Эмилиян Станев - Чернушка

Эмилиян Станев

Чернушка

1

Старая лиса следила за каждым движением своего пятимесячного лисенка, но делала вид, что спит.

Лисенок сидел на тропинке. Время от времени он поднимал свои черные бархатные ушки, слишком большие для его маленькой головы, и прислушивался к перебранке соек в дубовой роще. Лисенок крутился здесь с самого полудня, лишь только солнце осветило всю вырубку, ложился, вставал, вывешивал язык и поскуливал, как щенок, потерявший хозяина.

Лису это совершенно не трогало. Она продолжала лежать, равнодушно прикрыв глаза, но сквозь черные щелки проглядывали желто-зеленые зрачки. Солнечный луч, пробившись между скалами, освещал ее белое брюхо.

Несколько дней назад у нее было пятеро лисят, но она прогнала их прочь, и теперь они бродили по ущелью. Один только этот лисенок не желал уходить, хотя и ему мать дала понять, что его присутствие ее раздражает. Материнский инстинкт угас в ней. Она снова начала толстеть, летняя шерсть вылезала, зимняя буйно росла, а вылинявший хвост покрывался новой рыжеватой шерстью.

Целыми днями лиса лежала под скалами, покрытыми зеленым плющом, желтым лишаем и молодыми осинками, раньше времени загоревшимися багряным цветом. Лето кончалось, и пищи было вдоволь; по ночам лиса досыта наедалась прелыми и сладкими дикими грушами, ягодами боярышника и диким виноградом, оплетавшим, как веревкой, ветви деревьев. Порой ей удавалось поймать зайчонка, птицу или мышь, и утром она возвращалась домой довольная и сытая, мокрая от росы, охваченная ленивой истомой и безразличием ко всему.

В послеполуденные часы она погружалась в сладостную дрему. Солнце приятно припекало, в примолкшем лесу стояла тишина, река пенилась на дне ущелья, и ее ровный рокот убаюкивал. Не будь на тропинке этого упрямого и глупого лисенка, мать погрузилась бы в блаженный сон.

Лисенку надоело стоять на одном месте, он повернулся, чтобы лечь, но, снова увидев мать, нерешительно пошел к ней. Всем своим видом он молил о прощении. Красивые глаза, желтые как янтарь, словно говорили: «Почему ты меня гонишь и кусаешь? Что я тебе сделал?»

Лисенок подошел так близко, что почувствовал запах матери, и в нем опять проснулась надежда: может быть, на этот раз мать примет его, не заворчит, не укусит? Тогда он ляжет возле нее и поиграет ее хвостом, как он это делал всего несколько дней назад.

Почти уверенный в том, что все так и будет, он потянулся лизнуть продолговатую морду матери. Но в то же мгновение лиса подпрыгнула, как на пружине. Лисенок бросился бежать. Шерсть на его спинке встала дыбом, он старался увернуться от оскаленной пасти матери, а она злобно ворчала и кусала его. Мать гнала лисенка через всю вырубку до большого плоского камня, где лисенок беспомощно повалился на спину. Лиса нависла над ним, оскалив свои белые и острые, как шило, зубы и долго смотрела на свое дитя горящими от ненависти глазами. Это означало: «Не смей подходить ко мне! Этот лес мой, и тебе здесь делать нечего! Отныне я тебе не мать и знать тебя не желаю!»

Когда мать скрылась в подлеске, лисенок встал и, даже не отряхнувшись, грустно поглядел на родные скалы. Путь туда был ему заказан, и он печально потрусил к дубовой роще в глубине дола.

Это была лисичка, и очень мелкая. Мех у нее был серо - черный с зеленовато-бурым отливом, а грудь и брюшко — серые, почти свинцовые. Обычно кончик хвоста у лисиц белый и заостренный, особенно у тех, что живут в горах, а у нее был тупой, без единого белого волоска и выглядел куцым и каким-то незаконченным. Но зато глаза были редкой красоты и необыкновенно выразительные. Они блестели, как перламутр, а когда свет падал прямо на зрачки, казалось, что они из прозрачного янтаря, в котором проглядывают бесчисленные прожилки. Даже и сейчас глаза лисички не утратили своей живости и ясности. Красноватые брови под широким выпуклым лбом и тонкая острая мордочка еще больше усиливали это присущее только лисам постоянное жизнерадостно-лукавое выражение. Лисичка ходила мелкими бесшумными шажками, грациозно ставя свои черные лапки на одну линию, так что все ее тело раскачивалось в такт шагам, как раскачивается тонкий, гибкий прут в руках бегущего человека.

Добравшись до высокого леса, лисичка почувствовала, как из тенистой ложбины пахнуло холодом и влагой. Лес был полон солнечных капель и серых теней. Раздавалось басовитое жужжание шершней, вылетавших из дупла на дубе, легкая дробь дятла. С одного дерева крикнула сойка. Лисичка залегла, но было уже поздно — птица ее увидела.

