Эльмира Нетесова - Тонкий лед
— Вобщем, я решила и уезжаю к ней. Конечно, насовсем. Постараюсь не возвращаться. И если вы хоть немного желаете мне добра, то препятствовать не будете. Я устала жить в нищете. У меня всего в обрез. И мне хочется стать врачом как мама, а у тебя нет денег, чтобы оплачивать учебу. Да и как пойду на занятия в институт вот в таком тряпье? Теперь даже чучело лучше одевают. Может, в ваше время гордились честностью, порядочностью, зато теперь таких называют лохами, отморозками. Вы вконец отстали от жизни и дышите как пещерные ископаемые. Оглядитесь, потоп давно прошел! Вы не только в другом веке, но и в иной эре!
— А можешь без насмешек, сопливый змееныш? — не выдержал Егор и повернулся лицом к дочери, заметно побледнев.— Здесь, в нашей семье, никто никого не удерживает силой. Хочешь к матери, поезжай! Но не смей унижать нас с бабулей. Не за что! Мы делили все поровну, хлеб и тепло. В том ты не знала отказа. Одно не смогли вставить — совесть, а может, душу. Только жизнь штука скользкая, погоди хвост поднимать. Неровен час за него поймают, а я уже не приму, потому как предавшая однажды способна на любую подлость, потому что нет добра в твоем сердце. Впрочем, чему удивляться, яблоко от яблони недалеко падает...
— А что про меня Тамарка пишет? — словно проснулась Мария Тарасовна.
— Привет передала! — ответила Ольга сипло.
— И все? — потекли по щекам женщины слезы. Уж как старалась их сдержать, но не вышло.— Иль она загодя схоронила меня? Это как же так? Ровно барбоску кидаете? Куда мне деваться, коль свои кровные отворотились? Кто я Егору нынче? Вы о том подумали, две бесстыжие? Ведь я ради вас свой дом продала, думала, что в семье до гроба останусь. А вы так-то? Негодяйки!
— Я при чем? Мама о твоем переезде словом не обмолвилась. Не могу самовольно за нее решать. Да и билет теперь в крутую копейку обходится. Если были б у меня свои деньги, вопросов не возникло!
— О чем спорите? Опять деньги? Ну, могу одолжить у своих тебе на билет, но тебя там не ждут. Иначе позвала бы! Не злись, мать, ты там лишняя, а почему, мы оба понимаем. Нового зятя станешь со мною сравнивать, а те сравнения, чую, не в его пользу. Вот и отсекла заранее, чтоб никого не злить. Ведь вот заметь, она зовет, а он отмалчивается. Такое не с добра, чтобы потом к нему претензий не было. Тамарке есть чем упрекнуть Ольгу, мол, сразу со мною ехать отказалась, потом с отцом не ужилась, уехала, теперь в моей семье не по кайфу, мол, не пора ли к себе присмотреться? С тобой такой разговор не получится. Ты — взрослый человек и сможешь дать отпор за себя, сказав всю правду Ты на это имеешь право, а потому тебя боятся. Не зовут, чтоб новый муж, задумавшись, саму не выкинул.
— Егор, милый, но ведь она—дочь мне!
— Мне ли о том не знать? Но разве я за все годы хоть раз упрекнул Вас Тамарой?
— Нет. Грех говорить лишнее! — вытерла слезы со щек.
— Так чего плачешь, мам? Иль невтерпеж к Тамарке? Соскучилась по ней?
— Отвыкла от нее, Егорушка! Ведь за все годы ни единого письма не прислала. За правду обиделась. А мне каково? Пусть ее судьба накажет в старости моей долей. Мыслимо ли родную мать на кобеля променять?
— Хватит о ней! Я понимаю, не сладко ей приходится. Что поделаешь? Сама решилась. Дочь удерживать не могу. Она — наш общий ребенок, а Вас не отдам. Все потому, что Тамара легко согласилась на разлуку с Вами, а я привык и прикипел к Вам как к своей родной и кровной. Живите у меня. Уж какой есть, нам не привыкать друг к другу,— улыбнулся Платонов теще.
— Я через два месяца получу аттестат. Закончу школу и уеду. Может, вы разрешите мне это время пожить с вами? Все ж родня как никак! — усмехнулась Ольга, оглядев отца и бабку.
— Живи! Тебя не гонят, наоборот, пытаюсь образумить! — отозвался человек и в сердце вспыхнула слабая надежда.
— Оставайся, мы — не звери! У тебя еще есть время все обдумать. Спроси свое сердце. Оно тебе подскажет разумное! —ответила Мария Тарасовна, вздохнув тяжко.
