вытаскивали из постелей в четыре часа утра и заставляли покидать дом немедленно, с одним чемоданом — под угрозой избиения. Эти аресты не проходят незамеченными. В своем отчете парижская служба общей разведки фиксирует: «Французское население, в массе своей довольно враждебное к евреям, однако же осуждает эти меры, называя их бесчеловечными».
— Забирают даже мамочек с детьми! Это мне сестра сказала, она работает в Париже сиделкой, — сообщает Эмме соседка. — Полицейские приходили прямо со слесарями, и, если дверь не открывали, они вскрывали замки.
— А потом, — добавляет ее муж, — шли к управдому сказать, чтобы отключили в квартире газ. Потому что хозяева вернутся не скоро…
— Всех свезли на Зимний велодром вроде бы. Знаете это место?
Зимний велодром, или «Вель д’Ив», — да, Эмма прекрасно помнит этот стадион на улице Нелатон в Пятнадцатом округе Парижа, где проводятся соревнования по велоспорту, хоккею на льду и боксу. Как-то раз, когда Жак был маленьким, они ходили туда с отцом смотреть гонки на роликах — турнир «Золотой конек».
— И как это понимать? — гадает Эфраим, и ему становится страшно.
Эмма и Эфраим опять идут в мэрию, чтобы узнать подробности. Господина Бриана, мэра Ле-форжа, раздражают эти супруги-иностранцы: что они все бродят по коридорам мэрии с таким чинным видом.
— Нам сказали, что в Париже всех евреев собрали в одном месте. Мы хотели бы узнать, там ли наши дети, — говорит Эфраим мэру.
— Поэтому нам нужно специальное разрешение на поездку, — добавляет Эмма.
— Это вам в префектуру, — отвечает мэр и запирается в кабинете на ключ.
