Владимир Файнберг - Итальянская записная книжка
Антонио ещё раз извинился «за свою ситуацию», вдруг по–братски расцеловался с приезжими и ринулся к выходу.
Вместе с Ритой они поднялись лифтом на третий этаж, проследовали по коридору, вошли в отпертый ею номер. И оторопели.
Номер был на двоих. Две сдвинутые вместе широкие кровати стояли на роскошном ковре почти прямо против входа.
Рита посоветовала приезжим отдохнуть с дороги, сказала, что ужин в ресторане на первом этаже начнётся через сорок минут и тогда же можно будет подойти к ней с паспортами, зарегистрироваться.
Увидев, что номер состоит из двух комнат, Артур направился во вторую. Там не оказалось ни кровати, ни дивана. Лишь изящный столик с пепельницей, два кресла, да ещё шкаф красного дерева.
Собственно, это оказалась не комната, а нечто вроде веранды или большой лоджии. Артур потянул за толстый шнур, раздвинул занавеси и увидел внизу в отсветах вывесок и фонарей фланирующие толпы курортников.
— Спущусь, отнесу документы, — сказала Маша. — Давайте паспорт.
Вышла, хлопнула за ней дверь номера, а он все стоял, прислонившись виском к холодному стеклу.
«Господи, Ты видишь, Ты знаешь, ничего этого я не хотел. Начиная с истории с крестиком. Или же Ты задумал испытать меня на крепость?»
Он молился, пока в номер не вернулась Маша.
— Потрясающе! — сказала она, заглядывая с порога комнаты на веранду. — Номер — бесплатно, ужин — бесплатно, завтрак — бесплатно. А утром после него в шесть тридцать автобусом едем в Венецию. У меня язык не повернулся сказать Рите, что мы не жена и муж, просить второй номер…
— Ничего, сейчас разберёмся. Растащим кровати в разные стороны, вот и все.
Так они и сделали.
В номере стало неуютно. Находиться здесь вдвоём было все тягостней.
— Выходит, пожалели, подали нам милостыню, — сказал Артур.
— Зачем же вы так? — возразила Маша.
Артур вошёл в ванную, умылся душистым мылом, вытерся одним из висящих наготове махровых полотенец. Потом пригнулся к настенному овальному зеркалу.
Лицо человека с седыми висками, тёмными от постоянных бессонниц подглазьями показалось ему незнакомым. Чёрные пятна гематом от уколов под нижние веки ещё не рассосались…
Это был не тот Артур Крамер, каким он себя ощущал. Вышел из ванной, сказал:
— Жду вас внизу.
Он спустился с третьего этажа по лестнице, и сразу его обдало прибоем немецкой речи скопившихся в вестибюле людей, ожидающих ужина.
Это были семьи, целые кланы с мамашами и папашами, дедушками и бабушками, с бегающими вокруг них ухоженными детьми. Все они толпились у входа в салон, где тоже слышалась лающая немецкая речь. Почтенные седовласые герры восседали в чёрных креслах. Кто просматривал газету, кто благодушно посасывал трубку, глядя на экран телевизора показывали какой‑то фильм с привидениями и вампирами.
Заметив в сторонке свободное кресло, Артур уселся в него. Рядом у самой стены сидела старушка в парике, вязала что‑то вроде шарфа. Спицы так и мелькали в её руках.
Раздался удар гонга.
Хозяйка отеля встречала всех у входа. Рядом с ней уже стояла и Маша, ждала Артура.
Рита дружески подвела их к стоящему у задёрнутого пышными гардинами окна к столику, подозвала одну из молоденьких официанток, сказала, что её зовут Эммануэла, что она приходится ей племянницей.
Дразнящие запахи съестного, разносимого по столикам, звяканье бокалов, ножей и вилок, шумные тосты — все это в особой остротой напомнило Артуру и Маше о том, что они весь день почти ничего не ели.
Минут через пять Эммануэла вернулась с подносом, принялась снимать с него на стол тарелки с дымящимся супом–пюре из шампиньонов, поджаренные гренки к этому супу, салат из помидор, два омлета, вазочку с двумя ломтями шоколадного торта и два бокала кампари. Потом был подан и чай.
— Чувствую себя сукиным сыном, — сказал Артур, приступая к еде.
— Не беспокойтесь, умейте принимать дары… Рита успела рассказать мне историю отеля. Оказывается, построен её дедушкой сорок лет назад. Отель полюбили немцы. Приезжают сюда поколение за поколением. Одни и те же семьи. Помнит по именам, даже умерших.
— Как вы думаете, сколько сейчас здесь народа? — спросил Артур.
Маша обвела взглядом гудящий зал. Где‑то в глубине его маленькие девочки пели песенку. Послышались аплодисменты.
— Человек сто, включая детей.
— Семейный пансион, — подытожил Артур. — Вернутся в Германию. «Где вы были летом?» «В Венеции, на Лидо». Престижно.
