Юрий Любопытнов - Мурманский сундук
Увидев вошедшего мастера, спросил:
— Пётр Алексев, когда начнём работать? Мы простаиваем.
— Когда, когда, — отвечал взволнованный мастер. — Сейчас слесарь придёт, скажет.
— Слесаря можно до утра продождать, — ответил Мишка, ставя последнюю фишку: — Рыба. Считайте! И так в этом месяце простоев было — печь перекладывали, три дня не работали, теперь вот ещё простой. А у меня семья. Что я домой принесу? Опять швабра будет шкурить меня…
— Говорить все мастаки, — ответил Колосов. — А ты бы взял да исправил вентилятор, не дожидаясь слесаря — вот дело было бы, а горло драть — ума не надо.
— Да я не умею ни чинить, ни ремонтировать. Я только могу штамповать…
— Эх ты! — махнул рукой Колосов. — То же мне…
— Это дело не моё, — пропел Мишка, набирая костяшек в руку. — Не мое… Смейся, паяц, над разбитой любовью. Дело не мое… Смейся и плачь… Так, сынки, ходите! Кто заходит? Ага, ты заходишь. Так, так. У тебя шестёрочный? Ага. А мы азика поставим, азика-азончика. Твой ход, сынок! Ага-а! Мимо. Не нравится? А мы мимо, ми-мо!..
Пришёл слесарь, черноволосый нервный человек с длинным прямым носом и тонкими сухими губами.
— Мне одному не справится, — сказал он Колосову, вытирая грязные руки о штанину спецовки. — Давай кого в подмогу. И фонарь ешё…
Мастер посмотрел на штамповщиков.
— Кто пойдёт? — спросил он.
— Как всегда на это есть салаги, — ответил Мишка, барабаня костяшкой домино по доске.
— Я помогу, — ответил Лыткарин и встал с ведра. — Куда идти?
— Я тоже пойду, — сказал появившийся в коридоре Казанкин. — Из солидарности. От Михал Облепыча вы отзывчивости не дождетесь.
— Вот видите, — заключил Мишка, словно и не слышал обидный слов Казанкина. — Салаги сами знают, когда надо выходить из стойла…
— Молодцы, сынки, — отозвался Колосов. — Вот как надо работать, — обратился он к Мишке. — Не из-под палки, оппортунист несчастный…
— И мы работаем, — неунывающим голосом ответил Никоноров. — Я кончил, — ударил он сильно костяшкой по доске… Можете валить…
Мастер со слесарем, Казанкиным и Лыткариным ушёл. Мишка смешал фишки:
— Продолжаем втроем.
Прошло минут двадцать. В коридор вбежал растерянный слесарь.
— Ребята, — крикнул он. — Помогите! Там ваш парень… повис…
Штамповщики выбежали на улицу, побросав домино, опрокидывая ящики и вёдра.
Темнело. От реки поднимался туман, расплываясь между домами. По улице, пересекавшей монастырь в центре, шли, обнявшись парочки, держа путь к пустырю, где организовался самодеятельный «пятачок» и до глухой темноты шипели пластинки, приглашая желающих потанцевать.
Мотор вентилятора располагался на втором этаже, вернее, на чердаке церкви, под крышей, возле угловой главки. Наверху, на карнизе, они увидели Казанкина, висевшего на крюке. Был он похож с растопыренными руками и ногами на большого жука, пришпиленного к стене. В круглом окошечке главки была видна фигура Лыткарина, который что-то говорил Ваське.
— Как это его угораздило повиснуть? — спросил Фунтиков слесаря, снимая ежесекундно кепку с головы и вновь одевая.
Тот не ответил, занятый своими мыслями.
— Ты как там, Казанкин? — крикнул Фунтиков Ваське.
— Ничего, держусь, — донесся голос.
Прибежал встревоженный Колосов. Увидев такую картину, рассердился.
— Чего смотрите? Берите лестницу. Снимайте его!
Ермил бросился за собор, где во дворе у фундамента лежала высокая лестница.
— Как он повис? — спросил Колосов.
— А хрен его знает, как это получилось, — ответил не на шутку встревоженный слесарь. — Мы починили ремень, первым слез я, потом стал спускаться Васька. Лестница у него и сорвалась вниз… переломилась. Хорошо, что крюк в стене оказался. Он ремнём зацепился…
— С ним всегда приключения, — мрачно сказал Колосов. — Не соблюдает технику безопасности. Ты там… не шевелись! Потерпи! Сейчас снимем.
Вернулся Ермил с лестницей, приставил к стене.
— Не обломился бы крюк, — сказал он.
— Он старинный, кованый, — ответил слесарь.
— Не обломится, — раздался с высоты голос Казанкина. — На него можно быка вешать…
— Голос подает, — разозлился мастер. — Быка вешать… Если бы не штаны, висел бы ты там. Уж мне эти горе работнички…
— Не штаны, факт, спланировал бы, — рассмеялся Мишка.
— За прореху он, что ли зацепился? — подал голос Мячик.
