Эльмира Нетесова - Тонкий лед

—  Ты о себе думай, о нас не беспокойся. Проживем как-нибудь, много ли нам нужно? — успокаивал отец.

—   Стыдно мне перед вами. Но что могу поделать? Не я решаю, кому ехать. Да и мама, видно, не сама по себе живет.

—   Оль, ты уже взрослая и все же послушай, что я скажу. Теперь попадешь в чужую семью: мать за эти годы отвыкла, а отчим — вовсе посторонний че­ловек. С ним тебе тяжелее всего будет ужиться. Сдерживайся, не давай волю эмоциям. Не вбивай меж ними клинья раздора! Сразу станешь ненавист­ной, лишней в семье. Не сравнивай меня с ним. Я тебе — родной отец! Эту разницу ощутишь сразу, но свое мнение не высказывай вслух. Не советую. Не зли Тамару, не проси для себя слишком много и сразу. Это, конечно, не понравится отчиму. Если он начнет придираться по пустякам, перейди в об­щежитие, но без скандала, не хлопая дверью и ни­кого не упрекая. Если и в этом случае будет невмо­готу, черкни мне или позвони, я по возможности помогу, вышлю денег. Когда закончишь, если на то будет твоя воля, возвращайся в Поронайск. Работы врачам здесь всегда полно. Без дела не останешь­ся. Впрочем мы всегда будем ждать тебя,— закон­чил охрипшим голосом.

Ольга поцеловала отца в висок.

—   Какой ты хороший у меня! — прижалась теплым котенком как когда-то в детстве.— Не провожайте меня, а то разревусь. Ну, перед дорогой нельзя плакать, го­ворят, что заплакавший при расставании уже никогда не встретится с провожавшими. Я хочу увидеть вас. Пусть через годы, но не прощаюсь. Я буду писать! Только вы не выкидывайте меня из памяти насовсем. Я вернусь к вам...

Мария Тарасовна весь следующий день возилась на кухне, готовила внучке в дорогу. Пирожки и котле­ты, жареная курица и вареные яйца,— все складыва­лось в сумку, которую под вечер не смог поднять даже Егор.

—   Перестаралась мать! Тут не на дорогу, на целую зимовку запасов! Как раз до окончания института! — смеялся, давя слезы.

—   Бабулька, зачем столько ватрушек? А котлет — целая кастрюля! И сало я не ем. К чему столько рыбы? Ну, ладно банку икры, ты же целых три положила! Мо­локо в дороге пить не стану, да еще к ним соленые огурцы! Я с таким прицепом без приключений не добе­русь к матери! — опустошала Ольга сумку, оставив себе лишь небольшой сверток, который без труда положи­ла в боковой карман чемодана.

И все же Егор набился в провожатые. Вызвал так­си и вместе с дочерью спустился к машине. Оля пома­хала рукой бабке, стоявшей у окна. Та, напуганная внуч­киным предупреждением, очень боялась заплакать и сдерживала себя изо всех сил.

Зеленые вагоны поезда вытянулись длинной гусе­ницей. Скоро они повезут Ольгу в Южно-Сахалинск. Там дочь пересядет в такси, потом — на самолет и улетит с Сахалина надолго, а может, навсегда. До­ведется ли увидеться? Ведь единственная родная кро­винка в целом свете,— ломит сердце, вот некстати разнылось.

Егор подал Ольге чемоданы, помахал ей рукой, ког­да дочь выглянула из окна. Вскоре поезд тронулся. Платонов смотрел вслед, пока состав не скрылся за поворотом. Вот и перрон опустел. Не слышно стука колес, человек шел домой, не видя под ногами дорогу. Он долго сидел на скамье возле дома, не замечая любопытных взглядов соседей, осуждающе качающих головами:

—   Ну, и набрался мужик.

—   На радостях. Еще одна забота свалилась с плеч.

—   Уж теперь оторвется на полную катушку.

—   С бабами что ли?

—   Да с чем хошь!

—   Так в доме теща осталась!

—  А кто она ему нынче? Чужая морока. В любой момент поджопника даст.

—   Егор, Егорушка, пошли домой, милый,— вышла во двор Тарасовна и, взяв под локоть, увела зятя от пересудов.

Не скоро пришел в себя человек. Оставшись со­всем один, он стал раздражительным и угрюмым.

Его состояние заметили. На выходные Соколов и Касьянов снова вытащили Платонова на рыбалку. Ночью у костра заговорили с ним по душам.

—  Думаешь, только тебе тяжко? Дочка уехала! Но ведь учиться! А могла и замуж выйти на материк. Дев­ку не удержишь! Теперь помогать ей станешь. Каждый месяц! Такова отцовская доля, но ты не горюй. Хо­чешь, порадуем? — предложил Александр Иванович.

—  Чем? — устало спросил Платонов.

—  Тебя в звании повысили.

