Почтовая открытка - Берест Анна
Семья Рабиновичей, собравшаяся было закрывать дом, распаковывает чемоданы. В Париж они не вернутся из-за угрозы бомбардировок.
Родители идут в мэрию, чтобы зарегистрировать дом в Лефорже своим основным местом жительства. Это позволит Ноэми и Жаку посещать лицей в Эврё.
В деревне они чувствуют себя в большей безопасности, соседи любезны с ними. Благодаря устроенному Нахманом огороду прокормиться легко, а дяди-Борины куры регулярно дают крупные и свежие яйца. Среди наступившего хаоса Эфраим радуется хотя бы тому, что так кстати купил эту ферму.
Через неделю Ноэми и Жак идут в школу. Ноэми учится в последнем классе. Жаку до окончания школы осталось три года. Мириам ездит в Париж и обратно, чтобы посещать занятия по философии в Сорбонне. Эмме привозят на дом фортепиано, чтобы она могла хотя бы играть гаммы. По воскресеньям Эфраим сражается в шахматы с мужем учительницы.
«Идет война», — повторяют Рабиновичи, словно от повторения этих слов смысл их станет ощутимей на фоне совершенно нормальной жизни. Пока же это просто слова, которые звучат из радиоприемников, их читают в газетах, слышат от соседей по стойке в пивной.
В письме к дяде Боре Ноэми пишет: «Все равно я вовсе не хочу умирать. Так хорошо жить, когда небо голубое».
Недели проходят в странной атмосфере, это трагическая беспечность смутных времен, когда вдали уже рокочет нереальный гул войны. И абстрактная масса убитых на фронте.
— В бумагах Мириам я нашла несколько страниц из тетрадок Ноэми. Она пишет: «А весь остальной мир живет своим чередом, ест, пьет, спит, заботится о своих нуждах, и все. Ах да, мы знаем: где-то идут сражения. А мне какое дело, у меня есть все, что нужно. Нет, кроме шуток, там ведь у них настоящий голод, говорим мы, набивая брюхо самыми разнообразными блюдами. Опять они про Барселону! Мне хочется музыки! И поворачивается ручка радиоприемника, и сводка новостей, которую читает диктор, сменяется на бархатистый, чарующий голос Тино Росси. Какой успех. Равнодушие, полное равнодушие. Глаза закрыты, лица спокойны и невинны. Все продолжают спорить, много кричат, собачатся, мирятся, а в это время гибнут люди».
Немцы захватили Польшу. Французы и англичане начинают слабые наступательные операции, но, похоже, сами не очень-то в них верят. Это была своего рода мнимая война, англичане назвали ее словом phoney. Один французский журналист перепутал это слово со словом fanny — странная, смешная, и она навсегда вошла в историю как «странная война».
Отец Эммы, Морис Вольф, пишет дочери письма, в которых рассказывает о сентябрьской кампании и вступлении танков в город Лодзь. Вольфы обязаны съехать и отдать свой дом немецким оккупантам, возможно даже уступить им прядильную фабрику и свою прекрасную дачу, где на каменном крыльце Жак когда-то делал свои первые шаги. Больно представить, как по увитой плющом лестнице поднимаются немецкие солдаты. Весь город реорганизован, районы разделены на территории. Для евреев отведены Място, Балуты и Марысин. Вольфам приходится переехать в Балуты и поселиться в небольшой квартире. Введен комендантский час. Жителям запрещается покидать дома с семи вечера до семи утра.
Эфраим, как и большинство французских евреев, не догадывается, к чему все идет.
«Польша не Франция», — твердит он жене.
В конце учебного года странная война заканчивается. Экзамены переносятся или отменяются. Девочки не знают, каким образом получат дипломы. Эфраим узнает из газеты, что немцы в Париже, — необычное чувство опасности, одновременно далекой и близкой. Первые бомбардировки. Двадцать третьего июня 1940 года Гитлер решает посетить Париж вместе со своим личным архитектором Шпеером, французская столица должна вдохновить его для реализации проекта Welthauptstadt Germania, то есть «Столица мира Германия». Адольф Гитлер желает сделать Берлин образцовым городом, воспроизводящим главные памятники Европы в масштабе, в десятки раз превосходящем исходные сооружения, в том числе Елисейские Поля и Триумфальную арку. Любимый памятник фюрера — оперный театр Гарнье с его необарочной архитектурой: «Самая красивая лестница в мире! Когда дамы в роскошных платьях спускаются по ней, минуя две шеренги офицерских мундиров… Герр Шпеер, нам надо построить нечто подобное!»
