Надежда - Шевченко Лариса Яковлевна
Предчувствуя что-то совсем нехорошее, угрожающее жизни, разъяренный кабан с диким визгом затравленно мотался по двору. Отца спасли углы: дурной Чушок с разбегу врезался в них. Куры подняли переполох. Слышим, обрушивается что-то за сараем, с грохотом разваливаясь при падении. «Это стокилограммовая неуправляемая туша сослепу или со страху вломилась в стену громоздкого сооружения — курятника», — догадались мы с братом.
Мать, придя в себя от ужаса, дико пронзительно закричала: «Вася, в сарай беги!» Он послушался и, беспокойно оглядываясь по сторонам, заскочил в хлев и с неожиданной для него ловкостью, подпрыгнув, сноровисто ухватился за низкие стропила. Кабан за ним. Пометался по хлеву и ринулся в свой отделенный дощатой перегородкой закуток. Тут отец спрыгнул и быстро накинул на столб петлю. Я облегченно вздохнула. Спустя некоторое время бегство с поля боя представлялось мне довольно жалким, но надежным маневром. Комическое зрелище с отцом, висящим на бревне и нервно дрыгающим ногами, вызывало неловкую улыбку.
Не сразу вышел отец из сарая. Лицо его все еще было бледным. А у Романа Николаевича не осталось и следа от волнения. Весь вид его говорил: «Меня не проведешь, я вовремя сообразили оценил ситуацию». Сияя чистыми стеклами своих очков, он радостно, звучно и переливчато басил:
— Феноменально! Вот это забава! Что, в сущности, произошло? Ты что, промазал? Невероятно! Непорядок. Отчего все наперекосяк пошло? Зверь чуть не разнес весь двор к чертовой прабабушке. Как взбесился! Сорви-голова!
Запыхавшийся отец, вытирая со лба «трудовой» пот, угасшим голосом смущенно пробормотал в ответ: «Чертовски не повезло!» — и добавил еще что-то нечленораздельное. Мое волнение окончательно испарилось.
Когда поросенок угомонился, все пошли в сарай выяснить причину неудачи. Расследование проводил гость. Ситуация прояснилась быстро.
— Очевидно, кабанчик тряхнул головой, и пуля, чиркнув по поверхности лба, «отрикошетила» и поэтому только разорвала шкуру, — сделал «научное» заключение полковник.
Рокочущий бас Романа Николаевича вскоре не только успокоил, но и развеселил всех. Он с таким восторгом вспоминал, как перелетал через плетень и как его друг бегал по двору, не выпуская из рук ружья, что своим смехом мог заразить сотню людей. «Не случилось ничего непоправимого. Нет крушения взлелеянных планов. К лешему кабана, пошли обедать!» — радостно вскрикивал гость.
Родители решили больше не испытывать судьбу и отложили на завтра хлопоты с поросенком. К вечеру, когда страсти окончательно улеглись, неуемный Роман Николаевич начал придумывать новый способ усмирения норовистого кабанчика. Мать предлагала использовать обычный метод и уже приготовила сумку с мукой, чтобы поросенок задохнулся и не визжал, если нож не сразу попадет в сердце. Но гостю опять хотелось чего-то особенного и, как ему казалось, более надежного. Он считал, что надо перерезать животному голосовые связки. На таком способе мужчины и остановились. «Оставьте опыты, ничего у вас не выйдет, скверная задумка», — сердилась мать. В ответ гость весело поучал: «Никогда не переживайте заранее, может, ничего плохого и не произойдет. Всегда стремитесь сохранять душевное равновесие. Ох, страсть как желаю увидеть результат эксперимента!» Матери оставалось только натянуто улыбаться.
На следующее утро мы с братом чесали Чушка за ухом, а взрослые связывали ему ноги. Роман Николаевич смело резанул поросенка по горлу, и тот вмиг замолк.
— Сейчас угомонится, — сказал гость, утирая потное, красное от волнения лицо. — Я не питал никаких иллюзий но, знаешь, Вася, оказывается страшно резать. Меня мандраж бьет. Не ожидал от себя такого, — добавил он тихо и растерянно.
Завершив важное дело, мужчины сели завтракать. Вдруг кто-то сильно забарабанил в окно, и женский голос закричал:
— Не ваш ли подранок бегает по улице как ненормальный?