—   Ну, и что с того? Меня жизнь сначала из мужей, теперь из отцов разжаловала.

—   Не темни. Все образуется и вернется на круги свои! — тряс Соколов Егора.

—  Кто куда вернется? Никому не нужен!

—   Кончай сопли жевать, дружбан! Ведь понять дол­жен сам, без базара! Мы с Федей не зря над тобою бьемся. Замену себе лепим из тебя! До пенсии обоим недолго осталось. Я только ее жду, чтоб скорее на Украину слинять. Там уже квартиру купили, обставили целиком. Даже машина с гаражом имеются. Дачу при­купили. Уеду и буду отдыхать до конца жизни. Федя тоже не терял время зря. Погоди, и ты распрямишься! Не зацикливайся на бабах, не верь им! Для себя живи! Сбрось с шеи семейный хомут!

—  А одному что нужно? — вздыхал человек.

—   Ты вот что: помимо своего дела начинай осваи­вать все! Средства связи, работу охраны, короче до хозяйственных проблем. Мы с тобой не шутим. Да и ты — не мальчик! Время летит незаметно. Когда при­дет пора принимать зону, чтоб был полностью готов к работе и не робел, не терялся. Ведь подсказать и помочь некому будет. А в нашем деле, сам знаешь, не то минута, случается, секунда дорога! — положил руку на плечо Егора Касьянов.— На первых порах труд­но будет, потом втянешься.

—   В каждое дело и ситуацию вникай. Случается, они иногда повторяются. Особо в вашей зоне! Хотя и в моей не без ежа под задницей. Ни одной ночи не заснешь спокойно. Если не придушат, так утопят в «па­раше», или снова в бега какой-нибудь козел намылит­ся. Отлавливай пидера по Поронайску. Вон вчера двое хотели смыться. А на море шторм такой, что не высу­нуться. Поймала охрана в луч прожектора, а те двое уже на середине. Дали по ним очередью, и конец. Го­ловы насквозь прошили. Утром обоих на берег выбро­сило море. Иного выхода не было. А ведь дурье дре­мучее! Одному из них чуть больше года оставалось. Чего в побег намылился? Оба из одного барака, все­гда в паре работали.

—   За такими всегда глаз да глаз нужен,— встрял в разговор Касьянов.— У нас в столовой тоже драка завязалась. Бабы меж собой хуже собак сцепились. Из-за жратвы. Одной зэчке забыла повариха мясо по­ложить в миску. Та и наехала без стопоров, полезла с разборкой на кухню. За нею все следом. Повариху схватили, хотели голой задницей в кипящий котел су­нуть, но дудки. Не вышло. Жопа не вписалась, оказа­лась шире котла! Не рассчитали зэчки, что эта задни­ца поварская. Она и должна быть как выставка. Но повариха к тому же ушлой оказалась. Когда ее приме­ряли на котел, она поджала ноги, уперлась в край котла, из него как ливануло! Всем передницы ошпарила ми­гом. И не только, но и ноги, животы, сиськи! Короче, с десяток баб поплатились своими причиндалами. А повариха соскочила с печки, легким испугом отде­лалась. Только подошвы тапок подпалило малость. Остальное все цело. Вот тебе и наказали! Ну, помощ­ницам по кухне по соплям досталось мимоходом. Но такое проходит быстро. Зато нападавшие в больничке валяются. Хотел их в «шизо» впихнуть, чтоб остыли малость, да врач отговорил. А уж как бы проучил сво­ру! Ишь, лахудры, им еще мясо подавай! Я сам дома не всякий день его вижу! — возмущался Касьянов.

—  А я слышал, что те бабы уже за столовой меж собой передрались! — вспомнил Егор.

—   Вот я о том и говорю! Лишь бы кулаками пома­хать стервам! Засиделись в цехах, подвигаться захоте­лось. Налетели на охранниц, мол, им повариха мяса много дает. Короче, когда разогнали свору, раскидали кого куда, я приказал повару ставить на раздаче бри­гадира из цеха, чтоб не было больше шухера. Против этой бабы, она у них бугриха, ни одна зэчка хвост не поднимет. Эта любой стерве глотку перекусит.

—   Федь, ну, расколись по совести, мы ж свои тут, не­ужели ни с одной шашни не крутил? — спросил Соколов.

—   Санька, ты ж меня сколько лет знаешь! Баб на стороне, конечно, имел, но не в зоне. Придерживаюсь правила: где живешь, там не трахаешь. Так самому спокойнее и никакой подлянки ждать неоткуда.

—   Крепкий мужик! Честно говоря, я за себя не смог бы поручиться в твоей зоне. Глядя на тебя и Егора, завидую выдержке обоих. Какие женщины сидят в ва­шей зоне, а вы как слепые, словно не видите. Нет, я так не смог бы! Обязательно приголубил бы какую- нибудь! — улыбался Соколов.