Жоржи Амаду - Жубиаба
В эту минуту Антонио Балдуино увидел на лице оборванца шрам:
— Моя работа…
Он напряг свою память и вдруг хлопнул себя по лбу:
— Послушай, тебя не Озорио зовут?
Толстяк тоже его признал:
— Ну да, это тот самый солдатик…
— Я уже был произведен в сержанты…
Бывший солдат придвинул стул и сел за их столик.
— Я был сержантом, — повторил он, облизывая губы, — хоть на глоток не пожалейте…
Балдуино улыбался, а Толстяк смотрел на солдата с состраданием.
— Потом я встретил девушку, слышите, девушку, красивую… Ух, какую красивую… Мы с ней обручились… И должны были пожениться, как только меня произведут в капралы…
— Но ты же уже был сержантом?
— Все равно… я не помню… Нет, меня должны были произвести в капитаны. Капитан мне обещал, слышите… Капитан… Еще один глоточек? Любезный, принеси-ка еще стаканчик, мой друг платит… Уже была назначена свадьба… И сыграли б мы ее на славу… Моя невеста была такая красивая, такая красивая… Но она мне изменила…
— А этот шрам?
— А это мне один тип… Ну, я ему тоже выпустил кишки наружу… Она была красавица… красавица…
— Это верно…
— Вы ее знаете?
— А то как же… Ты что, меня не признал?
Они пили вместе всю ночь и вышли из бара в обнимку, заливаясь смехом, забыв про Марию дос Рейс и про самих себя — бывшего солдата и бывшего боксера.
Правда, очнувшись на секунду от пьяного забытья, Озорио вдруг вроде припомнил:
— Но ты, какой ты… — И он оттолкнул от себя Антонио Балдуино.
— Но я ведь тоже все потерял…
И они, снова в обнимку, пошли, шатаясь, по улице.
— Она была такая нежная…
В пьяном бреду Антонио Балдуино путал черную Марию дос Рейс с белой Линдиналвой.
ГАВАНЬ
Баркасы застыли на зеркальной воде.
На баркасах с зарифленными парусами спали в темноте лодочники. Обычно они наперебой зазывали совершить прогулку по маленьким гаваням залива, посетить знаменитые прибрежные ярмарки. Но сейчас лодочники спали, и спали их суда с начертанными на бортах красочными названиями: «Крылатый», «Скиталец», «Утренняя звезда», «Отшельник». На рассвете они снова понесутся, подхваченные ветром, распустив паруса, взрезая гладь залива.
Они отправятся за грузом: зеленью, фруктами, кирпичом или черепицей. Объедут все прибрежные ярмарки. И возвратятся заваленные ароматными ананасами. Самое быстроходное из всех — судно, на борту которого выведено большими буквами: «Скиталец». Его хозяин, Мануэл, спит на носу баркаса. Мануэл — старый мулат, из тех, что рождаются и умирают на воде.
Антонио Балдуино всех здесь знает. Еще мальчишкой любил он прийти сюда и растянуться на песчаном пляже: ноги — в воде, под головой — подушка из песка. В эти ночные часы — вода теплая, ласковая. Иногда он молча удил, расплываясь в улыбке, когда что-нибудь попадалось. Но чаще, почти всегда, он просто смотрел на море, на корабли, на спящий мертвым сном город.
Антонио Балдуино хочется уплыть и плавать по незнакомым морям, приставать к незнакомым берегам и любить на незнакомых пляжах незнакомых женщин. Мигез приехал из Перу, и на нем кончилась боксерская карьера Антонио Балдуино.
Корабль гудит, огибая мол. Весь в огнях, он выходит в ночное море. Шведский корабль. Еще вчера шведские моряки бродили по городу, сидели в барах, обнимались с мулатками. И вот они уже в ночном море, а назавтра, глядишь, где-то в другом, далеком порту с белыми или желтыми женщинами. Когда-нибудь Антонио Балдуино тоже наймется на корабль и объедет весь мир. Он всегда мечтает об этом. И во сне, и когда, растянувшись на песке, смотрит на баркасы и звезды.
* * *Город простирал к небу башни церквей. Из гавани Антонио Балдуино видны были склоны холмов и огромные старые здания. Сверкали звезды, и белые облака бежали по небу, словно стада барашков. Еще эти облака напоминали ему белозубую улыбку Жоаны. Впрочем, Антонио всем каброшам, которых он обхаживал, говорил:
— Твои зубки похожи на эти белые облачка…
Но теперь, когда его побили, когда он побежден, ни одна из каброшей и глядеть-то на него не захочет. Они все думают, что его купили.
