Эмилиян Станев - Будни и праздники
Парица невольно улыбнулась.
— Лучше бы их вовсе не было, — сказала она.
— Ха-ха-ха! — звучно рассмеялся хозяин. — Это страсть, зуд, прошу прощения. Пуская натешится досыта, тогда вернется.
— Я вряд ли выдержу, — сказала Парица смущенно, и лицо ее вспыхнуло. — С первого дня оставил меня одну.
— Слыхал, слыхал утречком. Ты не тужи. Это дело мужское. Лучше послушай дядюшку Здравко. На нас напущены страсти. Один любит охоту, другой — рыбачить. Ну, а я — лошадник. Бывало, душу бы отдал за доброго коня. А наш поп хоть и дед, а все бегает за бабами, — засмеялся крестьянин и шлепнул своей соломенной шляпой о стол.
— Нет, я не смогу здесь так жить. Я не выдержу, — жалобно сказала Парица, внезапно почувствовав уважение к этому человеку.
— А что сделаешь?
— Уеду.
— Смотри-ка! Это нехорошо. — Дядя Здравко насмешливо оглядел ее.
— Я уеду одна! — гневно, с нажимом сказала Парица и стукнула каблуком под столом.
— Да ну! — с притворным испугом подскочил крестьянин.
— Вы мне не верите? — воскликнула Парица.
— Нет, отчего же. Все может статься. Только вот на чем ты поедешь? У телеги-то нынче возьми да и поломайся ось, ну, а лошадок я еще с вечера свел в ночное. Эх, надо же было такой беде случиться!
Парица обиженно опустила голову. Этот человек подшучивал над ней, как над ребенком. Ее отчаяние его забавляло.
Она перестала есть и молча глядела перед собой.
— Ты, молодка, никак на меня осерчала? — сказал с сочувствием крестьянин. — Прости, коли я тебя обидел. Только что ж ты не ешь? Худенькая ты, тебе надо есть, — и, усмехнувшись в усы, примирительно добавил: — Ну, уж раз тебе у нас не нравится, уезжайте. Дождись только Александра.
Он встал, надел соломенную шляпу и быстро зашагал к гумну.
2Время подошло к обеду, а Алекси еще не вернулся. Парица ждала его в комнате.
После завтрака и разговора с хозяином она перестала отчаиваться и начала злиться. Теперь она всех возненавидела: и мужа, и себя, и этих «неотесанных» крестьян, которые оставили ее одну. Они, как и их соседи, начали веять зерно; веялка тарахтела не переставая и поднимала столб пыли, которая облаком нависла над двором. Под окном кто-то отбивал косу. То и дело покрикивал хозяин и ругался на кур, которые оголтело кудахтали, спасаясь от гонявшей их ребятни.
Парица лежала на кровати и слушала этот шум. Ей казалось, что сейчас она не живет, что никто и не подозревает о ее существовании, словно она обречена судьбой на вечное одиночество.
Посмотрев на свои ручные часики, она встала. Ей пришло в голову, что с Алекси что-то случилось, и злость сразу пропала. Ее всегда терзали подобные мысли, когда муж бывал на охоте. «Я пойду его искать», — решила она и оделась.
Когда она спустилась во двор, веять уже перестали.
— Куда собралась, молодка? — крикнул хозяин.
— Искать мужа, — решительно ответила она.
— Он тут поблизости, скоро подойдет. Сейчас сядем обедать.
— Нет, — сказала Парица, — вы мне покажите, где его искать.
Она была так настойчива, что крестьянин отступился. Он кликнул своего внука, десятилетнего парнишку, чтобы тот ее проводил.
Парица двинулась в путь вместе с мальчиком.
Сначала они шли той же дорогой, что и Алекси, потом пересекли накаленную солнцем стерню, солома на ней блестела и раздражала глаза. Вскоре деревушка исчезла за округлым холмом.
Парица шагала молча. Она обвязалась большим узорчатым платком. Теплое дыхание земли, пахнувшей травой и зерном, обдавало ее раскрасневшееся от жары лицо. Мальчик удивленно посматривал на нее и быстро шел вперед.
Они достигли оврага, обросшего ивами, листья которых, истомленные зноем, серебрились.
Вдруг сверху, с головы оврага, послышался выстрел. Глаза мальчишки радостно блеснули.
— Вон где палят, — сказал он и показал рукой наверх.
— Алекси! — нетерпеливо позвала женщина. — Алекси-и-и!
Ее голос заглох в тяжелой и сонной полуденной тишине. Никто не отозвался.
— Отсюда не слышно, — сказал мальчик и повел ее вслед за собой. Но Парица еще раз крикнула, и из глубины оврага донеслось сдержанное и короткое — есть!
— Ты возвращайся в деревню, — приказала Парица мальчику. Ей не хотелось, чтобы ребенок был свидетелем ее ссоры с мужем. Отправив его, она быстро пошла вдоль оврага.
