Эльмира Нетесова - Тонкий лед
Драка завязалась мигом. В ход пошло все, что попало под руки. Первым делом ухватили лопаты. Их на складе имелось нимало. Надежные, тяжелые, они заходили по головам, спинам, по животам, по всему, что было доступным и осталось незащищенным. Послышался первый вой: кому-то рассекли голову. Это придало азарт, драка становилась все свирепее. Вот уже трое зэчек валяются на полу под ногами дерущихся. Их не оттащили в сторону, по ним топтались ногами, о них спотыкались, матерясь.
— Я тебе, сука, всю шкуру до жопы спущу! — грозила одна зэчка другой, залепив той лопатой в лицо. Та не устояла на ногах, отлетела к мешкам, захлебываясь кровью, изо рта у нее посыпались выбитые зубы.
Две здоровенные бабы придавили в углу нескольких зэчек и уже собрались поприжать их вилами, как на склад ворвалась охрана. Она не стала вникать, кто из дерущихся прав, кто виноват. Всех до единой уложили на пол, а затем по приказу начальника зоны отправили в штрафной изолятор. Но не только двухнедельную отсидку в «шизо» получила каждая, на целый месяц их лишили свиданий с родными, почты и права отоваривания в ларьке продуктами за свои деньги.
— А если какая-нибудь умрет в «шизо»? — невольно дрогнул Платонов.
— Их всех врач осмотрел после драки, сказал, что опасного для жизни нет ничего. Просто возбудились бабы. Слишком хорошо живут, вот и дала выхлоп избыточная энергия. Им даже полезно посидеть в «шизо». За все время устроить разгрузочные дни даже полезно.
Женщины в отделе смеялись над наказанными зэчками:
— Ну, и рожи у них! Все перекошенные, синие, опухшие! Смотреть жутко. Зверинец, а не зона!
— А ты в цехе хоть раз была? Вполне приличные женщины. Все умыты и причесаны, каждая занята своим делом. Никаких хождений по цеху, ни одного слова. Как роботы работают. Только руки мелькают. Все в одинаковой спецовке, в тапках. Мне они на одно лицо показались. В цехах им не только поругаться, передохнуть некогда.
— Зато и зарабатывают неплохо. На воле они вряд ли столько получат в своих деревнях.
— Воля, она и есть воля! Ни в одном, так в другом месте человек устроится.
— Но не тот, у кого в паспорте отметка об отбытом сроке стоит.
— О чем ты? Теперь все в институты бросились. К станку на завод силой не затянешь. Да и мы, если б не заочный юридический, за который громадные деньги платить приходится, никогда бы тут не мучились. Сиди целыми днями как пенек, читай их хреновину. Хоть бы одно умное письмо попалось, а то — сплошная галиматья. Неужели они от зоны отупели? Хотя и с воли им такое же приходит. Вот послушайте перл: «Привет тебе, Хроська! В какой раз отписываю, а ты ни словом не растелилась, старое корыто! Аль дожидаешь на свиданье? Но где возьму деньги, чтоб заявиться в тюрьму. Туда, как слыхал, с порожними руками завалиться совестно. Навроде, должон гостинцев привезти, а кто меня угостит на стари? Я все ж мужик, отличье от скотины имею. Работаю, когда тверезый и держут ноги. Ты не серчай, корову нашу я продал. Вот только не помню, куда подевались деньги? Но, главное, что сам живой! Что ни брехни, а мужик при избе надобен. Я еще хоть куда. Весной огород посадил. Картоха взошла хорошая. А луку мало. Квелый он, весь в меня. С хозяйства у нас осталась телка, да куры с петухом. Клюют меня, когда забываю зерно насыпать иль воды налить. Ну, еще кот. Тот без молока вовсе захирелся. На нашего пса кидается. Совсем ослеп от стари. Как и я, тебя с Нюськой сослепу спутал. Это ж надо так-то! А и ты. Дура стоеросовая, зачем ей глаз вышибла? Вот и сидишь нынче. И я маюсь, вовсе высох весь. Некому меня накормить, помыть и обстирать. Совсем не можно так жить. Вон нашего кобеля суки всего вылизали. А я в непотребных, никому не нужных маюсь. И когда твой срок изойдет? Си- лов боле нету никаких. Я ж на Нюську ужо не гляжу. У ей один глаз, второй платком завязан. За это на тебя поныне вся деревня зудит. Ругаются и клянут, что бабу изувечила. Мол, надо было меня, старого, на одну цепь с кобелем привязывать. Во, до чего додумались прохвосты. Выйдешь с тюрьмы, вдвух жить будем. Водиться — не с кем. Хватит! Надоели поучатели. Слышь, Хроська, дура толстожопая? Ты не жди с гостинцами, сама домой скорей завались. Не могу я дом и хозяйство кинуть на чужих. Оно хочь жидкое, едино свое. А ты к начальнику своему сходи. Упади в ноги да поголоси. Может, и сжалится, отпустит пораньше, пожалев меня, сиротину старую и облезлую».
