Хосе Сампедро - Река, что нас несет
Шеннон смотрел на нее из своего укрытия, стыдясь того, что стал невольным свидетелем этого уединения. Солнце уже совсем скрылось, и небо стало фиолетовым. Прошло довольно много времени, прежде чем он снова взглянул на нее. Она сидела, прислонившись к двери, лицом к пустынной дороге. В тени портала нельзя было разглядеть ее черты, но ее безжизненная поза, с поникшей на плечо головой, заставила его выйти из укрытия.
Он подошел к ней довольно близко, но она не замечала его, словно он ничем не отличался от земли или деревьев. Только остановившись перед ней, он прочел удивление в ее глазах, окруженных тенью, не потому что они плакали, а потому что были обращены внутрь.
— Я тоже пришел помолиться, — объяснил он.
— Ты? Такой безгрешный? — улыбнулась Паула.
— Нам всем не мешает это делать.
— Да, но некоторым это нужно больше. Особенно тем, у кого нет выхода.
— Выход всегда найдется.
— Только не для меня… Думаешь, я сошла с ума? Нет, я такая же меченая, как и Дамасо.
— Просто тебя что-то мучает, но ты не хочешь доверяться тому, кто может тебе помочь.
Из-под юбки выглядывала нога, обутая в альпаргату, у которой почти совсем протерлась пятка.
— Я зашью, когда вернусь, — сказала она, погладив подошву. И с гордостью добавила: — Теперь у меня есть иголка с нитками.
В этом ее упоминании о домашних вещах было что-то чистое и трогательное. Она словно вновь обрела свое женское царство. Шеннон не мог удержаться от желания поцеловать эту исцарапанную руку, которой она гладила подошву и прятала наваху у себя на груди. Но девушка отстранила его и ласково, чтобы не обидеть, сказала:
— Не надо.
Неподвижный воздух застыл, будто его и не существовало вовсе. Как и холода. В сумеречном бархатисто-синем свете все казалось печальным и отрешенным. Словно что-то витало в воздухе, что-то должно было случиться. Какое-то чудо, как в сказке со счастливым концом. И этот воздух заставил Шеннона произнести слова, которые, сорвавшись с губ, оставили на них привкус пепла его мистической фразы.
— Я знаю, что не нужно. Вернее, нельзя.
Но ничего не случилось. Разве что выражение ее рта стало по-детски доверчивым, а взгляд более глубоким, когда она ответила:
— Не понимаю.
— Не все ли равно. Кто-то один вдруг понимает, что так и должно быть. А уверенность успокаивает, даже когда причиняет боль.
Воцарилась тишина, такая ощутимая, будто она встала между ними. Ее нарушила сова, хранительница часовни, принявшись мелодично вздыхать на разные лады.
— Птица мудрости, — задумчиво произнес Шеннон. И с отчаянием, хоть и спокойно, добавил: — Если бы можно было не уходить отсюда, не подниматься, остаться здесь навеки!.. Если бы это было возможно!.. — Он с трудом заставил себя встать.
И окутанные неподвижными, таинственными сумерками, которые обещали чудо, так и не свершившееся, Шеннон и Паула отправились в обратный путь. Едва они достигли первых сосен, как их обступила целая армия теней. Холод пронзил их. Вдали, над суровыми горами, всплывала кровавая луна.
Напрасно Шеннон снова и снова спрашивал себя: почему не случилось чуда, которое обещали таинственные сумерки? Да и что в них было таинственного? И что должно было случиться? Но тут захохотал щегол, а Паула запела о пленнике, у которого убили птичку. Шеннона охватила внезапная ярость, и он язвительно сказал:
— Да, я знаю много романсов. Сейчас мне на память пришел еще один. О французской принцессе, которая идет по дороге с кабальеро. Он держит себя слишком скромно, и когда они приходят во дворец короля, она с издевкой говорит ему: «Насмешил меня кабальеро! Кто видал такую трусливость? Выть вдвоем с красоткою в поле и выказывать ей учтивость!»
Паула ничего не ответила, только посмотрела на него печальными глазами — не из мира сказок и спокойных сумерек, а из мира дорог и скал, заросших кустарником. И Шеннон раскаялся в своих словах.
— Не обращай на меня внимания. Я знаю другие романсы, гораздо лучше этого, и они тебе больше подходят.
— И тебе тоже, — уверенно ответила Паула.
— Мне?
— Ты ведь не Сухопарый.
