Почтовая открытка - Берест Анна
— У тебя рот испачкан шоколадом, — говорит Эфраим, вставая из-за стола. — Но я тебя понял, спасибо. Теперь мне пора идти.
— Так быстро? Я хотела познакомить тебя с сыном, с Давидом!
— Не могу, меня ждет жена. Извини, нет времени.
Эфраим видит, что Анюта обижена тем, что он так скоро с ней расстается. И это воспринимается им как победа.
«Что она надумала? Что я весь вечер проведу в ее отеле? Может, прямо у нее в номере?»
Чтобы вернуться домой, Эфраим берет такси, он с облегчением видит в зеркале заднего вида, как исчезает Анютин отель. В машине на него вдруг нападает смех, странный смех. Водитель решает, что клиент пьян. В каком-то смысле так оно и есть, Эфраима пьянит внезапно обретенная свобода. «Я разлюбил Анюту, — убеждает он сам себя, говоря вслух, как сумасшедший, на заднем сиденье машины. — Как она нелепа! Повторяет слова своего мужа, как попугай. Он, верно, богатая шишка, из тех несносных дельцов, что провоцируют в людях ненависть ко всем евреям. И потом, не так уж она теперь и красива, по правде сказать. Щеки обвисают, веки набрякли. На руке коричневые пятнышки…»
Эфраим сидит в машине, и вдруг его бросает в пот: все тело источает любовь к кузине, она сочится из каждой поры.
— Ты уже вернулся? — удивляется Эмма, не ждавшая мужа дома так скоро. Она молча чистит овощи, пытаясь чем-то занять дрожащие руки.
— Да, я вернулся, — говорит Эфраим, целуя Эмму в лоб и радуясь тому, что снова оказался в тепле своей квартиры, с запахом готовящейся еды и шумом детей в коридоре. Никогда еще семейный очаг не казался ему таким уютным. — Анюта хотела сообщить, что уезжает в Америку. Вот и все, нечего было рассиживать весь вечер. Она считает, что мы должны как можно быстрее все уладить и бежать из Европы. Что ты об этом думаешь?
— А ты?
— Не знаю, я хотел спросить тебя.
Эмма задумывается надолго. Она встает из-за стола и кидает овощи в кастрюлю с водой, горячий пар пышет ей в лицо. Потом она снова поворачивается к мужу:
— Я всегда шла за тобой. Если надо уехать и начать все сначала, я пойду за тобой.
Эфраим с любовью смотрит на жену. Чем он заслужил иметь такую любящую и верную супругу? Как можно ему любить кого-то, кроме нее? Он поднимается и заключает ее в объятия.
— Вот что я думаю, — говорит наконец Эфраим. — Если бы моя кузина Анюта разбиралась в политике, мы бы об этом давно знали. Я считаю, она все принимает слишком близко к сердцу. Конечно, то, что происходит в Германии, ужасно… Но Германия — не Франция. Анюта все мешает в одну кучу. И знаешь что? У нее глаза были совершенно безумные. С расширенными зрачками. И вообще, что нам делать в Америке? В нашем возрасте? Ты что, будешь гладить брюки в Нью-Йорке? Да вдобавок за гроши! А я? Нет, нет, нет, там и так полно евреев.
Все хорошие места уже заняты. Эмма, я не хочу снова тебя мучить.
— Ты твердо решил?
Эфраим несколько секунд серьезно обдумывает вопрос жены и подводит итог:
— Это была бы полная глупость. Уехать, когда нам вот-вот дадут французские документы. Закроем эту тему, и зови детей. Скажи им — пора садиться за стол.
Глава 18
Одиннадцать лет исследований увенчались успехом: дядя Боря создает прибор, позволяющий определять пол цыплят еще до вылупления из яйца. Наблюдая за ростом так называемых паучков — красных нитей, образующих жилки будущего птенца, можно предсказать, кто родится — курица или петух. Настоящая революция, о которой пишут несколько чешских газет, в том числе «Прагер прессе», «Прагер тагблат», еще одна профранцузская пражская газета и «Народное освобождение».
В начале декабря 1938 года Борис приезжает из Чехословакии, чтобы зарегистрировать патенты на свое изобретение во Франции. Компания Эфраима, SIRE, будет представлять его научные разработки. Братья целыми днями сидят в кабинете, готовя документы. Их радостное возбуждение передается всему дому. Эмма может перевести дух: муж на время оставил свои вечные жалобы на администрацию.
