Деревенская повесть - Константин Иванович Коничев
Сначала весь разговор был выражен в их глазах и сдержанных улыбках. Тоня тихонько шутливо пропела:
Проводил меня форсяк,
Привалился на косяк,
Говорила форсяку —
Не присохни к косяку!
— Это я-то форсяк? — удивился Терентий и взял Девяткову за обе руки.
Она охотно потянулась к нему.
— Ну, не форсяк, то угловатенький.
— Нет, просто непривычный.
— Пора бы уж…
— Как-то не до того. Работы по горло, книг столько непрочитанных, о девчатах и подумать некогда.
— Работы не приработать, а книг всех не перечитать. Самообразование — самообразованием, но и сердцу надо дать выход на простор. Вы знаете ли, Терёша, что такое любовь?
— Чуть-чуть понимаю, но научный базис не подвести.
— Базисы тут ни к чему. Это высшее чувство! — проговорила Девяткова, закрыв глаза и часто вздыхая.
— А вы его испытывали?
— Нет, только начинаю.
— Ну, и до меня когда-нибудь дойдёт черёд…
После неоднократных крепких рукопожатий они расстались.
Чеботарёв пошёл домой, насвистывая какую-то песенку. Он был доволен устройством комсомольской пасхи; доволен своим активным в ней участием; доволен всеми своими товарищами. И рад был, что нашлось столько отзывчивых, заинтересованных людей, посетивших сегодня Народный дом. Значит лёд тронулся, — старые божьи праздники пора на слом. В хорошем настроении, закоулками, выбирая, где можно пройти поближе и посуше, чтобы не запачкать новые хромовые сапоги, Терентий дошёл до моста, пересекавшего речку Петровку, впадавшую в Кубину. По обеим сторонам Петровки теснились бани, сараи, дровяники, амбары, спускаясь к самой воде. Не успел Чеботарёв переступить середину моста, как откуда-то из-за сараев полетели в него камни и поленья. С двух сторон на мост бежало четверо подвыпивших с поднятыми кольями. За ними показалось ещё несколько человек.
— Бей антихриста!..
— Это он, бей, бей!..
— Держи его!
Камни, ругательства, топот чьих-то тяжёлых торопливых ног — всё нахлынуло неожиданно и на секунду перемешалось в сознании Терентия. В кармане у него был перочинный ножик, но этого мало для самообороны. Но, как всегда в таких случаях, быстро пришла на помощь сообразительность; он крикнул:
— Подлецы! Вам за меня придётся отвечать!.. — и, перемахнув через перила моста, нырнул в холодную, мутную Петровку. На волнах слегка покачивалась лишь одна темносиняя кепка.
— Дьявол, утонет ведь?!
— А чорт с ним, пусть тонет!
— Расходись, робя, а то греха не обраться…
И на мосту в тот же миг стало пусто и тихо. Только слышался отдалённый топот убегавших.
Сразу, сгоряча Терентий не почувствовал ни холода воды, ни тяжести намокшей одежды. На нём были туго подтянутая ремешком толстовка и галифе с узкими сапогами.
Когда-то, часто купаясь в речке Лебзовке и в пучкасах на рыбной ловле, он хорошо обучился плавать, это пригодилось ему сейчас, в критическую минуту. Быстро и размеренно двигая руками и ногами, Терентий плыл по течению, стараясь не показываться на поверхности. И даже под водой, не теряя рассудка, он вспомнил предостережения Дарьи Коротышки: «А ведь правду она говорила… Лишь бы не кинулись преследовать. Кажется там подальше, через две баньки слева, на рундуке амбара висели сети, и там же есть багры. Доплыть туда, да взять багор — пусть тогда подойдут…».
Вынырнул, набрал воздуха, поплыл на боку. Поглядел на оставшийся позади мост — никого нет, разбежались. Выбравшись на берег к амбару, он прихватил для безопасности багор и, чувствуя озноб, быстро окольными путями направился к своей квартире. Минут через десять-пятнадцать, раздевшись, Чеботарёв отогревался на горячей печи и, стуча зубами, просил старушку-хозяйку заварить ему крепкий чай.
— И где так угораздило безбожника; у людей пасха, а у моего жильца крещение…
— Из лодки упал, бабушка.
— Да ты ослеп, что ли? Не бережёшь здоровья-то…
— Не говори, бабушка.
Хозяйка подала ему на печку стакан чаю и два крашеных пасхальных яйца.
— На-ко, Терёша, съешь. Нынешни девки поди-ка не больно-то похристосуются и яичек не дадут…
Стакан за стаканом он выпил чаю, сколько было нужно, чтобы согреться. Вспомнил о бумажнике, где были партийный и комсомольский билеты, бережно достал их и положил возле себя на горячее место сохнуть.
XIX
— Николаша, ты хоть сколько-нибудь меня любишь?
— Да, уж, как могу, — лениво и неопределённо отвечал Копытин своей супруге Дарье.
— Ну, докажи, что ты меня любишь; сходи в село за фершалом. Пусть мне градусником определение даст, лекарствие разведёт… Нутро моё что-то жжёт и щиплет, — жаловалась Дарья мужу, действительно переживая какую-то неведомую подкравшуюся к ней болезнь.
Всю свою сорокалетнюю жизнь Дарья не болела ни разу, бегала босиком по холодку, не сторонилась никаких тяжёлых работ ни у себя по хозяйству, ни в чужих людях. А тут подошла хвороба, и Дарья чуть-чуть струхнула: говорят — такая редкая болезнь может нежданно отправить человека на кладбище. Жизнь налаживалась, становилась с каждым днём лучше. Дарье хотелось жить, как никогда.
— А может обойдёшься без фершала? — уныло спросил Николай больную. Ему некогда было возиться с прихворнувшей женой, да и непривычно как-то приглашать медика на дом. Но и больную было жалковато; вдруг да и, на самом деле внутренности у Дарьи свихнулись?..
Подумал Копытин, какие у него сегодня дела и заботы на запани, и решил, что ничего особенного не случится, если он день потеряет для Дарьи.
— А может взять у кого-либо лошадку, да свозить тебя в больницу? — спросил он.
— Живой не довезти, — возразила Дарья. — Знаю, в буераках всю истрясёт… Нет уж, не ленись, сходи да позови на дом с порошками и каплями…
Жил в эту пору Николай с Дарьей и её сынком в сторожке на берегу сплавной реки верстах в шести от села по соседству с богатой деревней Филисовом. На бойкие ноги, да по такому случаю — ходьбы до больницы и обратно три часа. Но фельдшер очень был занят и мог явиться к больной Дарье только под вечер.
— Ну, что ж, хорошо и под вечер, — согласился Николай Копытин, — повременит Дарья, не умрёт до вечера…
Не дожидаясь фельдшера, Копытин заглянул в чайную Дома крестьянина, выпил там восемь стаканов чайку с кренделями, вытер рукавом рубахи обильный пот и заглянул в читальню, где он хотел встретиться с Чеботарёвым. Но Терентия не оказалось — ушёл в Филисово проводить собрание с кустарями роговых изделий.
Тогда Николай тайком от посетителей прихватил в
