Надежда - Шевченко Лариса Яковлевна
Мать послала Колю к деду Денису, непревзойденному мастеру по устранению любых бедственных положений селян. И вот худое, согнутое, долговязое тело замелькало между домов. Хотя поросенок потерял много крови, все же с трудом дед Денис сбил его с ног и одним быстрым уверенным движением, не колеблясь, закончил страдания животного.
Отец отправился в школу. Мужики, ожидая повозку, от души смеялись, вспоминая, как Роман Николаевич проиграл гонку с поросенком. Но когда отец с гостем приблизились с лошадью, они степенно заговорили о весе, упитанности кабанчика и помогли погрузить его на телегу.
— Вы городской? — обратился молодой человек к Роману Николаевичу.
— Да, — приветливо ответил тот.
— А здорово вы, как пацан, скакали по канавам. Особливо ловко выбирались из придорожной ямы, где наши бабы песок берут, — не соблюдая правил приличия, необходимых в присутствии чужого человека, со злорадной интонацией засмеялся упитанный мужчина с Красной улицы, случайно оказавшийся на «поле сражения».
— Войну десантником начинал, — с достоинством сообщил наш гость и выпрямился, хвалясь великолепной элегантной статью и величественной осанкой.
— Оно и видно. Закалка налицо и военная выправка до сих пор сохранилась, Здесь от житейских коллизий отдыхаете? — теперь уже уважительно расшаркиваясь, произнес толстяк. — Простите великодушно за нескромный вопрос — в каком вы звании?
— Полковник зенитных войск, — четко отрекомендовался гость, демонстрируя изящный наклон гордой головы, и порозовел от удовольствия.
После эффектной паузы раздался единодушный возглас одобрения селян.
— А Василий Тимофеевич в учителя подался, потому что начальственного голоса не имеет? — степенно спросил гостя сосед Петрович.
— Он сугубо мирный человек. Шпак, — мягко улыбнулся полковник.
— Как это шпак? Так у нас скворцов называют, — недоуменно пробормотал Петрович.
— А у нас гражданских лиц, — заливисто рассмеялся Роман Николаевич. — На одном языке говорим, а не всегда можем понять друг друга. Великий, могучий русский язык!
Когда мы вошли в дом, мать заворчала:
— Мужики, а как дети. Хлебом вас не корми, но дай вволю наиграться!
Роман Николаевич виновато улыбался, нервно барабанил кончиками пальцев по столу и говорил тоном нашкодившего мальчишки: — Назидательный случай. Сам себя перехитрил. Настоящим чертенком оказался поросенок! Впутал всех в каверзную историю. Спектакль абсурда вышел. Теперь пришел конец непредвиденному истязанию. Напрасно я покусился на вашу размеренную жизнь. Сквозь землю провалиться хочется от стыда.
Потом наклонился к отцу и прошептал на ухо: «Признание мелких ошибок и одобрительное молчание — разумные и надежные формы существования семьи. Душевная нагота кающегося мужчины всегда прекрасна. А женщина в браке должна быть или очень доброй, или очень умной. Тебе, Вася, в этом смысле очень повезло с женой. Пойдем залижем раны тихой, тускло протекающей жизни? Начнем суровую бесперспективную, бессмысленную борьбу с «зеленым змием»? Надеюсь, общение будет обоюдо приятным?» При этом он еле сдерживался, чтобы не расхохотаться. «Самовлюбленных людей совесть не очень-то мучает», — сердито отметила я про себя, предвидя и потому заранее переживая насмешливые пересуды селян о нашей неудачной охоте за собственным поросенком.
И вдруг меня посетила неожиданная мысль: «Зачем переживать? Можно с юмором смотреть на данное событье. Ведь на самом деле ситуация сложилась пресмешная!»
Мать сходила в контору и написала расписку о том, что кожу второго кабана сдаст государству, а от этого, молодого, оставит себе, по случаю приезда уважаемого гостя. А бабушка тем временем уже принесла ворох соломы, чтобы осмаливать на огне поросенка. Мы с братом тоже вышли во двор, чтобы поучаствовать в свершении ежегодного ритуала, который являлся для нас большим веселым праздником.
Я залезла на крышу сарая. Огляделась. Небо сегодня неподвижное, плоское, похожее на поле, исчерченное лыжниками. Передо мной четкая картина парка. Удивительное дело! Чуть ли не каждый день бываю в нем, но все время нахожу что-то новое, особенное. Вон к небу воздел руки мощный тополь. Какой смешной сук на нем! Ясно вижу глаз, клюв огромной птицы, перья на голове. Она смотрит на меня с любопытством. Почему я раньше ее не замечала?