— В том-то и беда… Но это верно… Знаешь, какой случай произошел со мной однажды в Италии?.. Мы только что захватили деревушку, еще горели дома. Наш взвод получил небольшую передышку. Я отошел в сторонку, сел против развалин дома и открыл банку мясных консервов. Вдруг рядом выросла тень. Я поднял голову. Женщина в черном встала передо мной на колени. Ей было совсем немного лет, но выглядела она почти старухой и молодость уже никогда больше не вернется к ней. На руках она держала девочку с большими глазами на исхудалом лице. Девочка эта была немым укором тому, что творилось вокруг. Женщина обратилась ко мне на ломаном итальянском языке. «Pane… bambina»[7], — говорила она, протягивая ко мне руку. И тут же добавила, глядя на меня с откровенным вызовом и вместе с тем с полным равнодушием: «Я дом близко… я с тобой…» Я отдал ей свою еду и встал. Она поцеловала девочку, положила ее на землю и тоже встала. Она меня не поняла. Я ласково погладил девочку и спросил ее: «Откуда ты, милая?» «Тресанко, синьор», — ответила она тоненьким голоском. «Сицилия», — пояснила ее мать, глядя на меня с удивлением. Я посмотрел на нее, улыбнулся и пошел прочь.
Шеннон помолчал, воскрешая в памяти прошлое; тишину нарушал только ритмичный звук их шагов.
— Не успел я отойти, — продолжал он, — как женщина догнала меня. «Святой! Святой!» — сказала она и, сунув мне что-то в руку, добавила: «Принесет много счастья!» Это был амулет, маленький коралловый кулачок. «А разве вам он принес счастье?» — спросил я. Женщина показала на девочку и воскликнула: «Она жива! Понимаете, жива!» «А отец?», — спросил я. «О, нет, нет… Умер. Но но теперь. Раньше, дома. Праведной смертью». Я хотел вернуть ей амулет. Но она не взяла. Она стояла и долго-долго смотрела мне вслед…
Они подошли к реке уже совсем близко. Луна отражалась в воде и чуть серебрила влажные бока стволов, отчего река казалась светлой среди густых лесных теней.
— Эта история напомнила мне о том романсе, который я только что тебе рассказал, — улыбнулся Шеннон с горечью. — Когда я потом сказал об этом случае товарищу, он посмеялся надо мной. «Дурак! Она хотела получить хлеб для дочери, мужчину для себя и выглядеть при этом повинной жертвой…» Так ответил мне храбрый солдат. И сначала я ому поверил. Но поразмыслив, я решил, что он не прав… иначе зачем ей было давать мне вот это… Как ты думаешь, Паула?
С этими словами он отвязал от пояса коралловый кулачок, висевший на шнуре. Паула подержала его немного. Ее неподвижный силуэт четко вырисовывался в лунном сиянии.
— Я никогда не стану искать мужчину, Ройо. Никогда, можешь не сомневаться, — убежденно произнесла она, возвращая ему амулет.
Шеннон поцеловал коралловый кулачок и снова привязал его к поясу. Затем свернул в сторону, делая небольшой крюк, чтобы им прийти в лагерь порознь. Он думал о том, что, если бы там, на холме, в почти священных сумерках, случилось бы что-то неведомое, еще непознанное… «Кто знает?» — спрашивал он себя.
Паула смотрела, как он удаляется от нее все дальше и дальше.
— Ах! — глубоко вздохнула она. — Если бы я могла его полюбить!
4
Ла-Тагуэнса
От Бухадильи до моста Ла-Тагуэнсы не больше восьми километров по реке, однако потребовалось почти десять дней, чтобы преодолеть трудные теснины Уэльгас, Пье-Лабро и Портильо-Рубио. Погода снова испортилась, лил холодный дождь, а когда он переставал, люди все равно часто соскальзывали в воду с камней и бревен. Первое апреля настигло их у кладбища Уэртапелайи, чтобы порадовать взгляд, как сказал Балагур. На следующий день они добрались до Ла-Тагуэнсы — мост, построенный на высоте тридцати метров, обоими концами упирался в скалы. Миновали его с трудом, на бревнах, так как берега здесь были крутые, и, разбив лагерь чуть ниже по течению, усталые, завалились спать.
Что-то вдруг заставило Шеннона проснуться, едва лишь забрезжил рассвет. Дождя, к счастью, не было. Шеннон удивился, увидев, с каким остервенением, чуть ли не пинками, расталкивает Американец одного из спящих. Рядом с ним стоял Сухопарый, потерявший всю свою уверенность, и не переставая кричал:
— Да не может этого быть, дружище! Не может быть! Я сам связывал их вместо с Четырехпалым. Я ведь всю жизнь лес сплавляю.
— Тогда почему же они разорвались? — в бешенстве спросил Американец.
— Не знаю… Может, вода поднялась?
— Не выше, чем вчера.
— Не может этого быть.
— Пойди посмотри сам.
— Всю жизнь сплавляю лес, — тупо твердил Сухопарый.
Едва Шеннон увидел расстроенные лица сплавщиков, он сразу понял, что произошло что-то серьезное.
— Кузнец-то он хорош, только молота ему не хватает, — шутливо заметил Дамасо, как бы оправдывая товарища.
