Видади Бабанлы - Когда молчит совесть
Вугар бросился к ней, хотел поднять ее на руки, отнести на тротуар, но ужас, охвативший его, лишил сил, руки и ноги стали ватными. Он оглядывался по сторонам, чтобы позвать кого-нибудь на помощь, но, как нарочно, улица пустынна, нигде ни души. Он уже хотел снова попытать свои силы, как вдруг заметил водителя, застывшего в такси.
— Чего же вы ждете? Помогите!
Но водитель даже не откликнулся, видно, находился в шоковом состоянии. Вугар снова крикнул:
— Вы что, не слышите! Скорее в больницу! Она истекает кровью!
Водитель медленно выходил из оцепенения. С трудом выбрался он из машины.
— Какое несчастье! — бормотал он. — На пустой улице… Да лучше бы мне ноги переломать, когда на работу шел… — Он весь съежился и вдруг, всхлипывая и еле ворочая языком, стал умолять Вугара: — Браток, дорогой, отпусти, пока никто не видел. Опаздываю, за пассажиром ехал, в аэропорт надо его отвезти.
Вугар окинул шофера разгневанным взглядом.
— Человек ты или нет?! Мало того, что девушку задавил, хочешь ее на произвол судьбы бросить? Совесть у тебя есть?
— Детей моих пожалей! — продолжал чуть не плача шофер. — Шесть дочерей у меня, наконец сына дождался. Жизнью его клянусь: не виноват! Эта несчастная, она, верно, больная. Припадок у нее. Вдруг посреди улицы покачнулась, упала, и, как я ни старался избежать беды, ничего не получилось. Словно курица с отрезанной головой, задергалась и сама под колеса сунулась…
— Ладно, ладно! — вконец рассердился Вугар. — Потом выясним, а сейчас помоги!
Они уложили девушку на заднее сиденье. Вугар сел возле. Достав из кармана носовой платок, он отер с ее лица запекшуюся кровь, и ужас с новой силой охватил его, руки невольно опустились: это была Алагёз. Единственная дочь профессора Сохраба Гюнашли.
Сердце Вугара сжалось от боли: «Несчастный профессор! Сорока дней не прошло, как схоронил любимого отца, и вот новая напасть… Как он переживет такое?»
Вугар положил платок на рану, но кровь продолжала сочиться.
— Быстрее, быстрее! — лихорадочно торопил он водителя.
Тот прибавил скорость, а когда проехали несколько улиц, обернулся и через плечо взглянул на Алагёз.
— Умрет… — сказал он и сжался от страха, явно жалея не столько девушку, сколько самого себя. — И мою жизнь искалечит…
Вугар вспыхнул от ярости.
— Прекрати карканье! — крикнул он. — Что ты за человек? Или у тебя камень вместо сердца? Знаешь, чья это дочь? Профессора Гюнашли. Она у него одна-единственная, а ты… — Вугар не договорил, заметив, что водителя бьет дрожь и тот с трудом держит в руках руль. Он помолчал, дав ему успокоиться, и сдержанно добавил: — Хоть бы одно доброе слово у тебя для нее нашлось. Зачем заранее отпевать?..
Водитель громко вздохнул.
— Эх, не слепой же я, до больницы не дотянет…
— Держи крепче руль да будь повнимательней!
— Нет на земле человека несчастнее меня. Все, что в мире плохого есть, всё на мою голову валится…
— Не виноват, так никто и не станет тебя понапрасну винить.
— Где там! Свидетелей нет, доказательств никаких… — Он снова тяжело вздохнул. — Пока лиса докажет, что она лиса, с нее шкуру сдерут.
— Ты не прав. Правда всегда дорогу найдет.
— Найдет… Когда невмоготу станет да сердце остановится! — вздохнув, с жаром продолжал водитель. — Я на своем веку уже немало пережил, вкусил, так сказать!.. Получат права, применив тысячу уловок, сядут за руль, радом еще фифочка какая-нибудь, а машину водить не умеют. Напьются и ищут себе дешевой смерти. Один такой смертник этим летом вынырнул откуда-то сбоку и врезался в мою машину, что стояла на положенном месте. Разбился и тут же дух испустил. А наказали меня, штраф наложили. Пока виновного выясняли, жена слегла, детки без присмотра остались. А теперь опять несчастье… Видно, судьба моя такая, с мусором перемешанная.
Водитель говорил так искренне, что Вугару стало жаль его.
— Не горюйте, я помогу вас…
Но водитель, вздохнув, недоверчиво махнул рукой.
* * *Мархамат-ханум с воплем ворвалась в больницу. Щеки ее были расцарапаны, она рвала на себе волосы. Наполнив рыданьями и криками приемную, кинулась к дежурной медсестре:
— Где моя дочь?! Что с ней? Я хочу видеть свое дитя!!!
Молоденькая медсестра растерялась, не зная, что ответить обезумевшей от горя матери. Эта растерянность лишь увеличила тревогу Мархамат-ханум, она вдруг смолкла, стала жалкой и беспомощной, слезы ручьями полились по щекам, она умоляюще сказала:
— Девушка, дорогая, почему ты молчишь? — Я мать Алагёз Гюнашли, скажи правду, что произошло?
