Эльмира Нетесова - Тонкий лед
— Да! У всех.
— А у нас? Сама посуди, потрать на тряпки, голодными останемся. Я то ладно, а вы с бабулей? Неужели ее не жаль?
— Почему у других получается? Даже на счет откладывают! И только у нас все мимо. Как же дальше жить, если за мою учебу в институте платить придется? Или оставишь меня без образования? — села Ольга на койке и стала смотреть на отца в упор.— Ты, вообще, думаешь о моем будущем?
— Конечно!
— И каким ты его видишь? — усмехнулась дочь.
— Я поговорю с руководством. Думаю, помогут. Дадут направление и будут оплачивать твою учебу.
— В вашей системе?
— А почему бы нет?
— Ты точно не в себе! — отвернулась Ольга.
— Не забывайся! Я не позволю с собой такого тона! — вскипел Егор.
— Ничего себе! Родной дочери предлагает полжизни провести в тюрьме! Да ты больной! За такое с тобой ни одна из моих подруг уже не разговаривала б.
— Не они, а ты — моя дочь! И не крути носом, когда я с тобой говорю!
— Совсем от рук отбилась девка! Дома помогать не хочет. В магазин иль на базар сходить не допросишься! Как дальше жить собираешься, дылда безмозглая? - встряла Мария Тарасовна.
— Чем же она занимается целыми днями? — нахмурился Егор.
— По подружкам бегает,— обронила теща.
— Значит, не стыдно тебе у них появляться? У тебя семья есть? Почему бабке не помогаешь? — вскипел Егор.
— Ой, достали вы меня обязанками! Почему подруг домашние не грызут? Не зудят на них? А я только и слышу целыми днями, какая плохая, негодная расту! Устала от вас обоих. Куда уйти или уехать, ума не приложу! — заплакала Ольга.
— Ты ж получила письмо от матери. Можешь к ней попроситься,— сорвалось с языка Егора нечаянно.
— Я конверт порвала вместе с письмом. Вместе с адресом выкинула,— ответила зло.
— Письмо от Тамары?
— Да, было,— признался Егор.
— Даже не сказали. Как она там? — спросила Мария Тарасовна.
— Ничего особого. Письмо Ольге прислала, звала к себе. Твоим здоровьем интересовалась. Написала, что у нее все хорошо.
— И слава Богу,— вздохнула теща.
— Домашний цензор! Тебе мало тюремную почту проверять? Домашних контролируешь? — злилась Ольга.— Письмо мне пришло. Какое право имел читать его? Я тебе такое не позволяла. Нечего в мои письма соваться. Письмо было мне адресовано.
— Дурочка моя! Именно потому у тебя есть ее адрес, я себе его переписал на всякий случай. Но если вздумаешь воспользоваться, переехать к ней, прежде хорошо подумай. Не случайно предупреждаю. Меня уже предали однажды. И не только меня, но и всех нас. Смотри, чтобы судьба с тобою такой фортель не выкинула.
— Не пугай! Я уже выросла. Все поняла, почему мама от тебя ушла. Может, она по-своему права. Женщина — не кобыла! Не может тянуть хомут бесконечно. Семейные сани пупок рвут, если их тащить не помогают.
— Олька, дура, замолкни! Что несешь, не зная? Твой отец самый лучший в свете человек! Вот пожила б ты с родней по моей линии, небось, прикусила б язык, глумная! Дед твой за такие поганые слова башку с тебя сорвал бы и всем накостылял бы, что такого змееныша вырастили. Не стал бы уговаривать, хватил бы за косу, намотал на руку, вломил бы ремня иль вожжами наподдал бы дочерна и выкинул бы на улицу в чем была насовсем, без куска хлеба и без гроша в кармане. Воротиться в дом запретил бы до самой своей смерти! Тебя отец уговаривает. Ты ж, стерва глупая, еще выдрыгиваешься. А кто с себя есть? Ни почвы под ногами, ни дела в руках! Пустышка никчемная! Тебя каталкой надо прогладить, чтоб мозги сыскала, полудурошная телка! Езжай к своей мамке, такою же сукой станешь! Тоже, стыд потеряв, забудешь детей и родителей. В кого только пошли эти простигонки, которые за шмотки и кобелей души и совести не пожалеют? Зачем вы в свет выкатились две шишиги лохмоногие? Ведь хуже на земле нет! Сколько для тебя старались? Так-то оценила?
Ольга затравленно смотрела на отца и бабку. В глазах закипали злые слезы. Но вот она не выдержала, соскочила с койки и, наспех сунув ноги в туфли, побежала по лестнице.
