Сергей Чихачев - КУНСТ (не было кино). Роман с приложениями

Я

«Ягод нет кислее клюквы.

Я на память знаю буквы».

История на этом почти заканчивается. Потому что на кого из героев ни посмотри, все уже заняты другими делами. Фэбээровцы сочли свою миссию выполненной. Главаря российского пиратства поймать, конечно, не удалось, но зато шантаж и угрозы по адресу голливудских киностудий прекратились. За что ряд офицеров были удостоены личной встречи и благодарности знаменитого Спилберга.

Первый заместитель Стаса руководит «БлокБастардом», небольшой легальной студией, занимающей свою небольшую нишу на видеорынке. Он выпускает DVD официально, не брезгуя, впрочем, пиратскими приработками – однако левыми тиражами живут все дистрибьюторы, так что обвинять его в исключительной нечестности мы не будем.

Стивен Спилберг не утратил своих позиций в Голливуде и по-прежнему является одним из самых востребованных режиссёров и одним из самых талантливых продюсеров современного кино.

Кролик вышел из «БлокБастарда» и организовал свою маленькую студию, которую у него вскоре отобрали лихие люди. Теперь он работает мойщиком в гараже «Литературной газеты».

Аналитики по-прежнему анализируют ситуации. И успешно.

От таёжной собачки давно остались только кости, а лесовозы так же, как и раньше, не глушат зимой дизеля.

Ан списали. Кабардинец Руслан погиб в Чечне при невыясненных обстоятельствах.

Авианесущий крейсер «Новороссийск» был демилитаризован и продан Китаю на переплавку. А потом китайцы не стали его переплавлять, а стали, наоборот, оснащать собственным вооружением. Он ещё, видимо, повоюет.

Серёга Воробьёв стал толстым, самодовольным и успешным. Кажется, он начальник какой-то охраны. На переподготовку уже не ездит – время вышло. Да и неизвестно, отправляют ли сейчас халулаевцев на переподготовку.

Аист давно вышел на пенсию и живёт на Дальнем Востоке с семьёй. У них плохо с деньгами, зимой выключают отопление и свет. На эту тему Аист даже давал интервью одному из центральных телеканалов – как пострадавший жилец.

А если бы мы смогли каким-нибудь волшебным образом увидеть Стаса Стрельцова, то обнаружили бы его сидящим в шезлонге на фоне океана и тропической растительности. В океане он принципиально не купается. Вместо этого целыми днями читает и жрёт с блюдечка клюкву с сахаром. Где он умудряется покупать клюкву в тропиках – одному богу известно.

И если уж прибегнуть к помощи волшебства и залезть в мысли Сэса, прямо под черепную коробку, то можно увидеть, что он не считает себя этаким затворником, обречённым на вечное изгнание. Совсем наоборот.

Он считает, что сейчас и в ближайшем будущем весьма перспективным направлением являются компьютерные игры. Неизвестно, правда, чего он тогда ждёт.

Разве что почти пустого транспортного Ан и нового чёткого приказа, который – давайте смотреть правде в глаза – вряд ли когда-нибудь будет до конца осмысленным.

В следующий раз я бегло перечитал эти строки, сидя за рулём в утренней пробке. Мириады машин стояли передо мной и сзади меня, делая бессмысленными все страхи о пребывании на том свете. Грязные борта «газелей» и взбесившиеся высокие коробки маршруток, тонированные стёкла убитых «жигулей», синие мигалки, гигантские фуры и микромашинки с женщинами за рулём – в час пик между ними не проскользнёт и велосипедист. Апокалиптическую картину московского дорожного утра довершали трамваи, неловко столпившиеся друг за другом на строгой рельсовой прямой у Сокольников. Стоило задержать взгляд на далёком входе в парк – и пропадали толпы, которых пожирало метро, наполняясь людской чернотой, гигантские новые здания, нависшие над пустошью, где охотились с соколами, и тысячи машин, застывших в давящемся пароксизме на Стромынке. Я гулял в Сокольниках с мамой, когда был маленьким, – точнее, мама гуляла там со мной. За оградой парка об этом не напоминает почти ничто.

