Борис Штейн - Контрафакт
Леонид Петрович робко протянул руку к крышке радиатора.
– Нельзя! – воскликнул Лешка, – ошпарит! – И прямо-таки ударил Леонида Петровича по руке, и Леонид Петрович отдернул руку.
А Лешка принялся поливать водой шланги, и радиатор, и корпус двигателя, и пар утихомирился, и шланг опал, вошел в свой размер. Потом отвинтил пробку уже остывшего радиатора, заполнил его водой. Налил воды и в расширительный бачок.
– Полетел термодатчик, – заявил он, – поэтому не включался вентилятор охлаждения. Вот радиатор и закипел.
– Как же мы… Ведь он опять закипит? – спросил Леонид Петрович.
Лешка выдернул из гнезд кончики двух проводков, соединил их между собой и обмотал скотчем. Загудел мотор-вентилятор.
– Будет пахать, не выключаясь. Ну, тронулись потихоньку.
Поехали.
И они опять ехали ни медленно, ни быстро, и Леонид Петрович рулил осторожно на этой средней скорости, а на малой скорости старался руль не шевелить. Затянутый на сочленении хомутик выдерживал эти усилия, и они доплыли до гаража. Но в узкостях гаражного кооператива хомутик соскочил, машина перестала слушаться руля, и водворить ее в бокс не получалось.
А Лешка и здесь не растерялся. Он притащил пожарный лом и стал рычагом первого рода разворачивать колеса, упираясь ломом в асфальт. И они-таки затолкали медведя в берлогу.
Через день гаражный сварщик Курепин за пять минут намертво приварил одну к другой секции рулевой колонки.
– Сколько денег? – спросил хозяин микроавтобуса.
– Ладно, живи, Петрович! – заулыбался сварщик.
И Леонид Петрович продолжал жить.
Итак, Леонид Петрович и Лешка, люди совершенно разные по возрасту и биографии, подружились. Что же ихсвязывало? Незамысловатый книжный бизнес? Взаимовыручка? Может быть, может быть. Но не все, не все так просто в человеческих отношениях. Образ мыслей, образ речи, мимика, темперамент, ловкость или, наоборот, неуклюжесть и многие другие свойства, собранные вместе, притягивают одного человека к другому или, наоборот, отталкивают или оставляют равнодушным. И не возражайте, не убеждайте нас, что все это важно только в отношениях мужчины с женщиной – не только! Конечно, полное друг с другом совпадение очень разных по своей природе людей предположить трудно. Но подружиться такие разные люди могут. Вот Леонид Петрович с Лешкой и подружились.
Все прекрасно, но нужно было искать нового грузчика. Внутриклубных резервов не обнаружилось, и Леонид Петрович дал объявление в газету «Из рук в руки».
Первым откликнулся некто Артур. Это был самоуверенный молодой человек, владевший современной лексикой с примесью «фени». Он объявил, что работы у него нет, а бабки ему нужны. Работать он не любил, был ленив и тучен, на этаж не взлетал, а восходил, с трудом справляясь с весом большого, грузного тела. Так что толк от него если и был, то – еле заметный. На четвертый день Артур не прибыл к началу рабочего дня, а появился к концу клуба.
– В ментовке был, – обиженно сообщил он. – Менты повязали, падлы, ребро сломали. Продержали, блин, в обезьяннике.
Артур был, однако, выбрит, наодеколонен, но – с фингалом.
– Короче, чего тащить? – осведомился он, как бы начиная зарабатывать деньги.
– А ничего, – вздохнув, сказал Леонид Петрович, – вы здесь больше не работаете. – Выходного пособия он на этот раз не предлагал.
Тут уж Артура прорвало:
– Да ты че, начальник, ты че гонишь! Тебе, в натуре, говорят, был конкретно в ментовке. В ментовку каждый может попасть. Думаешь, ты, типа, не можешь? Не зарекайся, блин, ой, блин, не зарекайся! – Он даже угрожающе растопырил пальцы. Но Леонид Петрович, разумеется, не испугался. Да и чего бояться было кулику в своем-то болоте! Любого дебошира здесь мигом успокоят ребята из охраны. Непосвященному они и не заметны. Стоят, торгуют на точках, как сотни других. Но только свистни… Никакой дебош, никакое вымогательство на клубе невозможны. Где-то наверху, на стыке администрации и акционеров, должно быть, происходят крупные расчеты. Но где, кто, кому и сколько, Леонид Петрович не знал, ему было не положено, да он и не интересовался. Достаточно было того, что на территории клуба царил порядок. Здесь творилось свое законодательство, и приноровиться к нему было можно.
Одним словом, Артур ушел, ворча и угрожая, а Леонид Петрович стал ждать следующего кандидата на замещение вакантной должности.
Следующим был тихий московский мальчик Слава. Это был тщедушный паренек в аккуратном зеленом свитерочке, из-под которого выглядывали безукоризненно отглаженные воротник и манжеты. Безукоризненной была и прическа: ровный пробор и зачес, и все это покрыто лаком. Леонид Петрович подумал, что мальчик принарядился специально для переговоров. А на работу… Но он в таком виде пришел и на работу.