Сойка крикнула еще раз, уверенней, и уже не умолкала. Выкрики ее хотя и были все похожи друг на друга: «Кра-а! Кра-а!» — однако для острого слуха лисички они не были одинаковыми. Она понимала язык соек не хуже, чем они сами понимали друг друга. Крики эти значили: «Лиса! Осторожно! Все сюда!»

Лисичка попробовала спрятаться и вошла в лес, но сойка, перелетая с дерева на дерево, не выпускала ее из виду. Блестящий бархатистый хвост птицы все время вздрагивал, хохолок на голове вздыбился. С противоположного склона ложбины отозвалась другая сойка. За ней мирную тишину леса нарушила ореховка своим неприятным криком, напоминающим тарахтение погремушки.

Лисичка все дальше углублялась в лес, но птицы следовали за ней, перелетая с ветки на ветку и стряхивая вниз желуди, которые падали возле нее и пугали. Наконец она скрылась с глаз своих преследователей, спрятавшись за кизиловым деревом.

2

Пока не стемнело, она лежала под кизилом, свернувшись клубочком, — в ложбине было холодно.

Хорошо бы поспать, но ее мучили воспоминания о матери, вселяли тревогу незнакомые запахи и звуки. Совсем близко шелестела хвостом белка, в ущелье скрипели колеса телег и громыхали грузовики. В ложбине все звуки усиливались и держали лисичку настороже.

Тем временем все ущелье накрыла тень. Лишь вершины противоположного склона были еще освещены солнцем. По крутой луговине спускалось стадо коров. Бренчали колокольчики, животные белели, как огромные валуны, которые несет поток. Надвигался мирный августовский вечер. Небо очистилось, горизонт окрасился в розовый цвет, и орел закружил над одной из скалистых вершин по ту сторону долины, где он ночевал.

Лисичка оставила свою лежку и затрусила по тому же пути, по какому пришла сюда. За дубовой рощей находились поля, где они обычно мышковали с матерью и братьями.

Когда она вышла на небольшое поле, солома на стерне заблестела при свете звезд, а цикады запели еще громче. Лисичка притаилась на меже в ожидании тихого мышиного писка. В это время года мыши бегали по полям, делая зимние припасы. От матери она выучилась всем правилам этой охоты.

За высокой межой, обросшей терном, она услышала легкий шум и тут же увидела мышь. Словно шарик, мышь покатилась и растворилась в сумерках. Лисичка поняла, что мышь ее заметила. Она легла на межу, навострила уши и впилась глазами в стерню.

Лес почернел и поднялся глухой стеной. Осыпанное звездами небо открыло свой глубокий свод. В долине крикнула сова, встревоженный дрозд засвистел на опушке леса.

Лисичка терпеливо ждала. Мышь снова появилась. Она бежала к меже, напуганная совиным криком. Лисичка прыгнула, распушив хвост по воздуху, и мышь заверещала в ее лапах…

Проглотив добычу, она облизнулась и вильнула хвостом, как делают кошки, когда они радостно взволнованы. Она обнюхала межу, обнаружила мышиную норку и попробовала ее разрыть.

Земля была сухая и неподатливая, но лисичка рыла со всем усердием. Наконец она добралась до норки, устланной соломой и мохом. В ней лежало шесть голых мышат.

Лисичка, не торопясь, съела их, вспрыгнула на межу и пошла по ее краю.

Межа чернела посреди светлой стерни; в конце ее росли кусты ежевики, развесистые и черные.

Она уже приближалась к кустам, как в шею ей вонзились зубы матери. Лисичка вырвалась и бросилась бежать в поле. На этот раз мать преследовала ее особенно яростно. Она догоняла ее и жестоко кусала. Лисичка взвизгивала и, в свою очередь, пыталась укусить мать…

Это продолжалось и на вырубке, где лисичка надеялась, что мать оставит ее в покое. Однако старая лиса гнала ее до самой реки. Первый раз в жизни лисичка увидела сверкающую, бурлящую воду, которая образовывала пороги и омуты среди больших камней и скал. Вода смутила ее, но запахи тины и лягушек, попрыгавших в воду, пробудили в ней любопытство.

Облизав раны, она пошла против течения. На другом берегу реки поднималась насыпь шоссе. Лисичка часто бросала туда боязливые взгляды. У самого берега шевельнулась какая-то тень, и на гладкой поверхности воды отразился силуэт другой лисицы.

Лисичка узнала в ней свою сестру и решила убежать в лес, но сестра погнала ее по берегу. Рана на шее болела, лисичка чувствовала себя совсем измученной и снова вступать в борьбу не хотела. Поняв, что ее вот-вот настигнут, она бросилась в реку, перешла ее вброд и выскочила на другой берег. Сестра вынудила ее перейти шоссе и подняться в лес над ним.