Моего города больше нет. Пацаном я прибегал из школы, наспех делал уроки, вешал себе на шею тёмно-серый ключ на витом шнурке, кричал «Я гулять!» – и пропадал до вечера. Меня никто и не думал искать. В моём городе тогда людей было столько же, сколько сейчас автомобилей, и он казался мне огромным. В самый напряжённый день на улице было меньше машин, чем сейчас в ночь с субботы на воскресенье. Я дрался и играл в футбол, я шлялся по окрестностям; в моём городе, у метро «Щ.», которое потом переименовали в метро «А.», для меня опасности не было. На лавочках – они тогда были во дворах – сидели старушки. Толстый дядя Коля в коричневом пальто шёл за пивом. Сумасшедший дядя Женя ремонтировал свой мотоцикл, который хранился почему-то в серой трансформаторной будке. На углу с Маломосковской вечно стояла жёлтая бочка с квасом: три копейки за маленькую кружку, шесть – за большую, а наполнить трёхлитровую банку стоило тридцать шесть копеек. Я всё детство мечтал работать на разливе кваса. Напротив дома был кинотеатр «Огонёк» с лимонадом, песочными кольцами и «Новыми приключениями неуловимых», которые я видел раз двадцать. У сломавшейся машины притормаживали и спрашивали, не помочь ли. Водители такси с зелёным огоньком с хрустом крутили счётчик, когда пассажир бухался на сиденье, во вкуснейший бензиновый сладкий запах. Доехать до Рижского вокзала стоило пятьдесят копеек – мы так ехали один раз, когда сильно опаздывали на поезд, мама и я. Прадедушкин дом снесли – и прадедушка на том свете, представ перед Ним в синих молниях, может хотя бы гневно ткнуть пальцем вниз, указывая на кого-то. Мой дом не сносили. Мне не в кого ткнуть пальцем. А Москвы больше нет.

Ни у метро «Щ.», она уже не та, ни у метро «С.», на траверсе которого я перечитывал «Спасти Стивена Спилберга». Боязно признаться, но в целом синопсис Николая Второго не показался мне отвратительным. Здесь была структура, рассчитанная на серии. Здесь было хоть и не поддающееся сценарной переработке, но всё-таки стилевое решение. Тут был намёк на возможность превратить историю в этакий новомодный эпик о 80-х и 90-х годах. Получилась бы бизнес-сага. И – что для меня было немаловажно – отсутствовала необходимость врать, избегая тёплого взгляда Второго. Я мог смело назначать десятку за серию, брать творческий отпуск и садиться работать дома.

Да, логичная схема, но не без провалов. Например, совершенно упущено ощущение времени, когда DVD никакого не было, а были только те самые видеокассеты. Развитие сюжета скудновато, в отличие от затравки. Но это лечится.

В приподнятом настроении я ввалился на работу. Там меня встретила секретарша шефа, тупо глядящая в щель принтера. Милая Анжелочка (до знакомства с ней я был уверен, что подобные сценические имена носят только бляди на сайтах интимных услуг) жалобно глянула в мою сторону. За пятнадцать минут, пока я выковыривал из принтера насмерть застрявшую там по Анжелочкиной милости бумагу, я успел выслушать трогательную историю о том, что сегодня прямо с утра (рабочий день милой Анжелочки раньше десяти не начинался) в офис заявились какие-то люди, которые собираются отнять у Степана Арутюновича право аренды.

– Так нас отсюда выселяют? – переспросил я, выковыривая белые тугие спиральки.

– Ну да, – кивнула Анжела, испытывая невероятный прилив вдохновения при виде решающего её принтерную проблему человека. – Говорят, в Митино поедем. Там хорошее здание есть. Я Степану Арутюновичу позвонила сразу.

– И чего он? – полюбопытствовал я.

– Ругался матом. А потом вроде поехал разбираться. Но только это бесполезно.

– Почему? – кряхтел я, ломая ногти.

– Потому что это из мэрии приходили. Ну вот эти люди. А с мэрией кто будет бодаться?

Я вынул последние крошки из принтера и захлопнул крышку. Зашибись! Перспектива ездить каждый день из Черкизова в Митино по утренним пробкам – это то, о чём я мечтал. Мэрия. Чиновники. Я вот точно знаю, кто проорал на корабле Христофора Колумба знаменитое «ЗЕМЛЯ!» при виде американского, кажется, берега. Это, как пить дать, был средневековый испанский чиновник из комитета по землеустройству. Его, допустим, послали вместе с кораблём. Чтобы захваченную землю тут же оформить и включить её в какой-нибудь там кадастр. Представляете себе жизнь чиновника из комитета по землеустройству во время плавания? Ад! Кругом вода, море, вода, море, вода, море, вода, океан, снова вода… Земли нет. Нету земли вообще! Значит, взяток не дают. Значит, пилить нечего. И откатов нету. Конечно, он заорал «ЗЕМЛЯ!». Потому что был близок к помешательству.

На выходе из предбанника в коридор я столкнулся с приземистым, коренастым человеком, фигура которого мне показалась знакомой. Николай Первый смотрел угрюмо и сильно благоухал каким-то невероятно интенсивным одеколоном. Непонятно, как он не теряет сознание в машине, когда, облившись парфюмом, садится в салон.

– Доброе утро! – автоматически выдал я.