Мария Тарасовна бросилась следом, но Егор удержал:
— Не надо! Успокойся, мам. Никуда она не денется. Побегает по подружкам и вернется домой. Ей даже полезна нынешняя встряска. Пусть поймет, что чужим не нужна. Дойдет до нее, как своею семьей дорожить нужно. Поверь, совсем иной вернется. Пусть дозреет. Пока Ольга слишком зеленая...
— А поймет ли?
— Куда денется?
— Вдруг к шлюхам пригреется?
— Коль суждено тому случиться, не удержим!
— Своими руками порву в куски!
— Поздно, мам! Девчонка выросла. Ее ровесницы с парнями гуляют.
— Может, и наша приглядела кого-нибудь?
— Скорее всего! Раз наряды стали интересовать, то это не случайно.
— Вот тебе и малышка! Не успела в жизни определиться, уже хвост подняла на своих,— обидчиво поджала губы теща.— Я, понятное дело, не могла подолгу с ней общаться. Дома работы много: убрать, постирать, приготовить. Ольгу не загружала, все жалела девчонку. Она и села на шею. В магазин сходить не докланяешься. Всякий раз отговорки на уроки, мол, задают много. Как-то захожу невзначай к ней, а Олька прыщи давит перед зеркалом. Меня зло разобрало, поругалась с нею. Вертихвосткой, пугалом обозвала. С неделю со мной не разговаривала, характер показывала. И я ей не кланялась. На вторую неделю не выдержала, подошла и спрашивает: «Бабуль, может, в магазин сходить нужно или ведро с мусором вынести, так скажи». С того дня навроде примирились. Поумнела. Огрызаться перестала.
— А Тамара такою же была? — спросил Егор.
— Нет! Ничего общего. Но у нас, я ж сказывала, дед был сурьезный. Тому не перечь. Коль сказал, так и сделай, иначе душу вытряхнет хоть из старого, хоть из малого. Неслухов и лодырей на дух не переносил. Тамарка в три года полы мела и мыла, в огороде приучалась управляться. В десять готовить умела и стирала. В огороде и со скотиной умела справиться. Но дед никогда не хвалил. Глянет на работу из-под бровей. А они у него лохматые были. Вот если зашевелит ими, значит, недоволен. Убегай, покуда его рука не сорвалась, потому что на задницу с неделю не сядешь. Ладони ровно каменные. Томке от деда тоже перепадало. Научилась поневоле убегать от него. Даже когда девушкой стала, школу закончила, бывало поймает за косу, как сунет коленкой в зад и отпустит. Девка все углы дома носом проверяла. Конечно, обижалась на деда, но он не только с нею, со всеми такой был. Зато когда помер, стало его не хватать. Порядок из дома словно убежал. Вот тогда поняли и пожалели деда. Эх, если б теперь он жил! Не дал бы Тамарке семью испозорить. Оно и из Ольки путевую девку слепил бы...
— Кулаками доброе не вгонишь, только обозлишь,— не согласился Егор.
— Неправда твоя. Дед верно сказывал, что умная жена — это хорошо, а умелая — лучше. С детства учил, что если девка не умеет готовить, не будет у нее семьи. А если еще грязнуля и лентяйка, такую только за цыгана отдавать. Но и они нынче с выбором. Им тоже никчемные не нужны.
— Случается, свекрови невесток учат...
— То в редкость, Егорушка! Все теперь берут готовых. Коли не повезло, выкидывают из семьи. Мамки не вечные. Какая своему сыну лиха пожелает? Вот и Ольга. Она все умеет, но ленивая, и характер гнилой. Тяжко придется в замужестве, битой и руганной станет жить как барбоска постылая.
— По-моему, она с семьей не поспешит,— улыбнулся Егор.
— Наоборот, она—лентяйка! Вскарабкается на чью-то шею, чтоб самой меньше вкалывать, и будет мужика погонять всю жизнь. Таким обычно везет.
— Я вот думаю, она сегодня придет домой ночевать или у подруг останется? — выдал свое беспокойство Егор.
— Хорошо, если у подружки! А вдруг у нее дружок имеется. Что тогда? Ведь и не сыщем! А воротится с пузом, вообще срамотища единая!
— Не накручивай, мам! Чуть девчонка за порог, уже и напридумали. Да и кому нужна такая, без образования и приданого, без специальности и заработка? Ее друзья знают, где я работаю, не решатся на подлость, а с незнакомыми Ольга не общается.