Михаил Найман - Плохо быть мной
— Наверное, из-за тех, кто считает, что быть черным плохо, — отвечаю я не совсем впопад.
Он закидывает голову назад, выставляет напоказ белые зубы и упоенно хохочет надо мной. Я сморозил чушь, но знаю, что в его смехе нет злости. Я уверяю себя, что эти несколько секунд Бульдог ко всем в мире относится хуже, чем ко мне, — быть может, даже к собственной жене. И вся темнокожая компания начинает похлопывать меня по спине, говорить, что все нормально, и если что нужно, пусть спрашиваю не стесняясь. Каким-то образом я миную все унижения, которые проходят новички и испанцы. Как я это сделал? Сам не знаю. Наверное, потому что я не хочу выигрывать.
Я счастлив. Я рассказываю о себе. Я отвечаю шутками на шутки моих новых темнокожих знакомых. Я признаюсь, что почти бомжевал в Англии. В порыве восторга я привираю, говорю, что перепробовал почти все наркотики, пока жил там. Я прибегаю ко всем моим познаниям черного сленга, которому научился у брайтонского наркодельца Шаки, выходца с Ямайки.
Все это страсть как не нравится испанцам. Толстому начальнику это тоже не нравится. Ничего нельзя сказать по лицу молодого начальника. Он просто зорко наблюдает за происходящим. Он смотрит на все это с непроницаемым лицом комсомольца, потом нагибается и говорит что-то на ухо толстому.
Толстый делает несколько шагов, пристраивается рядом и начинает слушать мой разговор с черными. Он насторожено поднимает голову, когда разговор заходит о моем наркотическом прошлом.
— Не знаю, откуда вы здесь достаете свою анашу, ребята, но в Англии дела с этим обстоят отлично! — счастливо ору я своим черным знакомым. — Полночи на пароме — и ты в Амстердаме!
— Наркотики, ты сказал? — строго переспрашивает меня толстый.
— Да, но это все в прошлом! — кричу я. — За тем и прилетел в этот город, чтобы покончить с моим прошлым!
— Пойди встань в тот конец конвейера, сынок.
Я оказываюсь в окружении испанцев. Их взгляды полны неприязни. Никто не просил меня работать. Кто сказал, что главное здесь — работа? Главное здесь совсем не это. Неужели я не знаю, что здесь главное? Непорядок, непорядок.
Один из испанцев взялся показать мне, что здесь главное. На мой вопрос, что делать с коробками, он отвечает, что их не надо трогать так же, как я трогаю себя, ложась спать, а просто ставить их на конвейер. Потом на ломаном английском спрашивает меня, как мои успехи на любовном поприще с плакатами порнокошечек, расклеенных по стенам моей квартиры. Или я предпочитаю котов?
Делаю первый шаг в его сторону, но в этот момент звенит звонок — перерыв на обед.
Иду вслед за чернокожим парнем по кличке Большой Каньон. Более подходящую нельзя было подобрать — гиганта крупнее в жизни не видел. А походка при этом легкая, как рояльный пассаж Оскара Питерсона. Иду за ним в комнату для рабочих и ловлю себя на том, что у меня идеально получается копировать неслышную поступь Большого Каньона. Внутри ощущаю потрясающую легкость — непринужденную, как джазовый грув.
Черные парни заходят в отдельную от испанцев комнату. Она меньше, зато, по всей видимости, тебя никто не будет здесь беспокоить. VIP-ложа, которая хоть и уступает в размерах загонам для простых смертных, но ее посетители обладают кучей привилегий и неограниченных свобод. В комнате всего несколько стульев и металлический комод с ящиками. Стены сплошь обклеены фотографиями обнаженных черных красоток, вырванными из порнографических журналов. Все как живые. Во всяком случае, я ощущаю их присутствие.
Бульдог указывает мне на один из плакатов.
— Для тебя что значит слово «любовь», Миша?
— Любовь к женщине — это одно, а к миру — это наоборот… — начинаю я.
— Я тебе покажу настоящую любовь, — перебивает он. — Вот! — тычет в один из постеров.
Это обнаженное смуглое, совершенно очаровательное миниатюрное создание с зелеными глазами, с серьезным печальным выражением лани. Из одежды на ней лишь золотой браслет, украшающий левую щиколотку. Но в первую очередь внимание привлекают невообразимые размеры ягодиц. Как будто эту часть тела подклеили, вырезав из плаката, который много больше фотографии.
— Вот где истинная любовь, Миша! — мечтательно прикладывается губами к комбинированному снимку Бульдог. Глаза его застилаются марихуанной дымкой. Выражение их задумчивое, нежное, он стал свидетелем чего-то по-настоящему прекрасного.