Не все немцы относятся к переезду во Францию с таким же энтузиазмом, как Гитлер. Солдаты оккупационных войск должны покинуть свои дома, родину, оставить жен и детей. Нацистское пропагандистское ведомство разворачивает масштабную рекламную кампанию. Главное — пропагандировать французское качество жизни. Поговорка на идиш беззастенчиво обращается в нацистский лозунг: «Glücklich wie Gott in Frankreich» — «Счастлив, как Бог во Франции».
Рабиновичи не возвращаются в Париж даже после капитуляции Франции и объявления перемирия двадцать второго июня 1940 года. Многие едут подальше от немцев на запад, и семья на несколько недель селится в Бретани, в местечке Ле-Фауэт близ Сен-Бриё. Поначалу девочек удивляет запах водорослей, соли и ламинарии на подступах к пляжу. Потом они привыкают. Однажды утром море уходит — оно отступает насколько хватает глаз. Девочки в жизни не видели ничего подобного и застывают в молчании на несколько минут.
— Море тоже прячется от страха, — говорит Ноэми.
Несколько дней не выходят газеты. Оккупация Парижа кажется чем-то нереальным, особенно когда ты сидишь на пляже и наслаждаешься последними солнечными днями. Закрыть глаза. Обратить лицо к морю. Плеск волн и гомон детей, которые строят замки из песка. В последние августовские дни как никогда кажется, что минуты счастья уже никогда не вернутся. Беззаботные дни, бесцельные минуты. И неприятное чувство, что эти дни — последние, что все, что было пережито, уже пропало.
Глава 19
Начало учебного года. По указке Берлина Франция переходит на немецкое время. Администрация всех компаний и учреждений должна передвинуть стрелки на час вперед, возникает путаница, особенно при пересадке с одного поезда на другой. На письмах ставится дополнительный штамп Германской империи: Deutsches Reich, а на здании Законодательного собрания вывешена свастика. Школы реквизированы, введен комендантский час с 21:00 до 6:00, уличное освещение в ночное время отключается, а товары продаются только по талонам. Гражданские лица обязаны затягивать все окна черной тканью или замазывать краской: это маскировка, чтобы самолеты союзников не увидели города. Немецкие солдаты ходят по домам и проверяют. Дни становятся короче. Петен — глава французского государства. Он начинает проводить политику национального обновления и подписывает первый закон о статусе евреев. Это отправная точка. Первый немецкий приказ — от двадцать седьмого сентября 1940 года, последовавший за ним закон — от третьего октября. Позже, резюмируя ситуацию, Мириам напишет: «Все смешалось в один день».
В этой катастрофе парадоксальным образом соединяются неторопливость и жестокость. Все оглядываются назад и удивляются, почему не действовали раньше, когда еще было полно времени. Ломают голову: почему они были так беспечны? Но слишком поздно. По закону от третьего октября 1940 года, евреем считается любое лицо, родившееся от трех дедушек и бабушек еврейской расы или от двух дедушек и бабушек одной и той же расы, если их супруг или супруга — евреи. По нему евреям запрещается работать в бюджетной сфере. Евреи-учителя, военнослужащие, чиновники и работники местной администрации подлежат увольнению. Евреям также запрещается печататься в прессе. И работать в сфере досуга и развлечений: в театре, кино, на радио.
— Был же еще список запрещенных авторов?
— Конечно! Так называемый «список Отто», по имени немецкого посла в Париже Отто Абеца. В нем перечислены произведения, изъятые из продажи в книжных магазинах. В список попали, разумеется, все авторы-евреи, а также коммунисты, неудобные для режима французы, такие как Колетт, Аристид Брюан, Андре Мальро, Луи Арагон, и даже покойники, например Жан де Лафонтен…
