Почтовая открытка - Берест Анна
И все же. Непонятно, почему нет вестей от родственников в Лодзи… Ничего не слышно от Бориса в Праге. Нет вестей от бывших соседей по Риге. В общем, мертвая тишина.
Эфраим вспоминает смех Анюты, ее жестокий смех, из-за которого он не стал всерьез думать о бегстве из Европы. Она уже четыре года в США, целых четыре года. Для него это вечность. А что он сделал за эти четыре года? Все глубже увязал в безвыходной ситуации, сам загнал себя в ловушку. Пока он выжидал, вода все прибывала и вот обступила со всех сторон.
А в это время в Париже, в квартире Габриэль Жанин начинает будить Мириам. Та спала не раздеваясь и чувствует себя как после ночи в поезде.
Вдвоем молодые женщины выходят из квартиры и направляются в укромный переулок, где их ждет машина. Габриэль уже сидит за рулем, она в перчатках, пальто, шляпе и выглядит решительно. Словно собралась участвовать в авторалли на своем «ситроене» — кабриолете, оснащенном четырехцилиндровым верхнеклапанным двигателем. Заднее сиденье загромождает гора сумок и чемоданов, а сверху еще навалена груда свертков в подарочной упаковке. И газетный сверток, из которого торчит что-то черное. Мириам обнаруживает, что это четыре вороньи головы. Странное зрелище. Непонятно, где можно сесть при такой массе багажа, но тут Жанин бросает взгляд направо, налево — переулок пуст, не видно ни прохожих, ни машин — и быстрым движением раздвигает сумки, показывая Мириам проем внутри сиденья:
— Полезай туда, скорее.
И тогда Мириам понимает, что лаз в спинке заднего сиденья соединяется с багажником машины.
С помощью друга-автомеханика Жанин устроила в автомобиле матери тайник, куда и залезает Мириам. Как Алиса в Стране чудес, она съеживается, втискивается в багажник, сворачивается калачиком, потом пытается вытянуть ноги и вдруг чувствует, что в глубине этой норы что-то шевелится. Сначала ей кажется, что это какое-то животное, но это человек, мужчина, который залез в багажник еще раньше и неподвижно ждал, пока они придут.
Мириам не видит его целиком, но различает отдельные черты: мечтательные светлые глаза, волосы, остриженные в кружок, вроде тонзуры у священника, и на подбородке — смешную ямочку.
— Это Жан Арп, тогда ему было пятьдесят шесть лет.
— Тот самый? Художник?
— Да, он был близким другом Габриэль. Я узнала об этом эпизоде уже после смерти Мириам, разбирая ее записи: там она упоминает о том, как пересекла демаркационную линию[3] в багажнике машины вместе с Жаном Арпом. Позже я узнала, что именно в это время он пробирается на юго-запад Франции, в Нерак, чтобы соединиться с женой, Софи Тойбер. Жан — немец, но они представители «дегенеративного» искусства» и, чтобы избежать ареста, бегут из Парижа.
Девушка и художник лежат бок о бок и не говорят друг другу ни слова — наступает время молчания, когда слова не произносят вслух, потому что так безопасней, и не задают вопросов даже себе, чтобы не рисковать. Жан Арп не знает, что она еврейка. Мириам не знает, что Жан Арп бежит от нацизма по идейным соображениям.
Машина неторопливо едет в сторону Орлеанских ворот. Там Жанин и Габриэль должны показать аусвайс — разрешение на выезд. Конечно же, он поддельный, но они уверенно предъявляют документ солдатам. Мать и дочь придумали целую историю с замужеством. Жанин будто бы добирается к жениху, чтобы сыграть свадьбу. Перед солдатами она изображает скромную девушку, а Габриэль — ее хлопотливую мамашу, во что бы то ни стало решившую провести церемонию по всей форме. Обе необыкновенно милы и улыбчивы как никогда.
— Знали бы вы, сколько чемоданов моя дочь засунула в багажник! Просто переселение народов. Она решила отвезти туда все свое приданое, а ведь потом придется тащить его обратно в Париж. Ну не глупость ли? Вы женаты? Вот и не женитесь!
