Джумпа Лахири - Тезка
Он пытается проанализировать свои ощущения. Может быть, так чувствует себя толстяк, после диеты скинувший тридцать килограммов? Или заключенный, вышедший на свободу впервые за двадцать лет? «Меня зовут Никхил!» — хочется ему выкрикнуть, чтобы это услышали все — и люди, выгуливающие собак, и молодые мамаши, толкающие перед собой коляски с детьми, и старушки, кормящие уток. Гоголь подходит к Ньюбери-стрит в тот момент, когда на землю падают первые редкие капли дождя. Он забегает в книжный магазин комиксов, покупает себе «Зов Лондона» и «Говорящие головы-77» на деньги, которые родители подарили ему на день рождения, и еще постер с портретом Че Гевары. Он берег со стойки заявление на студенческую карту «Американ экспресс», радуясь, что на ней будет стоять его новое имя. «Я Никхил», — хочет он сказать симпатичной девушке за кассовой стойкой. У девушки кольцо в носу, волосы выкрашены в иссиня-черный цвет, а лицо мертвенно-бледное. Она, не глядя на него, сует ему сдачу и поворачивается к следующему покупателю, но это не имеет значения, он счастлив, что теперь он может подойти к любой женщине с теми же самыми словами. Впрочем, в течение следующих недель выясняется, что все не так просто. Да, на его новых водительских правах стоит «Никхил Гангули», а старые он разрезал на мелкие кусочки и выбросил в мусорное ведро, да, он безжалостно вырвал титульные листы из всех любимых книг, чтобы навсегда избавиться от ненавистного имени, существует одно «но» — все, с кем он до сих пор сталкивался в своей жизни, знают его как Гоголя. И постепенно он начинает понимать, что для родителей, и их друзей, и детей их друзей, и для его собственных друзей по школе он навсегда останется Гоголем. Он будет превращаться в Гоголя в выходные, праздники, дни рождения. И все, кто пришел на вечеринку по случаю его отъезда в колледж, на поздравительных открытках пишут: «Удачи, Гоголь!»
Он начинает представляться Никхилом лишь в Нью-Хейвене, после того как отец, заплаканная мать и сестра Соня покидают здание общежития, садятся и машину и отправляются назад в Бостон. Его первые университетские знакомые — соседи по квартирке в общежитии Брэндон и Джонатан, которым летом сообщили, что их третьего жильца будут звать Гоголь. Брэндон, высокий блондин, вырос в Массачусетсе недалеко от родных мест Гоголя, а Джонатан, кореец, прекрасно играющий на виолончели, приехал из Лос-Анджелеса.
— А Гоголь — это твое имя или фамилия? — спрашивает Брэндон.
Раньше этот вопрос сразу же выводил Гоголя из себя, но теперь у него есть ответ.
— Вообще-то это мое второе имя, — сообщает он своим новым знакомым. — А первое Никхил. Наверное, второе попало в списки студентов по ошибке!
Джонатан рассеянно кивает, он занят тем, что собирает и отлаживает свой стереопроигрыватель. Брэндон говорит, что случаются и худшие ошибки.
— Эй, Никхил, — предлагает он, когда они заканчивают расставлять мебель в общей комнате. — Хочешь покурить травки?
Поскольку обстановка вокруг абсолютно непривычная, Гоголю не так сложно привыкать и к новому имени. В конце концов, у него и впрямь началась новая жизнь: он теперь студент, живет в новом штате, у него новый номер телефона. Он обедает в общей столовой, ходит в душ вместе с дюжиной парней, пользуется общим туалетом на этаже. Он спит в новой кровати, которую, несмотря на его протесты, мать застелила перед отъездом своими простынями.
Первые дни проходят в сплошной беготне: он носится по территории кампуса в поисках нужной аудитории по вымощенным камнем дорожкам, мимо башни с часами, мимо старинных зданий с зубчатыми украшениями фасадов. Поначалу он слишком занят, чтобы, как старшекурсники, валяться на лужайке в Старом кампусе, играть во фрисби на небольшой площади перед центральным зданием или знакомиться с девушками у бронзовых статуй мудрецов перед входом в библиотеку. Он составляет список всех мест на территории кампуса, которые ему надо обойти. Вечером у себя в комнате Гоголь печатает извещение о перемене имени и несет его в деканат вместе с копией свидетельства. Ему приходится объяснять ситуацию несколько раз: куратору своей группы, чиновнику, отвечающему за выдачу студенческих билетов, библиотекарю. Целую неделю он исправляет возникающие то здесь, то там ошибки, связанные с путаницей имен, а затем эта суета внезапно прекращается — он победил. После стольких дней беготни и напряжения, боязни какого-нибудь подвоха, наконец-то можно расслабиться. К тому времени, как в кампус возвращаются старшеклассники, он успевает известить весь университет о том, что его зовут Никхил, — преподавателей и студентов, буфетчиц и гардеробщиков. Никхил выбирает первые предметы: введение в историю искусств; средневековое искусство, семестровый курс испанского языка, курс астрономии для того, чтобы удовлетворить свой интерес к естественным наукам. В последнюю минуту он записывается на вечерние практические занятия по рисованию и черчению. Он не сообщает об этом родителям, они все равно не поймут, подумают, что для первокурсника рисование — простое баловство, пусть даже его собственный дед был художником. Они и так расстроены тем, что он пока не выбрал себе специализацию и понятия не имеет, какую профессию предпочтет в будущем. Его родители, как истинные бенгальцы, считают, что их сын должен быть если не инженером, то врачом, юристом или на худой конец экономистом.
