Карлос Оливейра - Современная португальская повесть

Мне рассказали о юной девушке, наивностью которой злоупотребляют старые люди. Ей платят пятьсот эскудо за шесть часов ежедневной работы без перерыва на обед. Да, иначе как обманом это не назовешь. Девушка печатает на машинке, пишет по трафарету, подходит к телефону, открывает входную дверь. Я говорил с ней: настороженная, как зверек, хорошенькая и изумленно-грустная. Хозяева надеялись использовать ее привлекательность и уговаривали ее стать книгоношей. Она испугалась, подумала, что ее хотят пустить по дурной дорожке… Нет, конечно, это было не совсем так… «Святый боже! — подумала девушка, которая хоть и верила в бога, но в ее воображении ангелы и ведьмы кружились в одном хороводе. — В каком мире я живу!»

Отзвуки событий доносятся и до меня. К примеру — весть о забастовке (грубое слово, не правда ли, шершавое?) на промышленном предприятии. Там работают мужчины и женщины. И говорят, что мужчины сдались первыми (за что купил, за то и продаю), соблазнившись обещанием скудной прибавки. Тогда женщины, воительницы семидесятых годов, — низко им кланяюсь, если они так и поступили, — сговорившись, преподнесли мужчинам символ позора (как много значит традиционная условность!) — юбку!..

На бледном небосводе тучи принимают форму стрелы. На сколько секунд?

Автобусы переполнены, такси не поймать, в метро — давка. Сырой резкий ветер. Смеркается. Проходят люди, понурые, нерешительные, расплывчатые бестелесные фигуры в мерцании умирающего дня… Но эти скорбные и унылые фигуры теперь уже потенциальные солдаты армии народа. Нужно только раздуть тлеющий уголек, разбудить их. В метро люди так тесно прижаты друг к другу, что руки не поднять. Долгий день мирного насилия на исходе, вот-вот взорвется.

В зеркале читаю слова: «наконец-то». Перечитываю, получается: «вот-вот, вот-вот, вот-вот…» Так когда же? Неужели для меня никогда?

Из газет (за одну неделю).

Министр общественных работ и связи объявил о предстоящем повышении цен на почтово-телеграфные услуги, а также абонементной платы за телефон.

Цена упаковки стирального порошка увеличилась в результате однократного повышения с 58 до 85 эскудо (46 %).

Цена на треску достигла 85 эскудо за килограмм и теперь на 83 % больше, чем было установлено прейскурантом. Бензин подорожал с 12 до 20 эскудо (66 %). Около двух месяцев он был «дефицитным» товаром.

Бутыль вина выросла в цене с 61 до 70 эскудо; литр вина, таким образом, стоит теперь 14 эскудо.

Цены на ткани и швейные изделия повышались за последнее время с головокружительной быстротой. Однако объявлено о предстоящем повышении на 30 % цен на изделия текстильной промышленности.

Стоят холодные дни. Твои нежные пальцы тоже холодные. Ты взмываешь в дневное небо к бледному серпу полумесяца. А я стою, опустив руки, смотрю на тебя, на тучи, на португальскую осень, что протянется до рождественского фейерверка.

День исполнен мягкой грусти, тоски по тебе, которую я узнал еще до того, как тебя встретил. Это была тоска но тебе-предчувствию, по тебе-надежде, а теперь, когда день нашей встречи оброс мхом, я тоскую по тебе-радости, заполнившей мою грудь.

Тут, неподалеку — длинные «хвосты» у бензоколонок. Смешной город: легко уязвимый, пульсирующий, такой несобранный, всегда покорный обстоятельствам.

В один прекрасный день торговцы бензином обнаружили, что их чтут не меньше кардиналов. Им такой почет и во сне не снился. А что вы скажете о новой профессии «выручателя», перепродающего бензин? Золотое дно…

Куда идешь ты, крематорий надежд, глупая и себялюбивая царица лузитанской пустыни?!

А тебя я вижу везде, моя разлука, моя любовь, вижу тебя нагую среди знамен, лозунгов, призывов в длинном коридоре, на стенах которого было написано начальными буквами, а потом стерто что-то вроде «жить по-другому»; вижу тебя в мираже северного сияния, ты стоишь, выпрямив спину и подбоченясь, будто позируешь; вижу твои распущенные волосы, маленькие груди, крепкие ягодицы, плоские ступни; вижу тебя как бы сквозь прозрачное стекло перед тем как заснуть, ты — на карте мира, составленной полушариями моего мозга, в печали моего неверящего взгляда, в моем упреке самому себе в эгоизме, ты и в моем опасении, не «загубил» ли я свою жизнь.