Медсестра молчала, язык не поворачивался сказать правду. Да и где взять слова, которые могли бы утешить эту сгорбившуюся от горя женщину? Она крикнула куда-то в боковую дверь:
— Доктор, где вы?!
Не успел седовласый врач показаться в дверях, как Мархамат-ханум бросилась к нему:
— Что с девочкой? Где мое дитя?
Врач кивнул головой, указывая на дверь: следуйте, мол, за мной, и шагнул вперед.
— Почему вы молчите?! По телефону мне тоже ничего не сказали… Зачем терзаете мое сердце? Неужели…
— Будьте мужественны, — серьезно ответил врач.
От этих слов ноги Мархамат-ханум подкосилась, тело обессилело.
— Вай, рухнул мой дом!
Она покачнулась и стала валиться на спину, но медсестра, подскочив, с трудом удержала ее за руки. Врач вернулся, подал стул.
— Сядьте, так нельзя. Вы не первый год живете на свете… Возьмите себя в руки.
Но Мархамат-ханум не стала садиться, она вдруг ощутила неожиданный прилив сил и решительно двинулась к двери:
— Отведите меня к дочери!
Алагёз находилась в морге. Мархамат-ханум с трудом узнала дочь, лицо ее было обезображено. Вздрогнув, она попятилась, издали глядя на нее, и вдруг с жутким криком упала на труп, потеряв сознание.
Очнулась она не скоро. Ее долго приводили в чувство. С удивлением разглядывала Мархамат-ханум склонившиеся над ней лица, не понимая, где находится. И лишь когда ее немой бессмысленный взгляд, обежав сумрачное помещение, остановился на мертвой дочери, вопль, который мог заставить содрогнуться целый мир, вырвался из ее груди. Рванув спутанные, рассыпавшиеся по лицу волосы, она стала клочьями выдирать их и сквозь рыданья спрашивала:
— Кто не пощадил невинного моего ребенка? Единственная она была у меня! Краса и свет моего дома, а-а-а-а…
Она била себя по голове, по коленям. Потом снова бросилась к Алагёз, гладила ее волосы. Легко, словно боясь причинить боль, стала трогать ушибы на лице и, наклонившись, целовала ссадины.
— Ну можно ли так, доченька? — приговаривала она. — За что ты причинила мне такое горе? За что оставила маму одну на земле? Как я стану жить без тебя, как вынесу нашу разлуку?! О-ох, о боже, о-ох!
Вдруг она выпрямилась, обернулась, глаза жадно обшаривали помещение. Ей вспомнилось, среди людей, собравшихся на ее крики, она видела, Вугара, неотчетливо, расплывчато… Но тогда она не успела сосредоточиться и теперь искала его. «Он — враг мой! Из-за него случилось несчастье! Все он, он, этот безродный…»
Вугар стоял в углу, возле двери, подавленный, жалкий. Горестные вопли Мархамат-ханум расслабили его, глаза были полны слез, и он с трудом удерживал их.
— Убийца! Он, он погубил невинное мое дитя! — Мархамат-ханум с криком подскочила к нему, одной рукой царапая его лицо, другой нанося удары куда попало. Вугар молча, выставив вперед руки, пытался заслониться. Этот его жест вызвал у Мархамат-ханум новый прилив ярости. — Я всю кожу сдеру с тебя этими ногтями! Труп твой растяну на полу! Не позволю, чтобы нога твоя ступала по земле! Не позволю!
Вугар не двигался с места, безмолвно перенося оскорбительную и бесстыдную ругань, проклятья.
— Что вы смотрите? Держите ее! — раздался чей-то задыхающийся возглас.
Это был Сохраб, он только что примчался в больницу. Услышав голос мужа, Мархамат-ханум разбушевалась еще больше.
— Уберите ее, чего вы ждете! — твердо повторил Сохраб. Какие-то люди в белых халатах, в немом изумлении наблюдавшие за разыгравшимся скандалом, словно очнулись. Два санитара схватили Мархамат-ханум за руки и отвели в сторону. Топая ногами, рыдая, во весь голос она кричала:
— Пустите! Не ваше дело! Пустите! Я должна сама расправиться с убийцей!
Легко вырвавшись из рук санитаров, она опять кинулась к Вугару. Но тут вмешался Гюнашли:
— Не смеши людей, отойди.
— Не вмешивайся! Ты не отец моему ребенку, ты враг его!
Гюнашли схватил жену за руку и оттащил.
— Отойди! — повторил он твердо.
Забыв про Вугара, Мархамат-ханум плача упрекала теперь мужа:
— Ты и сейчас ему на помощь пришел?! Он убил нашу дочь, а ты его защищаешь?!
Гюнашли, чтобы не нарушать приличия, не вступал в пререкания с потерявшей разум женой. Согнувшись от стыда и горя, он хотел подойти к телу дочери, но Мархамат-ханум преградила ему путь.
