Назови меня по имени - Аникина Ольга
– Каждому классу – сформировать списки выступающих. Сегодня мы выберем ответственного за оформление актового зала.
Посыпались запоздалые реплики; Анна Сергеевна снова что-то отмечала в своей книжечке.
– Мария Александровна, есть у вас предложения?
Маша встала.
– В одиннадцатом «А» с домашнего обучения вышел Алёша Девятов, – сказала она. – Мальчик собирается поступать в институт на факультет монументальной живописи. Можно привлечь его к оформлению зала.
– Отличная идея. – Горячева сделала пометку в записной книжке. – Девятову как раз необходимо вливаться в коллектив. А вас, Мария Александровна, мы сделаем ответственной по залу. Будете контролировать работу Девятова.
Инициатива наказуема, подумала Маша, идя в учительскую за журналом. Хотя ей самой с каждой минутой всё сильнее нравилась собственная идея. Осталось только уговорить Алёшу.
– Здравствуйте. Можете садиться.
Она оглядела класс. Ученики все как на ладони – отдохнувшие после новогодних каникул, расхлябанные.
В каждом классе есть несколько условных отрезков, по которым обычно движется учительский взгляд. Первый такой отрезок в 11-м «А» Маша из года в год выстраивала стандартно: от поверхности стола, где лежал классный журнал, – к галёрке. За последней партой – ряд у двери – сидел Саша Козырев, мальчик из неблагополучной семьи, со средними талантами. Физическую силу он ценил выше всего, а школьную форму презирал. Козырев всегда появлялся на занятиях в чёрных футболках с кровожадными принтами. Классная 11-го «А» Анна Сергеевна махнула на него рукой, и это оказалось единственно верным подходом к ученику. От него отстали, и внезапно из двоечника он превратился в троечника с единичными проблесками четвёрок.
При Козыреве всегда находился бессловесный Михайлов, «оруженосец», как называла его Маша, а также несколько других единомышленников, всегда готовых устроить в классе переполох. С ними Маша держала ухо востро.
Далее взгляд перелетал ко второй парте среднего ряда. Его занимали красивый молодой человек Данила Красневский и его невзрачная соседка. Данила считался местной звездой, спорщиком и интеллектуалом. Именно его родители недавно вложились в ремонт комнаты отдыха, хотя, как Маше казалось, делать это было совсем необязательно. Подобный жест с их стороны вовсе не выглядел взяткой: Красневский и без того считался одним из лучших выпускников. На районных и областных олимпиадах по русскому языку и литературе он уже несколько лет подряд уверенно брал вторые и третьи места. Приятельские отношения между Красневским и Козыревым Машу слегка удивляли. Она объясняла эту дружбу Данилиной демократичностью и особыми выгодами, которые получал Козырев: было ясно, что при любом удобном случае сильный ученик даёт ему списать.
За соседней партой, ряд возле двери, сидела Катя Бояринова, тихоня и первая красавица класса. Прямой нос, огромные серые глаза, родинка над верхней губой. Девочка была странной: её длинные, ниже лопаток, тёмные волосы всегда занавешивали чуть ли не половину Катиного лица. Маша не понимала, как сквозь такую плотную кулису ученице удаётся хоть что-то разглядеть, но, очевидно, именно эта завеса позволяла Кате общаться с одноклассниками с меньшим напряжением. Так или иначе, Бояринова притягивала к себе взгляд; её внешность и поведение заставляли подумать о вещах хрупких и штучных, которые хочется уберечь, сохранить, взять под защиту.
Учительница догадывалась, что Бояринова и Красневский дружат, или, как сейчас принято говорить, – встречаются. Маша одно время с любопытством наблюдала за ними исподтишка. Получив подтверждения своим догадкам, Маша решила помалкивать об увиденном. Она никогда не обсуждала на родительских собраниях и педсоветах личные отношения между учениками.
Обычно на этом взгляд Маши заканчивал своё движение и возвращался к классному журналу, но сегодня он проложил ещё один отрезок. За предпоследнюю парту правого ряда – того, что возле окна, – сел Алёша Девятов.