Еду поездом по ветке, что идет на Синтру, как будто случайно, но я-то знаю, почему оказался в вагоне. «Совесть у вас есть? Не толкайтесь так, пожалуйста, просто сил никаких нет! Нельзя же так!»

Человек, на лице которого следы угля и жара, тяжкого труда и отчаяния, отвечает: «Я здесь не первый год езжу, и меня каждый день толкают, а теперь еще и вы сюда кинулись вагоны забивать. Нечего вам тут делать, ваше место — в „хвосте“ за бензином!..»

У меня душевный кризис. Время воспоминаний, самообвинений: что тебе еще нужно, кроме того, что есть на земле? Поразмысли хорошенько! К твоему сведению, ты слишком много думаешь о том, чтобы стать чем-то абсолютным и окончательным, как, например, танк, родник, прилив надежды. Борись, но ежеминутно поглядывай в зеркало твоего внутреннего убеждения, не сползи в желтый поток собственного красноречия, который, кроме тебя самого, никого не сразит. Не забудь, тебе уже за сорок, так неужели ты собираешься зачеркнуть свои годы, покинуть зал ожидания, где толкутся те, кто откладывает жизнь на завтра, и стать в строй, ободрав руки в кровь?

Ты говоришь, отступники не нужны? А сам ты кто? Ты — буржуа, который с тринадцати лет недоволен своей собственной шкурой, ты хочешь братства, всеобщего праздника бок о бок (в теории, а иногда даже и на практике, но это как-то между прочим) с теми самыми людьми, у которых морщины на лице, грубая речь без соблюдения грамматических правил, в чьих натруженных руках затаилась молчаливая ярость, с теми людьми, что едут в этом любвеобильном, страждущем и суматошном поезде, идущем в Синтру.

Ну а ты? Ты, что ищешь себя вместе со мной в грезах и в раздумьях, в ночных объятиях и в порывах самоотречения, ты, у кого в сумке волшебный опал и булыжник, флакон духов и книжка Альтюссера[132], у кого душистые волосы, а на устах слово «уничтожить».

Нет, ты тоже не двигаешься с места. Скоро сама это поймешь. Поезд останавливается на всех станциях, как всегда. Но пассажиры уже другие. И все это не имеет никакого отношения ни к твоему волшебному камню, ни к моей теоретически допустимой практике. Просто такое теперь время.

Голубое небо и яркое солнце нагоняют тоску, если с утра не знаешь, куда деваться от беспорядочных воспоминаний, от раздумий о своей жизни… Я совсем расклеился, распался на составные части… Что во мне осталось от моего прежнего «я»? Таков ли я, каким себя вижу? Как я ухитряюсь жить, не собрав себя воедино, да еще блуждать в тесной клетке повседневного быта, работать много, но без всякой системы и порядка, как мне вздумается, используя глину, предлагаемую мне жизнью от случая к случаю? Чего я ищу, если не говорить о некоторых определенных целях, к которым я уже не смею продвигаться каждый день?.. Я понял, что нельзя в любую отдельно взятую минуту быть одинаково чистым и стремиться к абсолютным идеалам, а я от себя как раз этого и требовал… И вот в голове не рассеивается туман, я сравниваю сегодняшнее солнце с солнцем былых времен, вспоминаю друга, который с оружием наперевес ступил на палубу корабля мечты, а потом получил в наследство три тысячи конто и… в конце концов… Он не один, кого что-нибудь увело в сторону: случай, материальный интерес, усталость или личные счеты. И я когда-то полз на животе по грязи во имя общего дела, а сегодня, нет, не сегодня, вчера, сегодня я уже на пути к возрождению, а вчера мечтал только о полном бензиновом баке. Думал увезти себя на машине от себя самого. Именно так. И остался дома.

Ты мне позвонила, моя бывшая подруга, моя бывшая любовь (из своей ванны, наполненной молоком и динамитом), ты мне сказала слово надежды или я сам его выдумал? Оно носится в воздухе. А я, куря сигарету за сигаретой (хотя это гибельно для меня), не сумел разбить стеклянный колпак, из-под которого и посматриваю в прошлое, воссоздаю солнце ушедших лет со всеми его кровавыми пятнами. Да нет, впрочем, то была не кровь, конечно же, нет, а всего-навсего болтовня о самоотречении некоторых господ после нелепого réveillon[133] в казино, в котором участвовали и те, кто утопал в ворохе ценных бумаг, кого прославляли хорошо оплачиваемые дикторы, и те, кто ушел от безработицы, пополнив ряды эмигрантов в Европе, кто жил в страхе за свое место.

Из газет.

Органы народного просвещения приняли решение привлечь к административной ответственности некоторых из 152-х учащихся средних учебных заведений, принявших участие в собрании на медицинском факультете Лиссабонского университета 16 декабря прошлого года.