Семен Чухлебов - Я сын батрака. Книга 1
«Вот так Сеня всегда, как что грязное и тяжёлое надо делать то Цыган, а как провожать девушек до дома то Иван. Несправедливо это и я буду с этим бороться». «Борись, борись, — сказал ему Иван, — сколько мы с тобой работаем, столько ты и борешься, а результат какой был, такой и остался» — «Это диктат», — сказал Николай и пошёл мыть посуду.
Весь, разговор моих коллег проходил в какой-то шутливой форме, они как бы подшучивали друг над другом, при этом они смеялись, а я не мог понять, серьёзно они говорят или шутят. Я человек новый в этом коллективе и поэтому мне многое было не понятно. Потом мне Иван объяснил, что к чему, на что надо обращать внимание, а что пропускать мимо ушей, особенно остроты Николая. Со временем я освоился в команде, и многие выпады Цыгана теперь мне тоже были смешные. Ночёвка в клубе на этой передвижке, была гораздо комфортнее, чем на той передвижке. Здесь были и матрасы и подушки и одеяла, поэтому спать было тепло и уютно.
О других населённых пунктах, где показывали кино, я писать не буду, так как там ничего особенного не было, всё как всегда. Напишу только о последних двух населённых пунктах, это ферма № 3 и село Кугульта, особенно в Кугульте всё было за рамки выходящее.
НЕОЖИДАННЫЕ РОДСТВЕННИКИ
Сначала напишу о ферме № 3, там я вдруг встретил родственников, которых я не то что не знал, понятия не имел что такие, могут быть. Эта ферма находилась в четырёх километрах от 22-го совхоза. Мы приехали туда, разгрузились в клубе, и Иван быстренько начал устанавливать оборудование, я ещё подумал, и что это он так торопится, до сеанса ещё добрых три часа, да и вообще, обычно это делаю я. Ну раз торопится, значит надо, подумал я. Я ушёл на улицу чтобы закрепить движок. Вожусь возле него, подходят Иван с Цыганом, Фоменко говорит мне: «Сеня, нам срочно надо отлучиться до утра, ты сможешь один показать кино?» Я подумал: «Столько раз крутил кино один и всё получалось, а теперь что не получится?» Такого не бывает, и дал добро им на отъезд.
Кино показывал двумя аппаратами, всё прошло нормально, люди потихоньку разошлись, я собираю оборудование и думаю о ночлеге. Пошёл к сцене за динамиками и вижу, в дверях стоят две женщины, одна в возрасте, другая молодая, лет шестнадцать-семнадцать, стоят, на меня поглядывают и что-то между собой говорят. Ну, стоят и стоят, мне то что до них, буду закрывать дверь, попрошу уйти, а сам дальше работаю. Пошёл на улицу чтобы затащить движок в клуб, прохожу мимо них и вдруг старшая женщина заговорила: «Парень, тебя зовут Сеня Чухлеб?» — «Да, отвечаю, а что случилось?» Женщина, посмотрела на девушку, как бы спрашивая у неё согласия, говорить или нет, а затем не решительно сказала: «Та ничего не случилось, просто мы с тобой родственники. Я твоя двоюродная сестра и зовут меня Надя, а это моя дочь, твоя племянница Лена».
Думаю, вот ещё напасть на мою голову, стоят две женщины совершенно мне чужие и объявляют меня своим родственником. Я, стою, соображаю, они обе смотрят на меня и ждут ответа, я понимаю, что надо что-то сказать и говорю нейтральную фразу: «Ну, допустим мы родственники, и что из этого следует?» Теперь Надя уже более смело говорит: «Мы с Леной приглашаем тебя к себе ночевать, ужином накормим и в тепле отдохнёшь». Такое предложение для меня было совершенно неожиданным и я сразу не нашёлся, что ответить, но затем решил, а почему бы к родственникам не пойти, тем более что обещают горячий ужин. Посмотрел на Надю и говорю: «Вообще-то я не против вашего приглашения, если я вам не помешаю».
Дома за ужином, Надя рассказала какая мы с ней родня. По её рассказу, наши мамы родные сёстры, то есть она дочь тети Приськи и дяди Гриши, того самого который больше ста лет прожил, я о нём писал выше, ну а мы, выходит, двоюродные брат и сестра. Но мне было интересно другое. Мне шестнадцать лет, а она уже тётя и выходит моя сестра. Хотя, чему удивляться, мой брат Андрей, старше нашей сестры Любы на двадцать два года.
Позже этих событий, примерно полгода, я гостил у родителей и вспомнил о ферме № 3 и наших родственниках, и рассказал об этом маме. Она не удивилась и протяжно сказала: «Так это же Надя, дочь моей старшей сестры Приськи. Я во время войны ходила к ней за помощью, она тогда на ферме была бригадиром животноводов, хорошо помогла мне, спасибо ей. Это было то ли в 43-м году, то ли в 44-м, точно не помню, но что помогла хорошо, то помню, тяжёлое тогда было время для нашей семьи. Слава богу, что оно прошло. Да ты, Сеня, наверное, помнишь, я тогда тебя оставила у тётки Кылыны, а сама пошла к Наде».