— Наша с ребятами единственная чистая и незапятнанная любовь, — делится со мной Бульдог сокровенным. — Мисс Алия Love. Недавно снялась для календаря на 1999 год. Ждем не дождемся, когда выйдет в продажу. Реальная гетто-сука, кстати, — добавляет уже другим тоном. — Мой друг ее знает, говорит, она курит убойный сканк, даже перед тем, как пойти в церковь и исповедаться священнику в грехах.
— Да, — завороженно кивают Большой Каньон и Снупи.
«Гетто-сука» они повторяют вслед за Бульдогом таким тоном, словно речь идет об особе королевских кровей. И взгляд у них так же задумчив, нежен и мягок.
— Зацени лучше вот это. — Бульдог протягивает мне еще одно фото Мисс Алии. Надо полагать, в кадре она стояла на карачках, попой в камеру. — Нравится? — спрашивает меня, хихикая.
— Нравится, — честно соглашаюсь я.
В комнате ржание и улюлюканье, все хлопают меня по плечу, поздравляют и заверяют, что я парень что надо.
— Я бы не прочь на ней жениться, — поддаю.
— Вы поняли, ребята?! — в восторге завопил Бульдог. — Мы тут упражняемся во всех видах любви к нашей Мисс Алии! Изощряемся во всевозможных фантазиях. А этот парень не успел сюда прийти, как обскакал нас на десять голов!
Все это встречено новым взрывом хохота. Непонятно, издеваются они или им правда весело в компании со мной.
Я сказал:
— Бульдог, ты не понимаешь! Такие задницы бывают только у черных женщин из гетто. Если бы у меня была жена с такой грандиозной штукой, это бы означало, что я живу, как негр. — Я ждал одобрения.
Но Бульдог обиделся.
— Ты что несешь, парень? Я тебе показываю красоту, а ты мне за это неуважительно отзываешься о моей расе.
— Я такого рода наездов не слышал за всю жизнь, — согласился Снуп. — Зря я ему не набил морду, когда он только подошел к конвейеру.
Тем временем разговор, который ведут трое черных парней, все больше попахивает тем самым гангста шит, о котором рэповали Снуп Дог и Дре на альбоме «The Chronic».
— А ты бы не испугался, если бы кто-то начал махать пушкой в пяти сантиметрах от твоей белой рожи? — возбужденно задает мне Бульдог вопрос, который явно является продолжением разговора, который я прослушал. — Вот мой племянник тыкал пистолетом, когда вырывал сумку у женщины на выходе из супермаркета. И вдруг узнает в ней мачеху. Испугался, что она на него донесет, и бросил сумку на землю. У них отношения не складывались с того момента, как отец привел эту фурию в дом. Только зря мой племянник беспокоился — его все равно арестовали. Днем позже. Торговал чем не надо.
— У моей мамы пара хулиганов пыталась отнять сумку в нашем дворе, — говорю. — Она им сказала, что, что бы они ни вытворяли, она их не боится. У меня за жизнь было две-три напряженные ситуации, и я всегда вспоминал о маме, что она ничего не боится, и, в общем, не дрейфил.
— Все чего-то боятся, — произнес Бульдог с завистью. — Я вот свою маму боюсь. Ее даже копы у нас в районе боятся. А единственно, кого боится мама, это Бога. — Он смотрит на меня с уважением, и я не вижу в его глазах ни намека на насмешку.
— Моя мама с пяти лет имеет репутацию самой отвязной женщины в районе, — медленно и с почтением произносит Большой Каньон. — Но даже про нее нельзя сказать, что она ничего не боится. Она, например, боится попасть в тюрьму. Наверное, поэтому она уже побывала в ней шесть раз.
— Моя подружка боится забеременеть, — признается Снуп. — Я тоже боюсь, что она забеременеет.
Темнокожие ребята встают и идут обратно в цех. Тишину нарушает шум открываемой двери. Это испанец, который пришел поинтересоваться, по-прежнему ли я так безнаказанно радуюсь жизни, и, если надо, поставить меня на место и испортить мне эту жизнь. Проверив, нет ли в комнате черных, парень осторожно входит внутрь. Оглядевшись, начинает вести себя, как хозяин. Критическим взглядом он окидывает стены с фотографиями обнаженных красавиц, а потом спрашивает меня, зачем мне фото девушек, если мы с ним уже договорились, что он подкинет мне пару фоток красивых испанских мачо. Я отвечаю, что, боюсь, фотки испанских ребят ему придется оставить себе, потому что меня вполне устраивает компания Мисс Алии Love, спасибо большое.
— Это которая из них? — грубо спрашивает испанец.
Киваю ему на плакат Мисс Алии на стене.
— С такой-то попой? — говорит испанец со знанием дела. — На этой заднице можно сервировать стол на пятнадцать персон, — делает он совершенно резонное замечание.