Шла и время от времени тихо звала мужа. Но он почему-то молчал. И вдруг откликнулся где-то рядом. Парица вздрогнула и остановилась.
Алекси высунулся из какой-то кучи веток и отчаянно махал ей рукой. Лицо его, все красное, было сердитым и тревожным. Он был без шляпы, черные волосы упали на потный лоб. В руках он держал ружье, а из-за его плеча выглядывала морда пойнтера.
Парица смотрела на него с изумлением.
— Что ты здесь делаешь, Алекси? — воскликнула она и шагнула к нему, но он поднял руку и приложил к губам.
— Скорей, скорей, — шептал он. — Скорей иди сюда.
Она приблизилась в недоумении. И тогда вдруг увидела, что муж стоит в шалаше из веток, и, чтоб не ткнуться в них лбом, нагнулась и вошла внутрь.
С минуту она стояла в оцепенении, прижавшись к его спине. Он держал ружье в руках и внимательно всматривался в верхушки ив. Ей он не сказал ни слова, как будто ее присутствие было ему неприятным.
— Алекси, — сказала Парица и тронула его за плечо, — на что это похоже?
— А? Молчи… шш! — пробормотал он и вдруг поднял ружье и выстрелил.
Тупой и громкий звук отдался от боков оврага. Пороховой дым заполз в шалаш. Женщина испуганно вскрикнула. Она стояла, оглушенная грохотом, растерянная и беспомощная.
— Мирет, Мирет, подай! — кричал Алекси и махал рукой в направлении оврага.
Собака ворвалась в шалаш с убитой птицей в зубах.
Алекси извлек добычу из ее пасти, приготовил ружье и опять стал ждать.
Отпрянув от мужа, Парица удивленно на него посмотрела. Ей казалось, что этот человек не ее Алекси, а кто-то другой — незнакомый, далекий и чужой. Она собиралась бранить его, но теперь поняла, что это бесполезно, сжалась в комок в глубине шалаша и тихонько заплакала.
Сквозь горячие слезы, которые обжигали ей щеки и капали на землю, она видела сильную спину мужа, его вытянутую вперед шею. Время от времени, встрепенувшись, он поднимал ружье и стрелял. Гром выстрела ударял по ней, и в ушах гудело, словно ей дали пощечину».
Внезапно Алекси обернулся и посмотрел на нее. Его лицо, довольное и радостное, сияло.
— Смотри, сколько их, — сказал он. — Теперь как раз дюжина, — и он поднял целую связку горлиц, беспомощно повисших в его руке, как большой букет мертвых цветов.
— А ты что… плачешь? — спросил он удивленно. — Почему? Что с тобой? Может, это из-за птиц, а?
— Пойдем, Алекси, прошу тебя, вернемся в город, — сказала она умоляюще.
— Эх ты… — воскликнул он с досадой и нахмурился. — Глупости говоришь. Здесь чудесно. Посмотри, какие места!
И, не дожидаясь ответа, он обнял ее и прижал к себе.
Она смотрела на него примиренными и грустными глазами, в них были и любовь, и страдание, и только что пробудившийся страх. Ей казалось, что ее представление об Алекси было всего лишь красивой мечтой, которая разрушена, а теперь началась другая, полная неизвестности, но настоящая жизнь.
Немного погодя они спускались вдоль оврага к деревне с собакой, бежавшей позади, провожаемые тихим журчаньем ручья, она покорная и смирившаяся, он все еще возбужденный охотой, счастливый и до смешного гордый убитой дичью, висевшей у него на поясе.
Через реку
© Перевод А. Полякова
Дорога уходила вниз, как в пропасть. На дне ущелья, где монотонно гудела река, ничего не было видно. Не различались даже макушки леса. По небу, цвета пороха, ползли тяжелые облака. Снизу они плохо просматривались — их вполне можно было принять за тени улетающих птиц — но скоро они совсем исчезли из виду.
— Шагай быстрее! — сказал акцизный стражник,[8] похлопывая в темноте по крупу лошади. — И смотри у меня, не вздумай бежать! Как уже давеча предупредил, буду стрелять!
— Куда тут бежать? — отозвался тихий, но неунывающий голос. — Темень — глаз выколи, ну ничегошеньки не видно!
— Тебе-то? Да у тебя глаза, как у кошки…
— Если бы не лошаденка, ты бы и шагу не сделал, — произнес нараспев тот же голос и тихо добавил: — Не понукай ее попусту, она свое дело знает.
— Эхма, ну и темнотища! — произнес басом полицейский. — Тоже мне нашел время контрабандой заниматься. |Так и хочется дать тебе в морду, чтобы у меня на душе полегчало.
— За чем же дело стало, ну, ударь! Только от этого не посветлеет. Все так же и останется.
— Слушай, — строго заговорил акцизный и натужил глаза, чтобы лучше различать щуплую фигурку крестьянина, — почему не сознаешься, где дробишь табак? Ясно, что не один действуешь, есть у тебя помощнички!