Именно эти профессии помогли индийцам устроиться в Америке, постоянно повторяет ему отец, именно они дали им независимость, уверенность в завтрашнем дне, уважение окружающих.
Но сейчас Никхил с облегчением забывает о советах своих родителей и с головой окунается в новую жизнь. С чувством облегчения и радости он подписывает свои первые работы «Никхил Гангули», читает оставленные Брэндоном и Джонатаном записки, адресованные Никхилу, открывает банковский счет на это имя, вписывает его в библиотечные карточки. «Me llamo Nikhil»[15], — сообщает он на уроках испанского языка. Это Никхил отращивает острую бородку и курит «Кэмел» на вечеринках. Никхил готовится к экзаменам, а в промежутках между занятиями открывает для себя Брайана Ино, Элвиса Костелло и Чарли Паркера[16]. Никхил покупает на Манхэттене поддельные водительские права, в которых указано, что ему двадцать пять лет, чтобы иметь законное право напиваться в барах. И это Никхил теряет невинность на вечернике у Эзры Стайлза. Когда он в три часа ночи просыпается с разламывающейся от виски головой, девицы уже нет рядом и он понятия не имеет, как ее зовут и как она выглядит.
Вот только одна маленькая неувязка — он не чувствует себя Никхилом. Пока не чувствует. Те, с кем он теперь общается, знают его как Никхила и понятия не имеют ни о каком Гоголе, они знают его нынешнего, а не вчерашнего. Но ведь он был Гоголем восемнадцать лет, и двух месяцев недостаточно, ну никак не достаточно, чтобы превратиться в Никхила. Порой ему кажется, что он играет в какой-то пьесе близнецов, внешне неотличимых, но совершенно разных внутренне. А случается, он вдруг начинает ощущать себя Гоголем, это чувство приходит без предупреждения и отдается в нем болью, как запломбированный передний зуб, который целую неделю после визита к врачу непереносимо ныл от холодного и горячего. Он боится, что его в конце концов разоблачат, раскроют его тайну, и в кошмарных снах видит, как его прежнее имя появляется на первой полосе «Йельских новостей». Однажды он расписался на чеке своим старым именем. Иногда он откликается на Никхила лишь с третьего раза.
Еще более удивительно, что те, кто всю жизнь звал его Гоголем, тоже стараются привыкнуть к его новому имени. Его родители звонят каждую субботу, и, если трубку берет кто-то из его соседей, они зовут к телефону Никхила. Понятное дело, он сам попросил, чтобы родители именно так и поступали, но теперь не может отделаться от тревожного чувства, что он не их сын, а какой-то самозванец.
— Пожалуйста, приезжайте к нам в гости вместе с Никхилом, — приглашает Ашима Джонатана и Брэндона, когда в отведенные для родительских посещений октябрьские выходные они с Ашоком приезжают навестить сына. Квартирка к их приезду тщательно убрана: пустые бутылки из-под спиртного вынесены, пепельницы вымыты, помещение проветрено от запаха марихуаны. Гоголь невольно морщится: в ее устах новое имя звучит неестественно. Как будто она вдруг заговорила с ним по-английски, а не на бенгали. И уж совсем непривычно, что родители и обращаются к нему как Никхилу в присутствии его новых друзей.
— Никхил, покажи свой факультет, — просит отец.
Правда, вечером, за ужином в ресторане на Чэпел-стрит, Ашима, забывшись, спрашивает:
— Ну, Гоголь, ты уже решил, в каких предметах ты будешь специализироваться?
Хотя Джонатан разговаривает в это время с его отцом и не слышит ее слов, Гоголь чувствует раздражение, но при этом не винит ее в том, что она запуталась в созданных им сложностях.