— Почему вы так недоброжелательны? Ведь мы с вами тоже на Лидо, возле Венеции.
— Плохой христианин, — ответил Артур. — Каюсь. Давайте‑ка выпьем этот кампари за вас, Машенька.
…Неловко было, ничего не заплатив после такого ужина, подниматься и уходить.
В вестибюле они подошли к стойке администратора, где Рита одновременно работала с калькулятором и разговаривала по телефону. Поблагодарили её. И, не сговариваясь, повернули к выходу. Оба робели перед перспективой остаться вдвоём на ночь в номере.
Несмотря на поздний вечер, сырой и ветреный, все магазины по сторонам главной улицы были открыты. Повсюду слышалась немецкая речь. Отдыхающие делали перед сном моцион. Слонялись из магазина с магазин, разглядывали нарядные витрины с выставленными там золотыми и серебряными украшениями, гирляндами кожаных сумок, ремней, бумажников и разнообразными сувенирами, среди которых преобладали макеты гондол.
— Ну и скучища! — сказала Маша. — Давайте уйдём отсюда куда‑нибудь к морю.
Сворачивая в первый же проулок, Артур споткнулся о какой‑то каменный жёлоб, чуть не упал. Маша подхватила его под локоть и уже не отпускала.
Неожиданно перед ними открылся вход на пляж. Пунктир висячих фонарей освещал его пустое пространство, устланное деревянными матами, уставленное пёстрыми зонтиками и пластиковыми лежанками.
Адриатика гнала из ночной темноты длинные волны с фосфоресцирующими гребнями пены.
— Только не вздумайте купаться, — сказала Маша. Она словно слышала его мысли. — Холодно. Меня знобит.
— Не буду, — согласился Артур. — Пора на боковую. Завтра, сколько понимаю, предстоит целый день в Венеции, вечером поездом во Флоренцию, не так ли?
— Вы же знаете. Почему вы спрашиваете?
Они возвращались к отелю. Маша продолжала надёжно держать его под локоть.
— Машенька, создалось впечатление, что вы сговорились с доном Донато за моей спиной… Я ведь ни на что не рассчитывал, кроме как на купанье в море. Не мечтал попасть ни в Рим, ни сюда, ни во Флоренцию… Кстати, эти самые Алессандро и Мария–Стелла знакомы с Донато?
— Конечно, — улыбнулась Маша. — Чувствуете себя персонажем из Ильфа и Петрова, которого охмуряют ксендзы?
— Для меня что православные, что католики — все христиане. Если они христиане, — буркнул Артур, высвобождая руку и входя вслед за Машей в опустевший вестибюль отеля.
Рита, все так же работавшая за стойкой, подозвала, напомнила, что автобус в Венецию отходит в шесть тридцать утра, а в пять тридцать они должны будут спуститься в ресторан, где им будет подан завтрак. Пожелала спокойной ночи. И добавила — её дедушка хочет познакомиться, утром придёт на проводы.
И опять недоступная близость семейного очага, простой теплоты родственных отношений воскресили в Артуре привычную боль одиночества.
В номере, умывшись, он, вместо того, чтобы раздеться и лечь, прошёл на веранду. Стоял в темноте у раскрытого окна, слушал, как в отдалении тревожно подвывает сирена, а где‑то поблизости, совсем как в Москве, шаркает метла дворника.
— Что ты тут делаешь один? Почему не спишь? — Маша подошла, обняла за шею влажной после душа рукой. — Ну что ты тревожишься? Все хорошо. Все у нас хорошо, понимаешь?
Мягко, стараясь не обидеть, Артур отвёл её руку, усадил в кресло. Сам сел напротив.
— Машенька, раз навсегда — я для тебя не пара. Тебе захочется иметь ребёнка, нормального человеческого счастья. А я по сравнению с тобой — старик, того и гляди, могу совсем ослепнуть… Ты ведь умница, сама все понимаешь, правда? Со временем встретишь такого же, как ты парня, молодого, надеюсь, красивого.
Она рывком перегнулась через столик, схватила Артура за руку, поднесла к губам.
— Не надо. Я ведь тоже живой человек. Бог тебя не оставит, девочка. Ложись спать. Не обижайся на меня. Ладно?
Она ушла в комнату. Когда погас свет, Артур прошёл туда, разделся и лёг.
Машина кровать находилась на расстоянии вытянутой руки.
ЗАПИСНАЯ КНИЖКА
"31 августа.
Пишу в поезде Венеция–Флоренция. Как обычно, почему‑то полупустой вагон второго класса. Маша у окна напротив меня. Спит. Хотя пути здесь бесшовные, «бархатные», её постоянно укачивает.
За окном вечереющее скучное небо. Снова начались тоннели. Трудно поверить, всего лишь сутки назад — фантастическое коленопреклонение облаков перед солнцем, вавилонская башня грозы… Внутренне роптал, что на Венецию судьба отпустила только один день…