Я об этом, немаловажном событии в моей жизни, как-то забыл, но мама мне его напомнила и я ясно представил картину того дня. А было это так.
МОЙ ГЕРОИЧЕСКИЙ ПОСТУПОК В ДЕТСТВЕ
По-моему это было в 1943-м году осенью. Немцев наши войска прогнали, и трудовой народ пытался наладить трудовую мирную жизнь, хотя война с голодом подружились крепко, их никак нельзя было разнять. Чтобы как-то облегчить наше голодное существование, мама ходила по своим родственникам и просила оказать посильную помощь. Знаю точно, что к своему брату Ивану Ласуну и тётке Кылыне, родной сестре, она не обращалась, зная их враждебное отношение к семье Чу хлеб. Вот по той же причине она собралась пешком, на ферму 22-го совхоза, к своей родственнице, а это не близко, четырнадцать километров до совхоза и ещё плюс четыре до фермы. Мы с ней с трудом преодолели семь километров до села Бурукшун, шли долго, я маме движение замедлял. Я шёл босиком, а грейдер в засохших комках грязи, которые острыми концами давили мои босые ноги. Я выбирал путь, где земля мягче, но, так как была уже осень, а дождей ещё не было, и поэтому зелёная трава не наросла, так что идти пришлось или по комкам грязи или по стерне, что и то и это плохо.
Но с горем пополам добрались. Когда зашли к тётке Кылыне передохнуть, то солнце уже повернуло за полдень, думали у тётки, что-нибудь поесть. Но, не тут то было. Мама говорит: «Ну что, сынок, пойдём дальше?» Двигаться дальше сил у меня уже не было. А что вы хотите, восемь лет да ещё вечно полуголодный. По этой причине моих силёнок хватило только на семь километров и всё. Мама увидела моё состояние и говорит: «Ладно, сынок, оставайся у тети Кылыны, переночуешь у неё, а завтра я вернусь, заберу тебя и мы пойдём домой».
Я сел на лавку и сижу, жду манны небесной, но Богу, наверное, было не до меня, а тётке Кылыне тем более. Она лежала на кровати и на меня даже не смотрела, как будто меня в это время, в хате и не было. Я сидел, сидел, понял, что этим еды не добьёшься и потихоньку пошёл во двор. Я думал, что тётка меня остановит, но нет, она меня даже не заметила. Я полазил по грядкам, хотел найти, что-то съестное, но на дворе осень и с огородов всё убрали. Тогда я вышел на улицу, вспомнил как дома хорошо, пошёл к главной дорогие, по которой мы не так давно шли с мамой. Дорогу домой в хутор, я знал приблизительно, но всё-таки решил идти домой, так как тётка ко мне относится враждебно, она свою вражду на Кондрата Чухлеб, теперь, перенесла и на его детей. Иду по дороге и думаю, мне главное добраться до лесной полосы, а там вдоль неё, по грейдеру, я дойду до дома. Когда я дошёл до лесной полосы, то как-то успокоился, знал, что не заблужусь, и веселее пошёл домой.
Помню, что несколько раз отдыхал, а сидя в лесной полосе, плакал. Прятался я в лесную полосу за тем, чтобы волки меня не увидели, я тогда думал, что за деревьями они меня не найдут. Сижу среди деревьев и плачу, подошвы своих ног я настолько надавил грудками, что они у меня постоянно болели. А ещё мне было страшно, ведь уже было темно, а я далеко от хутора один и поэтому мне было страшно. Когда пришёл домой, было уже поздно и все дети спали. Наташа очень удивилась, что я один шёл ночью, и тут же предложила мне ужин, но силы мои были на исходе, от ужина, я отказался и сразу лёг спать. Проснулся ночью, очень захотелось есть, начал лазить по полкам, искать хлеб, проснулась Наташа и накормила меня.
На другой день после моего похода у меня подошвы ног опухли, и я не мог на них встать, так было больно. Наташа это увидела и говорит: «Сеня давай я посмотрю, что с твоими ногами. Она посмотрела и говорит что мои подошвы опухли и в ссадинах, давай мы их обработаем зелёнкой. После того как сестра меня полечила, она мне запретила вставать с полатей, сказала, сиди здесь, а кушать я тебе принесу сюда. Вот так я и сидел в хатыне, пока не вернулась мама. Только на третьи сутки вернулась мама, увидела меня, обняла, прослезилась и говорит: «Слава Богу, ты добрался домой живой». После этого она осмотрела мои подошвы, намазала их, какой то мазью и обмотала белыми лоскутами, а затем обвязала их веревочкой. Получилось что-то вроде обуви. Вот в этой обувке я и ходил некоторое время. Это было тяжёлое время для нашей семьи, и я был в большой обиде на тётку Кылыну за такое враждебное отношение и к моей маме, и ко мне. Прошло много лет, я приезжал к родителям в отпуск, и бывало, по три часа сидел в Бурукшуне и ждал автобус. Знал, где живёт тетка Кылына, но зайти к ней у меня не было никакого желания. Та детская обида, врезалась мне в память надолго, хотя по натуре я человек не злопамятный, а скорее наоборот.