Узнав о желании дочери уехать к матери, Платонов поскучнел. Он стал задумчивым, молчаливым. «Ну, почему от меня все бегут? Ушла Тамара, теперь Ольга собирается покинуть. Одна лишь теща остается. Да и та, потому что не зовут. Как и я, никому и нигде не нужна! Неужели все из-за нехватки денег? Но Тамара не из нужды сбежала. Я ее не устраивал. Скучный, однообразный, не умел ее веселить. До того мне было? Побыла б сама в моей шкуре хоть неделю, не только о веселье, свое имя забыла б»,—думал о своем человек, пододвигая к себе стопу писем, которую нужно было проверить до вечера.
«Мамочка! Как не хватает тебя! Просто сил нет никаких! Мы с папкой разрываемся на части, а дел не убывает. Но скоро каникулы на все лето, не надо будет ходить в школу. Все станет легче. А ты не беспокойся, огород мы посадили. Все у нас будет. Картоха хорошо взошла. Уже и морковка, и свекла появляются, укроп и петрушка проклюнулись, поэтому не переживай, все дома в порядке. Телушка наша, что зимой народилась, вместе со стадом ходит на пастбище. Корова всегда с ней рядом. Никуда одну не отпускает от себя. А вот свиньи промежду собой часто дерутся. Куры цыплят высиживают. Папка в этот раз трех клушек посадил. Хочет побольше кур к зиме. Он говорит, что ты к снегу должна домой воротиться. Потому зиму все ждем. Каждый день в окно глядим: не пропустить бы снег, скорее бы тебя увидеть. А то лицо твое стали забывать, так долго тебя нет с нами. Никто нас не гладит по макухам на ночь, не зовет цветочками и ласточками, не скажет, что мы — красавицы. А так хочется услышать это снова! Знаешь, если б можно было, я пехом бы к тебе пришла и уговорила б дядьку, злого сторожа, отпустить тебя домой, к нам. Ну, разве это взаправду можно, что за мешок комбикорма от нас забрали так надолго! Ведь в совхозе все воруют. Кто что может. Мы все знаем, но почему только тебя увидели и отправили в тюрьму одну за всех?..»
Егор отодвинул письмо, отчетливо представил крестьянский дом. В темном окне, прилипнув всеми конопушками к стеклу, детские лица смотрят на дорогу, ждут мать. Они ее любят. Может, пока малы?
«...Мамка, а меня Серега лупит. Скажи ему, чтоб не дрался! Не то я тоже сопли гаду расквашу! Вчера мы с ним в городе продавали газеты, и у меня получилось на пять рублей выручки больше. Он их у меня отнял. Еще и накостылял. Я папке пожалился, он велел самим разобраться. А как, если Серега на целую голову и три года старше? Я покуда не могу одолеть, зато когда вырасту, выкину его из дома насовсем...»
«Еще один домашний тиран растет»,— подумал Егор и отодвинул письмо. О своем задумался.
Вчера приметил, что Ольга стала готовиться в дорогу. Вытащила с антресолей чемоданы, протерла их от пыли и начала укладывать в них свои вещички.
Егор случайно открыл дверь в ее комнату, хотел пожелать дочке спокойной ночи, а, увидев сборы, понял, что скоро придется смириться с отъездом и сказать последнее слово «прощай».
Даже мысль о таком сдавила дыхание, и слово встало костью поперек горла.
Ничего не сказав, он закрыл за собою дверь, ушел на кухню к Марие Тарасовне. Та знала о сборах. Ольга уже сдала все экзамены, отказалась от выпускного вечера, чтобы сэкономить деньги на дорогу. Через три дня она получит аттестат и... уедет. Ее решение не изменилось.
Егор знал, что Тамара выслала дочери деньги на дорогу. Ольга сказала о том и берегла их. Мария Тарасовна однажды сорвалась:
— Хоть бы когда-нибудь копейку мне подкинула. Пусть бы на лекарства! Дочка называется! Хуже зверя. Срамотища единая!
Егор оборвал поток упреков, сыпавшихся не по адресу.
— Пошли, чайку попьем,— позвал Марию Тарасовну, взяв ее за локоть.
— Не хочу!
— Я прошу тебя, мам! Успокойся! Пойми меня правильно, у льда тепла не вымолишь. Неоткуда его взять.
— Так ведь бросили они нас!
— Выходит, чужими были все годы, а мы их не поняли. Ну, и ладно, насильно не пришьешь и не удержишь. Может, вместе им будет легче! — умолк Егор.
Прошло еще три дня. Дочь принесла из школы аттестат и, никому не показав его, положила в сумочку. Ольга даже билет на самолет купила и вечером вышла в зал, села рядом с отцом у телевизора.
— Я завтра уезжаю. Вы не обижайтесь, не ругайте меня. Ну, пора думать о будущем. Тут, в Поронайске, мне делать нечего. Нет даже института, в который хочу поступить. Да и жить здесь невыносимо. Пора на свои ноги становиться. Сколько на твоей шее сидеть буду? Пойду работать, стану помогать вам с бабулей,— говорила примирительно.