Эльмира Нетесова - Тонкий лед
— Деньги не возьму. Мамка не велела. Да и за что? Картоха, молоко,— все свое!
— Ирина, со мной не спорить! — отдал шоферу деньги и поторопил в зону.— Ну, вот теперь мы с вами одни остались! — вздохнул Касьянов и повернулся к Егору.— Послушай, Платонов, ты считаешь себя самым несчастным и обиженным человеком на земле? Жена бросила! А теща с дочкой не согласились с нею смыться! И тебе нынче даже на ночь бабу не заклеить. В дом не приведешь, на работу не пригласишь. В нашем офисе свидание не назначишь. Парковые прогулки отпадают. В твоем возрасте заниматься любовью на скамейке неприлично. Значит, нужно познакомиться с женщиной, у которой есть квартира!
— Ну, это слишком примитивно. Пусть меня и оставила жена, но не могу вот так грубо. Хочется, чтоб понравилась, чтоб потянуло к ней,— глянул на море мечтательно.
— Егор, проснись! Для того, чтобы понравилась, для начала нужно познакомиться! — встрял Соколов.
— А где? Я с работы во сколько прихожу? Все путевые спать ложатся. Уж не в зоне ль предлагаете знакомство? С кем?
— Разве у нас только зэчки? Оглядись! С тобой в отделе трое хороших девчат работают. Даже их имен не знаешь! Может, какая-нибудь — твоя судьба? Приглядись! А то наши бабы сочтут евнухом или человеком другой сексуальной ориентации, короче, голубым.
— Только этого не хватает мне! — вскочил Егор.
— Чего кипишь? Нормальный мужик должен оставаться таким во всем. Не давай повод считать тебя извращенцем. Мы знаем, в городе никого не имеешь. На работе тоже. Значит, что-то не в порядке! — настаивал Касьянов.
— Мужики, или забыли, что у него теща есть? — напомнил под общий смех Ленька.
— Слушай, она хоть и не моя мать, но позорить не позволю!
— А разве это стыд? Куда хуже быть импотентом или лидером! Тебя любимчиком назвали. Это комплимент.
Егор отошел, стиснув кулаки, и тут же услышал:
— Что-то у меня на душе скверно. Словно беда случилась где-то рядом. Все передумал. Вроде ждать неоткуда, а сердце ломит. Уж не отмочили ль что-нибудь бабы в зоне? Сам отправил Ирину, теперь хоть пехом ее догоняй!
— Да успокойся ты! Бывает, навалит хандра ни с чего. И у меня такое случалось. Срывался в зону среди ночи, а там тихо, зэки спят. Я их поштучно по головам считал, точно цыплят в инкубаторе. Случалось, даже после этого сижу в кабинете до самого утра, а проклятая дрожь от макушки до пяток продирает. Все наши нервы! Сдают и гробят нас, даже когда неприятность минет, бессонница накатывает. Неделю спать не могу, как тогда с паханом. Никакие таблетки не помогали. Мало ли причин к тревогам? Одна беда у нас — расслабиться не умеем,— подытожил Соколов.
— Попробуй расслабься, когда под хвостом от страха мокро. И все трясется.
— Федь, мне тебя уговаривать? Давай еще по глотку, страх пройдет! — предложил Александр Иванович.
— Федор Дмитриевич, расскажите, как Вы стали начальником женской зоны? В наказание или в поощрение? Обычно на эту должность женщин сажают,— спросил Егор.