Алёша напрасно выбрал это место. Несмотря на очки, зрение не позволяло ему сидеть так далеко. В прошлом году у него было минус пять с половиной на оба глаза, а сколько в этом? Маша упрекнула себя, что не запомнила, – а ведь Алёшина мама рассказывала ей все подробности о здоровье сына и даже показывала какие-то медицинские бумаги.
– Девятов, – обратилась она к Алёше, – на моих уроках ты будешь сидеть ближе к доске.
Ученик поднялся с места.
– Тут всё занято было, – сказал он.
Учительница ещё раз обвела глазами класс.
В кабинете стояла тишина, только один Козырев, как всегда, шуршал какими-то обёртками.
– Павлик, – обратилась учительница к невысокому длинноволосому юноше, сидевшему за второй партой возле двери, – поменяйся с Алёшей.
Сосед Кати Бояриновой кивнул и с безразличным видом начал собирать учебники.
– Да ну нафиг! – вдруг выкрикнул Красневский.
Похоже, решение учительницы его не устроило совершенно. Он поднялся на ноги и обернулся к Павлику.
– Разумихин! Иди на место Девятова, Девятов – на моё, а я сяду с Бояриновой. Вам ведь всё равно, Мария Александровна, где я буду сидеть?
И Данила принялся деловито перекладывать свои учебники на Катину парту.
Машины брови поползли вверх. Она ничего не имела против того, что предложил Данила, но тон и жесты ученика, его попытка приказывать – повергли её в изумление.
– Данила, в этом классе командую я. Забери вещи с чужой парты.
Красневский быстро поднял глаза, и в них Маша прочла не только недовольство – была там и затаённая злоба, и судорожная попытка принять мгновенное решение – какое? Сорвать урок? Устроить скандал? Ученик и учительница несколько секунд смотрели друг на друга, и безмолвную перепалку на этот раз выиграла Маша.
– Ты сидишь на своём месте, а Девятов пересаживается к Бояриновой, – повторила она.
Красневский сжал зубы. Пенал и книги он положил аккуратно и ровно, по верхнему краю столешницы. Алёша и Павлик молча пересели – так, как сказала им Маша.
Маша то и дело поглядывала на Данилино лицо. Если бы не твоя выходка, подумала она, ты вполне мог бы сидеть сейчас рядом со своей Катей. Просто попросить нужно было по-другому.
Повисла пауза – последняя пауза на сегодня, иначе – Маша отлично понимала – урок поползёт по швам, сорок минут утекут в никуда, и рухнет весь сегодняшний день.
– Я расскажу вам о местах, где Анна Андреевна Ахматова жила в последние годы. Так уж вышло, что всё моё детство прошло совсем неподалёку от её маленькой дачи.
Маша попросила Катю Бояринову передать ребятам листы А4 с распечатанным «Приморским сонетом», по одной распечатке на парту.
– Поэтесса пишет, что дом её ветхий, – сказал Красневский с места. – Скворешни – это, возможно, старые дачные домики.
– Верно, Данила. – Маша кивнула. – А что за перелёт, кто куда перелетает?
– Хрущёвская оттепель, – снова ответил Красневский.
– Молодец. Сегодня снова на уроке работаешь только ты. У кого-нибудь ещё версии есть?
– Может, дело в интонации, – поднял руку Алёша. – В рифмах звучит какое-то сожаление: «-ешни, – ешни…» Это же стихи о смерти.
Маша повернулась к ученику.
– Девятов, продолжай.
– Интонация – это информация. – Красневский упрямо перетягивал внимание на себя. – Когда людям нечего сказать, они рассуждают про рифмы.
Взгляды мальчиков встретились где-то за левым плечом Кати Бояриновой.
– Ты о чём вообще? – Алёша выглядел удивлённым.
– Самый умный, что ли?
Красневский было пытался сказать ещё что-то, но Маша не дала ему закончить.
– Данила, – сказала она, – твоя очередь следующая. Сейчас отвечает Девятов.
Маша слушала Алёшин ответ. Она понимала, что нехотя спровоцировала неприязнь между двумя лучшими учениками в классе. Недоразумение нужно было как-то сгладить. Она предложила детям найти в «Приморском сонете» одну неточность.
– А классик разве может допускать неточности?
– Может, – сказала Маша. – Лермонтов же написал про львицу с косматой гривой на хребте.