Яркие гроздья рябины в белом снежном обрамлении под серебристыми лучами солнца кажутся драгоценными камнями в платиновой оправе. Вот эти березки весной трогательные, а зимой — гордые. Те, что вдали, кажутся причесанными одинаково строго. А у ближних, обледенелые тонкие чуткие нити как холодные солнечные лучики. Вздрогнули ветви, — и будто хрустальный звон пронесся в воздухе, подобный звуку стеклярусов на новогодней елке, только более нежный, потому что не искусственный, природный.
На зимний бал березки выстроились ровными рядами. Они готовы к вальсу или легкомысленной польке? Молодые елки распушили многослойные юбочки, отороченные белым мехом. Тоже танцевать собрались на искристом снегу?
Вот старые царственные ели. Замерли их тяжелые заснеженные крылья. За ними — луг, на котором зима слой за слоем стелет пуховые одеяла. А на дальний лес опустились облака и больше не поднялись в небо. Понравилось им висеть на ветках!
До чего же красиво смотрятся кудрявые белые деревья на фоне однотонного бледно-голубого неба! Кучевые облака на нем сегодня были бы неуместны. Птички веселым треньканьем знаменуют середину зимы. Мне тепло и радостно. Моя душа тоже оделась в пушистую, уютную шубу, вроде той, что укрыла воздушно, мохнато и объемно каждую ветку.
Спрыгнула с плетня в сугроб на огороде. Теперь мы с братом стряхиваем снег с веток яблонь друг другу на голову. Затеяли борьбу. Я перебросила его через себя, но кирзовым сапогом мне досталось по носу. Брызнула кровь. Коля испугался. Я прижала к лицу снежок и принялась быстро затаптывать красные пятна. «Помогай, — кричу я брату, — а то обоим влетит!»
Отдыхаем, валяемся на соломе, смотрим в небо и ждем родителей. Мы возбуждены до предела. Я уже ощущаю изумительный запах паленой шкуры. От нетерпения вскакиваю, кручусь винтом, изображаю «танец с саблями» вокруг стокилограммовой туши.
Наконец под предводительством гостя появляется отец. Роман Николаевич тоже уже на взводе от предвкушения нового для него события. Он пританцовывает, напевая «Тореодор!» Здорово! Праздничная суета — прелесть! Я заслужила ее: все лето и осень рвала по ведру крапивы, чтобы хрюшке хватало витаминов, и постоянно рубила ему щир и свекольник, чтобы сало получилось с мясными прослойками!
Мы с братом осторожно очищаем бока животного от сгоревшей щетины и вдыхаем аромат жаркого. Дым костра будоражит. Гость вместе с нами исполняет ритуальный танец индейцев. Взамен идолов у нас на шее висят хорошо обжаренные уши, тонкие хрящи которых мы уже успели обгрызть. А у Романа Николаевича на шпагате — кулон из хвоста поросенка. «Махнемся, не глядя», — шутит он. Я не соглашаюсь.
Когда туша обработана, зовем дядю Петю. Он производит «вскрытие». Меня интересует строение животного, наличие аномалий, жировых накоплений. Я ощупываю каждый орган, рассматриваю систему кровеносных сосудов. А где же сердце? «Бессердечным был ваш Чушок. Вопиющий неслыханный случай», — очень серьезно говорит дядя Петя. Я понимаю, что он шутит, и удивляюсь, как с ловкостью жонглера он умудрился у меня на глазах спрятать важный орган.
Когда сало ровными длинными полосами разложено на столе и окорока приготовлены к запеканию в духовке, бабушка зовет меня и Колю для выполнения грязной работы — мытья кишок. Мы не возражаем и, не мешкая, беремся за дело. Колбасы-то мы любим! Когда отнесли в чулан последнюю требуху, в обледенелых стеклах окон красными бликами отражалось заходящее солнце.
День закончился шикарным ужином: на столе жареная кровь и печенка, рядом сердце со свежим салом. Оглушительно пахло чесноком, черносмородинным листом и огуречным рассолом. Насыщенный аромат заполнял всю хату. Взрослые, подогретые рюмочкой водки, говорливы и шумны. Все дружно благодарили бабушку — главную хозяйку.