На рождественские каникулы семья в полном составе покидает город и отправляется в Нормандию, в деревню Лефорж.
— Да у вас настоящий колхоз! Тут явно не обошлось без Нахмана! — восклицает дядя Борис, прибыв на место. — Но кое-какие усовершенствования не помешают…
Дядя Боря, после высоких должностей в партии эсеров сделавшийся заправским крестьянином, знает о животных все. Благодаря ему маленькое хозяйство Рабиновичей расширяется. Борис заводит кур и несколько свиней. Мириам и Ноэми обожают чудаковатого дядю. Взрослые бездетные люди очень привлекают детей, детям с ними легко и спокойно.
Эмма хотела бы отпраздновать Хануку в кругу семьи, но братья против. Видя, что они заодно и что муж настроен добродушно, она отступает.
— Но я обещаю, дети, — говорит Эфраим, — как только нам дадут французское гражданство, мы станем праздновать Рождество и покупать елку!
— И заведем ясли с младенцем Иисусом? — поддразнивает отца Мириам.
% Ну… не стоит перебарщивать… — отвечает он, косясь на жену.
Когда они возвращаются в Париж пятого января 1939 года, Борис получает приглашение от Мэрилендского университета принять участие в предстоящем Седьмом всемирном конгрессе по птицеводству. Он называется «Ускорение производства». Это официальное признание, и Эфраим покупает по такому случаю бутылку шампанского. Эммануил тоже приходит ужинать на улицу Адмирала Муше. Он сообщает братьям, что хочет уехать в США, попытать счастья в Голливуде.
— Сегодня я жалею, что не послушал отца, когда он уговаривал нас отправиться в Америку. Я бы добился успеха, как Фриц Ланг, Эрнст Любич с Полой Негри, Отто Премингер или Билли Уайлдер, уехавшие в нужное время… Я был слишком молод! Думал, что все знаю лучше отца…
Но Борис и Эфраим советуют ему немного подождать, все хорошенько обдумать.
Вернувшись в Чехословакию, дядя Боря шлет племянницам и брату Эфраиму тревожные открытки. Ситуация в Европе ухудшается. «Мы не осознавали, насколько все это серьезно», — пишет он.
В марте Германия вторгается в Чехословакию. Борис оказывается в ловушке: ему не покинуть страну, он вынужден отказаться от поездки на Всемирный конгресс по птицеводству в Мэриленде. Он страшно огорчен. Снова и снова вспоминает он свой разговор с Эммануилом и спрашивает себя, может, стоило поддержать брата в решении ехать в США, пока не исчезла последняя возможность.
Нахман уговаривает семью поехать на летние каникулы 1939 года к ним в Палестину. Но Эмма и Эфраим помнят томительные недели под палящим зноем и предпочитают провести лето в прохладе своего нормандского дома. К тому же Эфраим все еще рассчитывает получить гражданство — поездка в Хайфу не на пользу его досье.
В мае Франция берет обязательство оказать военную помощь Польше в случае нападения Германии. Эмма каждый день шлет письма родителям в Лодзь. Она ни с кем не делится опасениями, особенно скрывая их от детей.
Во время каникул Мириам начинает рисовать небольшие натюрморты: корзины с фруктами, бокалы с вином и прочие ванитас. Свои картины она предпочитает называть по-английски still life. Тихая жизнь. Ноэми каждый день старательно пишет в дневник. А Жак зубрит «Общие основы агрономии» Ланье-Лашеза. В начале сентября, накануне возвращения в Париж Мириам и Ноэми отправляются из своей деревни в Эврё, чтобы закупить гуашь и холсты небольшого формата.
Катя рядом с собой велосипеды, девушки идут вдоль массивного фасада Сберегательного банка, и вдруг с большой часовой башни раздается звон колоколов. Колокола звонят и звонят, не прекращая. Затем ударяют в набат все городские колокола на всех церквях. Когда сестры подъезжают к магазину художественных красок, владелец с грохотом опускает железную штору.
— Идите домой! — бросает он девочкам.
В открытое окно слышен чей-то крик.
Мириам потом будет вспоминать, что начало войны — это очень громко, очень шумно.
Сестры вскакивают на велосипеды и поспешно возвращаются на ферму. На обратном пути они снова проезжают поля — те ничуть не изменились. Природа неизменна и безучастна.