Его взгляд заблудился в темных громадах городских зданий. Над ним сияла звезда — прямо над самой головой. Антонио не знал, что это за звезда — такая большая, красивая, — она мерцала, вся искрясь. Никогда раньше он ее не видел. Взошла луна, круглая и огромная, и причудливый ее свет обрушился на город, изменив его до неузнаваемости. И Антонио Балдуино почудилось, что он — моряк и его судно стоит в каком-то чужом порту, одном из тех далеких портов, которые он каждую ночь видит во сне. Каждую ночь Антонио Балдуино видит во сне, как он сходит на берег в чужих далеких портах… Облака бегут по небу. Белые барашки. Город пустынен. Первый раз он так замечтался. Даже Баия вроде не Баия, и он сам не Антонио Балдуино, Балдо, боксер, плясавший на макумбах Жубиабы и побежденный перуанцем Мигезом. Что это за город и кто такой — он сам? Куда ушли все те, кого он знал? Он посмотрел в сторону причала и увидел готовый к отплытию корабль. Ну да, уже время, его ждут на борту.
Антонио видит себя в матросской форме и кричит:
— Я сейчас поднимусь на борт.
Оттуда кто-то отзывается:
— А?
Но Антонио уже не слышит, он снова не отрывает глаз от города, залитого мертвенно-белым лунным светом. Он вспоминает себя на ринге.
Внезапно сверху, с холма, доносятся звуки тамтама.
Темная туча набежала на луну. Антонио ощупывает себя: матросская форма исчезла, он в белых штанах и красной полосатой рубашке.
Звуки тамтамов все слышнее. В них — жалоба, тоскливый вопль, мольба. И снова Баия становится Баией, ничем другим, только Баией, где все такое знакомое и родное: улицы, холмы, переулки. Он снова вернулся в Баию из далекого порта с островов, затерявшихся в беспредельном пространстве океана. Он вернулся в Баию, где его победил перуанец Мигез. Он больше не смотрел ни на звезды, ни на тучи. И не различал больше на небе белых барашков. Куда уплыли баркасы, скрывшиеся из глаз Антонио Балдуино?
Теперь он слушал.
Со всех холмов неслись звуки барабанов, звуки, по ту сторону океана звучавшие воинственно, — там они призывали к сражению или созывали на охоту. Здесь они звучали мольбой, в них слышались голоса рабов, просящих о помощи, и перед глазами возникали легионы черных невольников с простертыми к небу руками. Кое-кто из них, кому удалось дожить до седых волос, может и сейчас показать рубцы на спине от ударов плетью. Теперь только на макумбах и кандомбле звучат барабаны.
Они звучат как призыв ко всем неграм: и к неграм в Африке, там, где барабаны все еще зовут к сражению или созывают на охоту; и к неграм, все еще стонущим под плетью белых. Звуки барабанов неслись с холма. Тоскующие, тревожные, экстатические, воинственные, безысходные — они обрушились на Антонио Балдуино, забывшегося на песчаном пляже. Они ворвались в него и разбудили в его душе дремавшую в ней ненависть.
Антонио Балдуино в отчаянии катался по песку. Тоска, какой он ни разу еще не испытывал, душила его. Все в нем клокотало от ненависти. Ему мерещились вереницы черных рабов, он вспоминал рубцы на спине старика, встреченного им в доме Жубиабы. Он видел мозолистые руки, обрабатывающие землю белых, и видел негритянок, рожающих сыновей-рабов от своего белого господина. Он слышал, как звучат барабаны, призывая к бою уже не рабов, а повстанцев Зумби из Палмареса. Он слышал, как Жубиаба, суровый и мудрый, рассказывает про восставших негров. Он видит самого себя, негра Антонио Балдуино, как он дерется на ринге с белым… Но теперь все кончено для него, он — побежденный.
Туча прошла, и вновь луна залила все беспокойно-ярким светом, а звуки барабанов постепенно замирали в лабиринте темных переулков и вымощенных булыжником улиц.
Они еще не успели замереть, когда в головокружительном лунном сиянии Антонио увидел перед собой веснушчатое и бледное лицо Линдиналвы.
Она улыбалась. И от ее улыбки умолк барабан и растопилась ненависть.
Антонио Балдуино провел рукой по глазам, прогоняя призрак, но он снова появился перед ним с другой стороны. Антонио ясно различал огни баркасов и Мануэла, гуляющего по причалу. Но среди огней кружилась в танце Линдиналва. Она торжествовала: ведь он был побежден.
Антонио закрыл глаза, и, когда он снова открыл их, он увидел лишь печальный тусклый свет «Фонаря утопленников».
ПЕЧАЛЬНАЯ ПЕСНЯ МОРЯ
Огонек «Фонаря утопленников» приглашал зайти посидеть. Антонио Балдуино поднялся с ласкового мягкого песка и большими шагами направился в таверну. Крохотная лампочка едва освещала вывеску, на которой была изображена красотка с рыбьим хвостом и тугой грудью. Над сиреной была нарисована красной краской звезда. От нее на сирену исходило сияние, придававшее грубо намалеванной красавице нечто таинственное и трогательное. Сирена тащила из воды утопленника. А внизу было написано:
