Айи Арма - Избранные произведения писателей Тропической Африки
«Дакар, 19 августа 196…
Дорогой племянник!
Пишу тебе, чтобы узнать, как ты поживаешь. У нас все хорошо, слава аллаху. Мы все тебя помним и молимся за тебя.
Я наконец получил твои деньги. Когда перевод пришел, у меня не было удостоверения личности. Слава аллаху, теперь все в порядке. Приезжала твоя мать. Она здорова. Она уже уехала. Пробыла у нас один только день, так как в поле много работы. Я дал ей три тысячи франков. Она благодарит тебя, шлет привет и молится за тебя. Она просит также прислать ей денег на одежду и на уплату налога. Нынче все налоги у нас повысились. Да, кроме того, в прошлом году был плохой урожай. А ты у нее один кормилец на свете.
Что до меня, я не перестаю молиться за тебя. Получив деньги, я распорядился ими, как ты мне указывал в письме. Если богу будет угодно, деньги твои дождутся тебя здесь, даже если аллах призовет меня к себе. Спасибо, что подумал обо мне, что доверяешь мне. В наше время доверие не в ходу между людьми. Прошу тебя еще, не считай, что в деньгах смысл жизни. Если ты станешь так думать, то пойдешь по ложному пути и рано или поздно останешься одиноким. Деньги не объединяют людей. Наоборот, они уничтожают все, что в нас есть человеческого. Не могу выразить, чего только я не передумал за эти дни».
Писец перестал строчить. Брови его удивленно поднялись над металлической оправой очков. Ему показалось, что голос клиента прерывается от волнения. Дьенг поднял голову; в глазах его блестели слезы; он и в самом деле плакал.
— Извини, друг, я племяннику пишу, в Париж. А он такой…
— Чего тут… Мне всякое приходится видеть и слышать.
— Еще сегодня утром я думал, что у нас сейчас легче вору живется, чем честному человеку…
— Так, я слушаю, — сказал писец, заметив, что его ждет еще один клиент. — Ты остановился вот на чем: «Не могу выразить, чего только я не передумал за эти дни».
«Еще раз спасибо за доверие. Я этого никогда не забуду. Тетки твои, Мети и Арам, тебе кланяются, а также и все мои домашние. В следующем письме пришлю тебе гри-гри. Хоть ты и не в Дакаре, а все-таки должен беречь себя от дурного глаза. У нас здесь есть настоящий марабут, и я зайду к нему насчет гри-гри. Очень рад, что ты молишься пять раз в день, как и подобает. Делай так и впредь. Не забывай, что в Париже ты чужой. А здесь у каждого парня твоего возраста есть своя вилла.
Больше мне нечего тебе сказать, ты ведь взрослый.
Твой дядя
Ибраима Дьенг».
— Адрес какой? — спросил писец после того, как перечитал письмо Дьенгу и заклеил конверт.
Дьенг стал рыться в карманах.
— Наверно, оставил дома.
— Ну ничего, держи. Попросишь кого-нибудь написать адрес.
На улицу Дьенг вышел в прекрасном настроении и, проявив щедрость, подал десять франков старику прокаженному.
Дома он великодушно простил Мети оскорбительные выражения, которыми она осыпала такого старого человека, как Баиди.
— Я ведь понимаю, тут была затронута честь нашей семьи, и к тому же на людях…
Потом он отправился в мечеть. И там, при свидетелях, извинился перед Баиди, хотя тот уверял, что совсем не сердится.
— Я хочу все-таки быть спокойным, что ты меня простил! Что и семью мою простил, — повторял Дьенг, умиляясь собственным великодушием.
— Говорю же тебе, не сержусь.
— Альхамду лилла! Да простит нас аллах, а я тебе тоже прощаю.
— Аминь! Аминь!.. — говорили присутствующие. Истинные мусульмане всегда должны так поступать: не давать себе возгордиться, прощать ближнему. Да поддержит нас аллах на этом пути. Однако Горги Маису многоречивость приятеля казалась подозрительной, и, стоя в стороне, он недоверчиво поглядывал на Дьенга.
С молитвы они возвращались вместе, но на все вопросы Дьенг отвечал уклончиво. Поэтому поздно вечером Маиса прокрался к его дому: кто знает, может, он все-таки получил деньги и ночью будет таскать к себе мешки с рисом. Он просидел напрасно у дома Дьенга несколько долгих томительных часов.
На другой день, не находя себе места от радостного ожидания, Дьенг обошел все дома на своей улице как человек, который ищет поддержки у ближнего. В каждом доме с ним сочувственно поговорили о его несчастье и постарались подбодрить. А он всем повторял:
— Было бы только чем прокормить семью. Когда все будут сыты, в сердцах воцарится мир.
Сунув руку в карман, он каждый раз нащупывал там письмо к Абду. Конверт уже смялся, и он думал: «Ничего, Мбайе даст мне другой».
Вернувшись домой, он позвал Мети:
— Не видела письма Абду?
— Я — нет… Спроси у Арам.
— Я тоже не видела. Поищи в своих бумагах.
— В этом доме ничего нельзя найти. Я же помню, что положил его здесь… — ворчал Дьенг на своих домочадцев, но быстро нашел письмо в одном из карманов.
После молитвы он отправился к Мбайе.
— Здравствуйте, дядюшка, — встретила его Тереза. — А вашего приятеля нет дома.
— Он ничего не просил мне передать?
— Просил, — ответила она, поправляя прядь волос, выбившуюся из ее сложной прически. — Я как раз жду машину, чтобы отвезти вам мешок рису. Мбайе оставил его для вас. Нам сегодня утром привезли.
Дьенг ничего не понимал.
— Тут какая-то ошибка, — наконец проговорил он.
— Нет-нет, дядюшка, я не ошиблась. Мбайе оставил мне записку. Проклятый шофер, никогда не приезжает вовремя! Идемте пока в дом.
— А когда он вернется? — спросил Дьенг, садясь на свое вчерашнее место.
— Мбайе ничего не сказал, дядюшка. Он уехал в Каолак.
— Может, вечером вернется?
— Не знаю, дядюшка. Погодите-ка, спрошу у первой жены.
Через минуту она вернулась:
— Она тоже ничего не знает.
— Я зайду попозже, — сказал Дьенг, вставая. Он чувствовал себя так, как будто на плечи ему взвалили тяжелую ношу.
— Рис не возьмете, дядюшка?
— Нет, подожду, пока Мбайе вернется.
До поздней ночи он ходил до дома Мбайе и обратно, но все впустую. И с каждым разом в нем все больше закипала злость. Дома жены не осмеливались заговорить с ним. Он весь дрожал от сдерживаемой ярости.
На следующее утро, с рассветом, он уже был у дома Мбайе и перебирал четки, читая утреннюю молитву. Около восьми часов служанка провела его в гостиную. Первая жена Мбайе со следами песка на лбу (она, видимо, только что окончила утреннюю молитву) велела ему подождать. Меньше чем через полчаса Мбайе вышел, уже одетый, с портфелем в руках.
— Мне говорили, что ты вчера приходил. Извини меня, я ездил в Каолак.
— Я знаю, что ты занят, — ответил Дьенг.
Увидев Мбайе, он приободрился, в душе вновь вспыхнула надежда. Вся его досада, все тревоги прошлой ночи рассеялись как дым.
— Что ж ты не взял мешок рису? — начал Мбайе.
Но в это время служанка принесла завтрак.
— Пошевеливайся, — сказал он ей, — да подай то масло, которое завернуто в бумагу; то, что в масленке, прогоркло. Хочешь кофе, дядюшка?
— Нет, спасибо.
— С молоком, — настаивал Мбайе.
— Спасибо. Я по старинке пью отвар кенкелиба.
— А я поклонник кофе. Так вот… Не знаю, как сказать тебе. Ты ведь мне дядя!.. Да, сначала о рисе. Это я проезжал мимо лавки одного знакомого сирийца, а он только что получил рис. Вот я и взял для тебя, вспомнил, как Мбарка тебе угрожал.
— А я никак не мог понять, в чем дело.
— Ну да, естественно. Но женщинам я ведь не мог всего объяснить. Ты же знаешь, какие они.
Потом Мбайе начал не торопясь, старательно втолковывая:
— Деньги по переводу я действительно получил еще вчера. Но мне потом понадобилось съездить в Каолак, по одному неотложному делу. Приезжаю туда, ставлю машину напротив рынка, ты ведь знаешь Каолак? Город мошенников! Так вот, вылезаю из машины, прохожу по рынку, хочу купить, уж не помню что, лезу в карман за бумажником… Пусто! А там было не только твоих двадцать пять тысяч франков, но и моих шестьдесят.
— Но… как же?.. — начал было Дьенг, не в силах больше вымолвить ни слова.
Мбайе обмакнул хлеб в кофе. Дьенг, не отрываясь, смотрел, как двигаются его челюсти.
— Да вот так.
Взгляды их скрестились.
— Ты как будто не веришь мне, дядюшка? Но все, что я сказал, — правда, чистая правда. Клянусь аллахом! В конце месяца я верну тебе эти деньги. Вот, не делай добра, не наживешь врага.
— Нет, нет, сынок… Но ты пойми. У меня семья. Вот уже год, как я без работы. Да и деньги эти не мои.
— Думаешь, я тебя надул? Да я просто хотел помочь тебе, ведь Мети — мне родня.
Дьенг сидел как оглушенный, с трудом понимая, что случилось, и не находил в себе, как бывало раньше, никакого нравственного утешения. Он только машинально разводил руками, не в силах сказать хоть что-нибудь.
— Послушай, дядюшка, вот мой бумажник, у меня здесь пять тысяч франков, возьми их себе. На, бери… Я знаю, что деньги были не твои. Я сейчас отвезу к тебе мешок рису… Слушай, если бы я не знал тебя, я подумал бы, что ты в бога не веришь. Я верну остальные не позже чем в конце месяца… Но если тебе и раньше что-нибудь понадобится, не стесняйся, приходи.