— Одно ты верно подметил: на эту должность только посадить могут. Я ж тогда с войны вернулся. Без ног. Ну, кому нужен? Здоровые мужики без работы мучились. Тут же хоть с моста вниз головой. Пенсия копеечная. Стал обузой для семьи. Мало того, что кормить и лечить, еще и ухаживать за мной надо. Ну, совсем облом. Может, порешил бы тогда себя. Но мамка почуяла, угадала сердцем и на секунду одного не оставляла. Настырная, пробивная, она сумела добиться, чтобы мне сделали протезы. Заново учила ходить. Уж сколько шишек и синяков получил поначалу. Мамка все сглаживала, где уговорами, где шуткой. Друзей моих, афганцев, пристыдила и вернула. А когда увидела, что с помощью ребят на ногах хорошо держаться стал, пошла к военкому, к начальнику милиции. Стала писать жалобы. Так-то вот и вызвали в милицию, к начальнику. Он предложил эту должность, а я согласился, потому что выбора не имел. Тут же хоть какой-то заработок. Начальник милиции был уверен, что не потяну, не справлюсь. Зато мать жаловаться перестанет. Ничего он мне не рассказал, никаких советов не дал. Одно у него напутствие имелось: «Иди, вкалывай себе на хлеб». Поначалу я не хуже тебя на все бараном смотрел. А бабы это подметили, что новый, неопытный, попытались воспользоваться. А уж сколько их пыталось затянуть на себя! Конечно, не без корысти. Я в то время, после войны, молодым был, горячим и голодным, но нужно было уметь сдержать себя. У меня получилось. А бабы, случалось, в кабинет врывались. Иная повалится на дорожку, истерику изобразит, вся корчится и орет: «Хочу тебя! Если не хочешь меня—убей, чтобы не мучилась!» Бывало, прямо на шею прыгали. Я терялся, хотя войну прошел. Язык не поворачивался грубить женщине, но с колен скоро научился стряхивать. А когда узнал, какими бывают бабы, все стопоры как рукой сняло. И уже ни одна не пытается тормознуть, не прыгают и не заигрывают, не грозят и не зовут. Знают, ничего им не обломится. Не вгонят в краску, не заставят заикаться от растерянности. Сколько пакостей они мне устроили, счету нет. Прибудет какой-нибудь проверяющий из прокуратуры, они жалуются, что я кое-кого домогаюсь. Тот следователь ко мне с претензией, мол, сам срок схлопочешь, подумай над своим поведением. Я, понятное дело, спрашиваю, кто сказал, где жалоба? Он в ответ: «Уговорил, что побеседую с тобой. Если было б заявление, я к тебе уже меры принял бы». «А ты не утешай! Пусть напишут! Мне даже интересно, кому стукнула эта идея в башку? Я не только домогаться, не прикоснулся ни к одной. Мысли не допускал о близости. Пусть бы лучше в Афгане все с корнем вырвало!» По делам знал, кто в зоне наказание отбывает Конечно, имелись как теперь те, которые в зону ни за что попали. Но большинство совсем другие! Редкостные паскуды и сволочи. Их не сажать, отстреливать нужно как зверюг. Все равно таких ничто не исправит, даже могила! Скольким они искалечили жизни, счету нет!
— Это Вы о наших женщинах? — удивился Егор.
— Конечно!
— Хотя не странно! Я некоторые дела вчера глянул, так наткнулся на такое! Не всякий мужик утворит, не согласится пойти на ту мерзость ни за какие «бабки». А вот бабы...
— Всякие есть и среди них. Человеческое стадо гадами богато! — вздохнул Касьянов и, тяжело охая, встал, подошел к самой воде. Он смотрел на лунную дорожку, таявшую в тумане.
Что виделось ему? Что вспоминалось?
Никто из мужчин не уснул в ту ночь. Соколов долго спорил о чем-то со своими ребятами. Федор Дмитриевич и Егор сидели у моря молча, думая каждый о своем.
Ранним утром за ними приехала Ирина и развезла мужчин по своим зонам.
Едва Касьянов с Платоновым вошли на территорию, дежурный по зоне подошел. Федор Дмитриевич по лицу понял, что-то случилось, и внутренне сжался.
— Серафима повесилась,— сказал срывающимся голосом дежурный.— Банщица, там в бане и повесилась. Перед отбоем хватились ее. При ней записку нашли. Она у Вас на столе лежит.
— Кого в смерти обвинила?
— Саму себя. Посетовала, что прожила впустую. Устала от ненужности и одиночества. Решила уйти, пока не состарилась, тогда мог страх появиться. Никогда никому не говорила о задуманном, поэтому все неожиданно случилось. Была и вдруг ее не стало,— пожал плечами дежурный по зоне и, указав на мрачную, потемневшую баню, добавил,— она и теперь там. Не знаю, куда определить? А бабы теперь уже базарят, что не пойдут мыться в баню. Симки будут бояться.
— Когда живой была, ходила, жила среди них, изводили ее все. Теперь, когда Серафимы нет, они испугались! Тогда не стоило обижать человека, может, и теперь совесть за пятки не кусала бы. Да и прикидываться не стоит: наших баб испугать непросто.
— Федор Дмитриевич, на складе драка! Я уже сообщил охране!
Касьянов торопливо поднялся в кабинет.
Уже много позже от сотрудниц отдела узнал Егор, что случилось на складе.
Женщины выгружали из бортовой машины мешки с продуктами: сахар, муку, макароны и крупу. Все шло нормально, пока одна из зэчек не наступила на ногу приемщице. Та, взвизгнув от боли, дала пинка. Наступившая с мешком сахара на плече пропахала лицом по полу склада, положила мешок, а на обратном пути въехала в зубы кулаком своей обидчице.
Драка завязалась мигом. В ход пошло все, что попало под руки. Первым делом ухватили лопаты. Их на складе имелось нимало. Надежные, тяжелые, они заходили по головам, спинам, по животам, по всему, что было доступным и осталось незащищенным. Послышался первый вой: кому-то рассекли голову. Это придало азарт, драка становилась все свирепее. Вот уже трое зэчек валяются на полу под ногами дерущихся. Их не оттащили в сторону, по ним топтались ногами, о них спотыкались, матерясь.