У Леонида Петровича имелась двухколесная тележка, сваренная специально для перевозок книжных пачек по лестнице. У нее были большие колеса с шинами от детского велосипеда. Пачек двенадцать можно было на ней поднять по лестнице, не перенапрягаясь. Следовало стать на третью ступеньку спиной к движению и расставить ноги на ширину плеч. Вытянутые руки должны были лежать на дугообразной ручке малого грузового средства. Затем следовал рывок назад всем телом, не оборачиваясь, подбородок – кверху. Шаг назад, и повторить, шаг назад, и повторить, руки прямые, как натянутые канаты. Только не изгибаться ни одним боком, ни другим, не стараться заглянуть через плечо назад: там нет ничего интересного – одни одинаковые ступени. Сам-то Леонид Петрович легко это проделывал: движение было знакомо с флотской юности – движение гребца. Сам проделывал, а вот тихого московского мальчика Славу обучить не смог. Слава боялся этого рывка назад, все пытался заглянуть через плечо, для чего выворачивался боком. Сил не хватало, ничего не получалось. Ни о каких двенадцати пачках уже речи не шло – пять-шесть, не больше. Бесполезно.
Однажды Леониду Петровичу понадобилось слетать на склад вслед за Славой, который покатил туда тележку именно с шестью пачками. И он, летя и спеша, увидел вот что: Слава подвез тележку к лестничному маршу, снял с нее три пачки, поднял наверх, вернулся, потом – остальные три, потом – пустую тележку.
– Приплыли, – грустно сказал тогда Леонид Петрович. – Вот и вся горючка.
Кроме того, Слава все время опаздывал. Ну раз, ну два, но третий-то раз подряд – это уж было слишком.
– Слава, – сказал ему Леонид Петрович, – я от вас требую не так уж много: вовремя приходить на работу. Это вам по силам?
Слава призадумался, потом сказал:
– У меня есть товарищ. Мы с ним очень дружим. Он будет приходить утром и смотреть, пришел я, или нет. Если я уже пришел, – он будет уходить домой, если нет – работать за меня, пока я не приду.
Со Славой тоже пришлось расстаться.
Леонид Петрович думал-думал, и вот до какой мысли додумался: грузчиком может работать только приезжий человек. Москвич, живущий в своем городе, своей квартире, среди близких людей, избалован тем, что «над ним не каплет». Он не спешит получить работу и не боится ее потерять. Он жалеет себя, для него такая работа – эпизод, а не кусок, в который нужно вцепиться зубами, чтобы не вырвали изо рта. И Леонид Петрович не стал больше давать объявлений в газете. В сентябрьский сезон – самое горячее время – он сам у себя отпахал грузчиком, и ничего: не согнулся, не сломался, только мышцы накачал. Марина же стала продавцом и как бы коммерческим директором: считала, закупала и обменивала. Обмен в их коммерции был важным делом: увеличивал ассортимент и приносил добавочную прибыль. Уставали, правда, неимоверно. Но – что за бизнес без перенапряжения!
Так что, когда Лешка представил Леониду Петровичу своего брата, место грузчика было вакантным.
Те учебники истории, с которых начался бизнес Вовы Блинова, были «левыми». Для них существовало нормативное слово – «контрафакт», но чаще употреблялось именно это: «левая», «левак». Значит, так: подавляющее количество учебников выпускалось государственным издательством «Просвещение». Издательство было громоздким, и себестоимость книг была высока. Кроме того – их не хватало. На книжном рынке то и дело возникали дефициты. Теперь представим себе энергичного, спортивного, образованного человека, назовем его, скажем, Горюновым. И вот предприимчивый Горюнов идет в то же издательство «Просвещение» и говорит: «Хотите, я вам поставлю столько-то тонн бумаги? Бесплатно». Кто ж не хочет? Кому бумага не нужна – именно сейчас и именно позарез? «Хотим. А что взамен»? – спрашивает трезвый коммерческий директор, потому что знает: таких новогодних подарков не бывает. Тут Горюнов и говорит: «А вы разрешите мне издание трех ваших книг небольшим тиражом. Книги такие: «Человек и общество», «Введение в обществоведение» и «Биология для 6–7 классов». Этих книг всегда не хватает. Я помогу заполнить пробел. Ему отвечают: «Мы подумаем». А подумав, составляют бумагу, разрешающую Горюнову издавать эти книги. Только в виде исключения. Только в текущем году. И только тиражом пять тысяч, например, экземпляров и не больше. Договорились? Договорились. Энергичный Горюнов летит, скажем, в Сыктывкар, по возможности недорого покупает бумагу и доставляет ее прямо в типографию, в любой указанный «Просвещением» Город – будь это хоть Саратов, хоть Смоленск, хоть Тверь. Неважно. «Просвещению» удобно. Горюнов – сам себе хозяин. Может расплачиваться по безналичному расчету. А может и наличкой. Или, как говорят деловые люди, – налом. Налом по ряду причин получается дешевле. Расплатились. Все довольны, все смеются. Горюнов топает в дружественную ему типографию, и, как говаривал Михаил Сергеевич, процесс пошел. И вот первая выпущенная им книжка попадает на склад готовой продукции. Она – полный близнец «просвещенческого» экземпляра. Только в выходных данных значится: «Издательство “Горюнов”». А себестоимость? Судите сами.