Мы вбежали в сарай. Чушка на месте не было. Соседка указала на выгон перед хатой. Поросенок, пригнув голову к земле, прищурив и без того маленькие, злые глазки, угрюмо бежал напрямик, не разбирая дороги как выдрессированный. За ним стелился красный след. Дети из близлежащих домов, свистя и улюлюкая, сопровождали его. Когда ребята подбегали к нему сбоку, он останавливался и, резко поменяв направление, несся на них немыслимо огромными скачками. Детвора, визжа от страха, разбегалась в разные стороны. Но стоило скотине удалиться на приличное расстояние, они, теперь уже завывая от восторга и радости, что являются участниками столь редкого развлечения, опять догоняли обезумевшее от боли животное.
Из ворот домов выскакивали взрослые и с любопытством смотрели на все увеличивающуюся процессию. Шутки мужиков, охи-ахи женщин неслись со всех сторон. Роман Николаевич в запале было ринулся догонять раненое животное, но, поняв безрассудность и бессмысленность своего поступка, неторопливо вернулся к нашей калитке, у которой толпились озабоченные мужчины.
— Елки зеленые! Та хиба ж воно так можно над скотиной изгаляться? Придурки! — сокрушенно мотал головой дедушка моей одноклассницы и грозил в никуда сучковатой палкой. — Чего-то крутят-вертят хозяева. Надысь ввечеру я слышал...
— Не наезжай, Михалыч. Невтерпеж лясы поточить? Они же не нарочно. Недоразумение вышло. Не повезло хозяевам, — миролюбиво вступился за нашу семью молодой человек с улицы Нижней.
— Как же случилось, что сбежал кабанчик? — полюбопытствовал другой, бесцеремонно разглядывавший нашего гостя с едкой ухмылкой на худой физиономии.
— Видно, Василий плохо связал задние ноги, вот и не обошлось без казуса, — глухим извиняющимся голосом, но с печальным достоинством пояснил Роман Николаевич, сильно переживая за свой неудавшийся эксперимент.
— Действительность не состоит из одних разумных действий, — добавил он, в душе смущенно коря себя за непредсказуемость сюжета, повлекшего насмешки над семьей друга.
А внешне он держался так, будто не придавал этому событию особого значения. Его настроение не ускользнуло от пристального внимания мужчин. Они деликатно не высказывали сомнений по поводу поведения гостя.
Неведомо откуда вынырнула буфетчица из «Голубого Дуная», улыбаясь всем с профессиональной любезностью. Рядом щебетала с ласковым лукавством молоденькая секретарша из сельсовета. Лицо нашего гостя находилось под прицелом дюжины пар острых и опасных, как снайперские винтовки, глаз любопытных старушек.
— Василий Тимофеевич у нас теоретик. Интеллигенция, — снова ехидно влез дедуля.
Я знала этого далеко не ветхозаветного старика. Плюгавый, незначительный старикашка с дребезжащим голосом. Все считали его скучным, недалеким, даже умственно убогим, способным только на мелкие заурядные, обидчивые мыслишки. Докучливые назидания удручающе ограниченного «учителя» всегда невероятно возмущали слушателей, вызывали неприязнь, и они не упускали случая осадить его.
— Брюзга, маразматик, мозгляк! Не иронизируй попусту, папаша, — раздраженно возразил грубоватый, острый на язык Николай Матвеевич, который работал мастером на заводе «Предохранитель».
— Каждому свое. Вон тебя внучек не слушает, а Василий Тимофеевич два слова скажет, и пацан навытяжку перед ним стоит, — поддакнул его сосед.
— В деревне все надо уметь делать, — с необоснованным явно завышенным чувством превосходства не унимался Михалыч.
Настырный, склочный, злобный старикашка всегда с особенным остервенением торопился излить на кого-нибудь накопившиеся яды и желчь. Да и мещанская мнительность его никчемной старухи давала им обильную пищу для злословия. Но на этот раз старику не позволили даже начать оплевание.
— Вас самого послать в хлев, так, небось, штаны редки? Вмиг загремели бы оттуда! Вам лучше дрыхнуть без задних ног под боком у благоверной. Замшелая компания! — под дружный хохот соседей закончил разговор молодой человек.
Дед сердито фыркнул и удалился.
— Не гневись, старик. Прости, — великодушно пожалел его вслед молодой.