Габриэль смешит солдат, она разговаривает с ними на немецком, которым владеет с юности, когда она училась музыке в Берлине. Им нравится эта кокетливая француженка, которая обращается к ним на безупречном языке, они делают ей комплименты, она благодарит, никто не торопится, все весело болтают. Габриэль предлагает солдатам одну из птичьих тушек, которые она везет для свадебного угощения. Вороны во время оккупации — дефицит, их продают чуть ли не по двадцать франков за штуку, из них получается отличный бульон.
— Willen Sie eins?[4] — спрашивает Габриэль.
— Нет-нет, спасибо.
Проверка документов проходит благополучно, солдаты пропускают женщин. И Габриэль плавно трогается с места: главное — не спешить.
Эфраим и Эмма Рабинович не спали всю ночь, они ждали наступления утра, а вместе с ним и открытия мэрии. Одеваются, стараясь не спешить. Эмма хочет что-то сказать Эфраиму, но муж машет рукой: сейчас ему по силам только тишина. Одевшись, Эмма спускается на кухню и ставит на стол чашки детей, их ложки и салфетки. Эфраим смотрит и не произносит ни слова, не зная, как к этому отнестись. Затем они идут вместе, держась достойно и прямо, к мэрии Лефоржа. В то утро дверь им открывает мэр, господин Бриан. Невысокий человечек с черной прядью, прилипшей ко лбу, белому и блестящему, как рыбье брюхо. С момента появления в его коммуне Рабиновичей он желает лишь одного: чтобы они исчезли.
— Мы хотим знать, куда отправили наших детей. Префектура нам ничего не передает, — отвечает мэр тоненьким, слабым голоском.
— Они оба несовершеннолетние! Значит, вы обязаны сообщить нам, где они находятся.
— Ничего я не обязан. Смените тон. Настаивать нет смысла.
— Мы хотели бы передать своим детям немного денег, особенно если им предстоит куда-то ехать.
— Ну, я бы на вашем месте оставил деньги себе. — Что вы хотите этим сказать?
— Нет-нет, ничего, — трусливо отвечает мэр. Эфраиму хочется дать ему в морду, но он снова надевает шляпу и уходит в надежде, что покладистость позволит ему вскоре увидеть детей.
— Может, сходить к Деборам? — спрашивает Эмма, покидая мэрию.
— Как мы раньше не подумали.
Эмма и Эфраим звонят в дверь Деборов, но никто не отвечает. Они какое-то время ждут, надеясь увидеть хозяйку и ее мужа, идущих с рынка. Но случившийся рядом сосед объясняет, что господин и госпожа Дебор уже два дня как уехали в отпуск.
— Чемоданы нес месье. Поверите ли, такие тяжелые — еле тащил!
— Вы знаете, когда они вернутся?
— Думаю, в конце лета, не раньше.
— А есть адрес, куда я мог бы им написать?
— Ох нет, месье, боюсь, придется ждать до сентября.
Бензин реквизирован немцами. Каки все французы, Жанин и Габриэль ищут другие жидкости, на которых может работать двигатель внутреннего сгорания. Машина может ездить на коньяке «Годе», на одеколоне, пятновыводителе, растворителе и даже на красном вине. В тот день Жанин и Габриэль заправили машину смесью бензина, бензола и свекольного спирта.
Вдыхая выхлопной газ, Мириам и Жан хмелеют почти до беспамятства. На поворотах они валятся друг на друга, от тряски автомобиля бьются о металлические стенки багажника. Скульптор как может извиняется, когда придавливает девушку рукой или бедром. Простите, что я вас задел, говорит его взгляд, простите, что придавил… Время от времени машина останавливается у какого-нибудь лесочка. Жанин помогает Мириам и Жану выбраться. Чтобы постоять, разогнать кровь. И еще на несколько часов вернуться в багажник. Каждый километр приближает их к «свободной зоне». Но им предстоит проити через контрольно-пропускные пункты — они расположены на демаркационной линии.
Эта линия шириной почти в тысячу двести метров разрезает Францию на две части, но кое-где при разделе территории не обходится без глупых огрехов — в замке Шенонсо, построенном в русле реки, можно въехать на территорию поместья в оккупированной зоне, но при этом гулять по парку совершенно свободно.
Габриэль и Жанин решили ехать через Турню в департаменте Сона и Луара, — это не самый короткий путь в Нерак, но Габриэль знает его как свои пять пальцев: в свое время она часто ездила по нему с Франсисом, а также Марселем и Гийомом.
