Деревенская повесть - Константин Иванович Коничев
— Ни за что. Сам не желаю, да у нас и Пилатов на этот счёт очень строгий.
— Не слыхал ты, где-то сейчас поживает Николаха Копыто? — поинтересовался Додонов, вспомнив одного из своих дружков прежних лет.
— Ну, как не слыхал!.. Вот если случится нам быть в Филисове, можем там его увидеть. Неподалёку на сплавной Высоковской запани он работает…
Пока они разговаривали о том, о сём, день приблизился к вечеру. Из волостных учреждений служащие расходились домой. Пришёл Алёшка Суворов. Поздоровался с Додоновым, Терентия упрекнул шутливо:
— Ничего себе сковородку навернули, мне один запах оставили…
— Гость желанный, съели бы с ним и больше, да медицина не позволяет, — шуткой на шутку ответил Чеботарёв.
— А тебя там Пилатов разыскивает, велел сказать, чтобы ты к нему зашёл и рассказал о подготовке к комсомольской пасхе. Четыре недели только осталось. Учти. Перестань ходить по деревням, давай сделаем такую постановку, чтобы век помнилась.
— Постараемся…
XVII
Кончилась, как-то незаметно свернулась медлительная зима. Зашумели подснежные ручейки, посинела ледяная кора на реке Кубине. За две недели до пасхи не выдержал лёд, с треском тронулся на широкое приволье Кубенского озера и пошёл, и пошёл грозной стихийной силой, сметая на своём пути с залитых половодьем берегов прошлогодние остожья, дорожные вехи и всякий появившийся за зиму хлам. Но иногда ещё и в эту пору стояли морозные утренники. В лесах и болотах подмерзал таявший снег. Но лёд пронесло, снег скоро слизнули дожди весенние, подсохли, наладились пути-дороги к Устью-Кубинскому.
Комсомольцы готовили антирелигиозную пасху. Из губкома комсомола прислали пьесу. В препроводительной указывалось: «Поставить своими комсомольскими силами накануне пасхи». Пьесу обсуждали в читальне. За режиссёра согласился быть учитель Иван Алексеевич. Главным недостатком пьесы единогласно признали то, что мало было действующих лиц; на многих желавших участвовать в спектакле нехватало ролей. Решено было поручить избачу Чеботарёву удлинить пьесу на два действия и прибавить двенадцать действующих лиц. Времени для этого оставалось ещё дней десять. Терентий вдохновенно принялся выполнять решение комсомольского собрания. Специально для себя он ввёл в пьесу роль… Иисуса Христа. И опять, как часто с ним случалось, не спал всю ночь, придумывая целые монологи, не предусмотренные автором пьесы.
За неделю до постановки уже расклеены были по селу афиши, приглашающие всех верующих и неверующих посетить комсомольский пасхальный спектакль…
Разговоров было много. На комсомольскую пасху ожидалось не мало зрителей. К удивлению Терентия, даже сам регент церковного хора Ростиславин, — он же капельмейстер духовного, оркестра, пришёл к Пилатову и предложил игру оркестра в антрактах спектакля в пасхальную ночь. Пилатов очень одобрил, поблагодарил его и направил в читальню.
— Идите к Чеботарёву, включитесь в программу.
— А у меня с ним как-то был нехороший разговор.
— Ничего, помиритесь…
— Пожалуйста, очень даже рады, — приветливо встретил Ростиславина Чеботарёв. — Да кстати не поможете ли нам достать к спектаклю парочку подрясников, одну ризу — фелонь, две камилавки и какое-нибудь старенькое, но настоящее кадильце. Всё это по ходу пьесы предусмотрено.
Ростиславин обещал и в тот же день принёс от попа всю эту бутафорию с записочкой: — «Избачу Чеботарёву. Можете навсегда пользоваться этим добром, лишь бы православные не знали, что это я вам дал. Иерей Николай Потёмкин».
— Соблюдём тайну, — сказал Терентий Ростиславину, — при случае поблагодарите батьку… за косвенное участие в нашем спектакле.
…На страстной неделе в читальню явился Копытин и не один, а вместе с Дарьей. Копытин уговорил Дарью взять заочный развод с Васей Росохой и сойтись с ним, Николаем Копытиным.
— Прошу поздравить меня с законным браком! — не без гордости заявил заметно повеселевший Копытин, здороваясь за руку с Терентием.
— С браком?!
— Ну, да. Вот она, моя разлюбезная половина, ужели ты её не узнаёшь? Сегодня записались с ней в исполкоме по всем правилам декрета!..
— Не встречал что-то, не припомню…
Дарья всплеснула руками, грузно хлюпнулась на пружинный диван. Зазвенели пружины, и в диване что-то треснуло.
— Вы поосторожнее, гражданочка, у нас так с размаху не садятся, можете казённую мебель нарушить.
— Ой, не узнал! — заголосила Дарья, — не узнал, пасынок ты мой милой!..
— Вот оно что! — удивился Терентий. — Да это же моя бывшая мачеха, Дарья Коротышка… Вот уж никак не ожидал и не думал, что Копытину придёт в голову блажь на ней жениться.
— Я на неё давно виды имел, — сказал Николай. — Старая любовь долго помнится, а теперь вот судьба свела.
— Смотри-ка ты, вспомнил Коротышку… Да, да, Терёшенька, я всё такая же, на вершок не подалась. Малость стопталась даже, ещё ниже стала. А Коротышкой-то покойный Алёха Турка, не тем будь помянут, обучил тебя так меня кликать… Смотри-ка, голубчик, какой ты вымахал. И разговоров про тебя, Терёшенька, в народе уйма!.. Когда у Прянишникова я работала, слыхала, что он на тебя зуб точит! А теперь кое-кто поговаривает, как бы тебя в пасху проучить, чтобы меньше выдумывал супротив бога. Остерегайся, голубчик, хоть ты и служащий теперь. Говорят, бойся быка спереди, лошади сзади, а худого человека со всех сторон…
— Спасибо за добрый совет.
— Да уж худого тебе не хочу. Виновата я перед тобой. Когда за Росоху замуж выскочила, малым отроком тебя Михайле под опеку оставила. С собой было бы надо тебя взять, да как? Куда? Вышла тоже за вдовца. А вдовец, какой, к чорту, чужому дитю отец, коли он сам навокруг сирота… Не сломя голову, а с опаской да с оглядкой теперь пошла я вот за этого… — Дарья кивнула в сторону своего нового супруга, — говорят, держись за дубок, который в земле глубок и не смотрит в бок, а стоит прямо. Николаша, в час добрый молвить, не тот стал, не пастух прежний. На запани-то поработал годика полтора — и пожалте мне подарочки, да какие! Перво-наперво швейную машину, и по матерье и по коже строчит… Потом казачок сатиновый на вате, ещё потом телёнка годовалого купил и к дому привёл…
— Да ты про всё-то не рассказывай, — перебил Дарью покрасневший Копытин. — Ну, сошлись и сошлись. Сорок мне годов с гаком, а всю жизнь жил без бабы, как без солнышка. И чего мне в тебе полюбилось? Глаза разве такие речистые? Без слой говорят, будто мёдом поят. А язык-то твой, ох, колючий, злой. Слово-то скажешь, будто на мозоль лапой наступишь… Надо бы тебе, Даша, помягче на слово-то быть…
— Поживём, обучишь.
— Да уж в твои годы тебя учить, что мёртвого лечить.
— Но, но, супруги-молодожёны, чего доброго вы подерётесь у меня в читальне!.. Кто же, Дарья, хочет меня «проучить»? —