— Ну что рты поразевали? — возмутился мастер. — Кто полезет?
— Я — нет, — отказался Никоноров. — Ещё шарахнешься сверху. Мне нельзя на верхотуру. Я высоты боюсь.
Ермил не слышал этих разговоров. Укрепив лестницу, он стал взбираться по ней. Поднявшись наверх, помог Ваське найти ногами опору, отцепил его от крюка, и вскоре они благополучно спустились на землю. Васька был красный, как рак, и тяжело дышал. С лица ручьем лил пот. За ним спустился Лыткарин.
— Ну что, парашютист, в штанах не мокро? — посмеялся Мишка, оглядывая потное Васькино лицо.
— Какой у тебя язык, Никоноров, — громко сказал Колосов, обрадованный, что всё обошлось благополучно. — В каждой бочке затычка. Взрослый мужик, а… Тебе бы там повисеть часок…
— Я б там не висел. Я тяжелый. Я сломал бы крюк, и лежало бы мое бездыханное тело вот у этих колонн…
5.
Устраиваться на работу в штамповку Сашу привёл Борис Тяпин, работавший в смене Кобылина. Вошёл туда Саша еле дыша — как никак первое место работы. В лицо пахнуло жаром.
Штамповка представляла собой небольшое помещение, в центре которого возвышалась круглая кирпичная печь с железной конусообразной крышкой-трубой. В стенках были сделаны отверстия — печурки, куда насыпали стекло и клали жигалы.
Штамповщики показались Лыткарину сказочными персонажами. Они сидели вокруг печки в отблесках ослепительно белого огня и каждый в руке держал по кроваво-красному солнцу. Они были похожи на гномов, расположившихся в мрачном подземелье и кующих сказочные украшения. Бушевал огонь, вырываясь из разверстых пастей печурок, и лица сидевших в колеблющихся отсветах пламени, казались не живыми, а иссушенными, как мумии.
Саша прислонился к стене и отпрянул — ему показалось, что его обожгло. Он потрогал стену рукой — она была горяча, как раскалённый песок.
— Никак на работу пришёл определяться салага, — услышал он голос рыжего мужичка с острым носом.
Был тот невысокого роста, с расстёгнутой на груди рубашкой.
— Смотри, дядя Вань, как молодёжь попёрла в наш мартен…
Дядя Ваня, сухой, с тонкими, но крепкими руками, в замасленной кепке, работавший с усердием на станке, стоявшим у входа, не прерывая работы, посмотрел на Сашу и ничего не ответил.
Тяпин рассказал приятелю, что за работа предстоит ему здесь, поводил вокруг печки, завел в коридор, где шастали бусы, открыл дверь в нанизку. Там за широким столом сидело несколько женщин. Перед ним была рассыпана горка ошастанных бус. Они, откатив с полгорсти в сторону, ловко нанизывали их на проволоку. Сзади на крючках, вбитых в стену, висели трехметровые концы проволоки с нанизанными бусами.
— Потом их оплавят, — пояснил Борис, — чтобы рёбрышка от штампа не было видать, подкрасят под жемчуг — и ожерелье готово. Ладно, всё посмотрел? Давай, дуй к мастеру!
Мастер сидел в небольшой комнатушке рядом с нанизкой. Кроме стола и двух стульев никакой мебели не было. Окно было открыто, и по подоконнику ползали мухи. Саша протянул Колосову заявление, написанное на листке ученической тетради в клеточку. Мастер водрузил на нос очки, отчего лицо приобрело сумрачное выражение, и пробежал глазами написанное. Поверх очков оглядел парня и спросил:
— В штамповке был?
— Только оттуда.
— Посмотрел, поговорил с ребятами?
— Посмотрел…
— Значит, видал нашу работу?
— Видел.
— Не убежишь?
Лыткарин не ожидал такого вопроса. Он пожал плечами.
— А чего мне бежать?
— Раз видел, значит, знаешь, какая у нас работа — не чистая и тяжёлая к тому же… Горячий цех… Я почему это говорю, — продолжал Колосов, — к тому, что не понравится — шапку в охапку и пошёл.
— Я не убегу, — ответил Саша.
— Вы все так говорите. Вон пришёл к нам как-то матрос демобилизованный, так не выдержал — убежал.
Колосв снял очки, потёр кулаком глаза:
— Ну ладно, почему пошёл к нам?
Саша молчал. Почему он пошёл в штамповку? Он не мог ответить на это. Пошёл и всё.
После окончания десяти классов он, как и многие его одноклассники, поступал в институт. Но, получив тройку по профилирующему предмету и посчитав, что незаслуженно, он забрал документы и не стал дальше сдавать экзамены. Вот тогда со всей определённостью встал вопрос: куда идти работать? Почти рядом с домом был крупный завод по выпуску электроизоляционных материалов. По технологии там использовался спирт, и завод в просторечии называли «пьяным». Поэтому отец с матерью не хотели отдавать туда сына, боясь, что парень может попасть в дурную компанию и оступиться. А таких примеров было достаточно.