— Откровенный дед! — рассмеялся Егор.
— Зато какой нахальный! — отозвалась Дина.
— Глупый! И как такой до старости дожил? Да еще с бабой! В таком возрасте, а все таскался! — возмущалась Ленка.
— Люди, идите получать зарплату! — заглянула в кабинет кассир.
— Во, это другой разговор!
— Скорее, пока очередь не собралась.
Егор открыл двери кабинета, пропустив вперед сотрудниц. Уходя, закрыл двери.
Домой Платонов вернулся чуть раньше обычного. Впервые за долгое время застал Ольгу, они вместе поужинали. Егор отдал теще зарплату. Та привычно пересчитала деньги, сказала грустно:
— Ольге новые сапоги нужны, старые вовсе развалились. Их уж не надеть, срамотища единая! И туфли надо. Как на все собрать? Умом не сложусь. Может, устроишь меня на работу, хоть куда-нибудь. Что-то заработаю, а копейка в доме нужна...
— Дома Вы полезнее. Свое отработали. Хватит. Не будем брать дорогие туфли и сапоги. Ведь ноги у девочки еще растут. Верно, Оля? — обратился к дочери.
Та впервые отвернулась. В глазах сверкнули слезы.
— Все ты экономишь на нас. Ну, если такой неудачник. Зачем семью завел? А ведь мы тебе поверили! Выходит зря. Хорошо, что не все мужчины такие, как ты! - ушла в спальню.
Глава 3. КОНФЛИКТЫ
Егор постучал в комнату к Ольге, но она не открыла. Выйти для разговора отказалась, сидела взаперти. А Платонову стало не по себе. Ведь все эти годы он жил для семьи, не позволив себе ничего. И вот такую благодарность получил от дочери.
— Оля, я требую, чтобы ты вышла! Слышишь? Иначе я сейчас сам открою дверь, но тогда разговор будет другой. Даю слово, ты о том пожалеешь,— предупредил Егор.
— Оля, отворись! Не заводи отца! Не будь дурой. И меня не зли,— подала голос теща.
Но за дверью было тихо. Платонов взял на кухне отвертку, быстро открыл двери в комнату дочери. Ольга лежала на койке, спиной к двери и плакала. Она и не оглянулась на вошедших отца и бабку.
— Что случилось, Оль? Какая блоха точит? Чего ревешь? — спросил Егор дочь и, присев к ней на койку, погладил по плечу.— С чего бунт на корабле? Кто обидел, скажи? Может, я не то сказал?
— А разве не обидно мне носить все старомодное, дешевое, лежалое? Моим подругам родители покупают классные шмотки, не жалеют для них ничего. И только я одна хожу в школу как чучело огородное. На улицу в таком виде стыдно выйти. Одноклассники высмеивают. Мне нет хода на дискотеку, я не гуляю с подругами. Стыдно появиться рядом с ними. В свои шестнадцать как старуха одета. Когда тебе станет стыдно? Но ведь ничего не хочешь видеть! Приходишь поздно, уходишь рано. Мною совсем не интересуешься. Разве я о таком отце мечтала?
— А разве родителей выбирают по заказу? — возразил Егор и повернул дочь лицом к себе.— Послушай, Оля! Я не пьянствую, не сорю деньгами, все до копейки привожу домой, не оставляя и малого заначника. Воровать не умею, взяток не дают, приварка не имею. Ты обо всем знаешь. Что предлагаешь мне? Найти другую работу, где больше получают? Так я пытался найти, еще когда мама была с нами, но ничего не получилось. Все места, где получают больше или столько, сколько я, давно и надежно заняты. В городе много безработных. Уж не знаю, как твоим подругам удается купаться в шмотках. Я не меньше, чем те родители, люблю тебя, но мои возможности ограничены. Кроме работы, нет других способов заработать деньги. Может, твои подруги подрабатывают на панели? Возможно, их родители заняты в черном бизнесе. Но иного решения я не вижу. Честно теперь зарабатывают неплохо только рыбаки, но туда мне не протолкнуться.
— Родители моих подруг порядочные люди. И девчонки тоже! Ни одна не промышляет на панели. Просто в их семьях любят не на словах.
— У них оба родителя? — перебил Егор.
— Да! У всех.
— А у нас? Сама посуди, потрать на тряпки, голодными останемся. Я то ладно, а вы с бабулей? Неужели ее не жаль?
