Деревенская повесть - Константин Иванович Коничев
«Комиссар да и только, а обличьем на покойного Ивана мало схож…», — подумала Дарья и спросила:
— В пасху-то которые хотят?.. Ты про тех?..
— Ну, хотя бы эти, что в пасху.
Дарья, подумав, ответила:
— Отродясь не наушничала. Не скажу. А упредить должна. Сказано: остерегись, гляди в оба, и — всё!..
— Ну, не мне, супругу бы своему поведала, — схитрил Терентий, желая допытаться, от кого ему следует ждать неприятностей. И делая вид, что его это не сильно интересует, снова сел за широкий стол, покрытый кумачом и газетами, стал перелистывать какую-то книгу.
— Угу, Копыту сказать, всё равно что бабе, разнесёт, да и от себя прибавит…
— Чорт баба! Как я стану жить с тобой…
— А будешь жить да радоваться…
Они посидели целый час, наговорились вдосталь обо всём — о делах, о знакомых людях и, уходя, пригласили Терентия не обходить, не объезжать их, если случится ему побывать на Высоковской запани. Ушли Копытин и Дарья, довольные своим запоздалым счастьем, а Терентий после рабочего дня остался додумывать пасхальную антирелигиозную пьесу.
«Христос обязательно должен быть навеселе — «под мухой», в холщовом рубище и в штиблетах; соломенная шляпа на голове вместо ореола-венчика. Разумеется, Христос должен говорить божественным языком, как в евангелии», — думал Терентий, работая над дополнительной ролью Христа к присланной пьесе.
XVIII
Было поставлено шесть репетиций. В селе и во всех окрестных деревнях о комсомольской пасхе, о спектакле в ночь на «светлое» воскресенье знали от мала до велика. Оркестр Ростиславина, не дожидаясь колокольного звона, разместившись на крыльце Народного дома за час до спектакля, грянул «Марсельезу». Публика поторопилась занять места.
Вечер начался вступительным словом учителя Ивана Алексеевича. Слово было простое, толковое и живое, местами даже в стихах:
Пускай попы нас проклинают,
Но люди есть — нас понимают
И вместо церкви к нам идут!..
Наука путь нам всем укажет,
На свете нет святых чудес.
И только поп да глупый скажут,
Что в эту ночь Христос воскрес…
Зал народного дома смог вместить только шестьсот человек. Многие, цепляясь за подоконники, смотрели спектакль с улицы через открытые окна и запасные двери. Заведующий Народным домом, прижатый у входа, не видел ничего происходящего на сцене, злился и покрикивал:
— Граждане, не прите, я не отвечаю, пол не выдержит!..
— Наплевать, не вверх и полетим! — слышалось в ответ.
На сцене действующие лица представляли скопище фанатиков, поджидавших пришествие Христа. И вдруг Тоня Девяткова, в роли богомольной старушки, просияла и заверещала исступлённым голосом, показывая на публику:
— Братия и сестры! Конец приближается, покайтесь, нечестивые. Сам Христос грядет к нам!..
Из-под галёрки, искусно загримированный под Христа, проталкиваясь локтями, приближался к сцене Терентий Чеботарёв. На ходу он божественно не своим, изменённым голосом гнусавил:
— Аз есмь бывший бог, да не будет вовеки веков ни лукавых чертей, ни праведных богов. Аще бо вяще ни весте ни дня ни нощи, егда же я появлюся и все святые-бездельники приплетохом позади мене!..
Публика захлопала, загоготала:
— Ха-ха-ха! Один или с Магдалиной?..
— Магдалину послал в лес по малину, — отвечал не по пьесе Христос участливой публике.
Едва успел Чеботарёв подняться на сцену, где его смиренно ожидали «действующие лица», как следом за ним из-под галёрки вынырнуло семь ангелов. Они были в белых платьях, у каждого за спиной приделаны настоящие лебединые крылья, взятые напрокат у местного охотника Никиты Субботина. Восторг публики, неизбалованной спектаклями, был необычайный… Никита за свою добрую услугу сидел в первом ряду и, подталкивая Мишу Доброрадова, хвастал:
— Мои крылышки-то, мои, батенька; на этой неделе семь лебёдушек нарочно настрелял в Исадах около озера.
«Ангелы» обступили «Христа» и запели:
Что нам поп, что раввин,
Церковь, синагога!
В силу множества причин
Мы не верим в бога…
В двух церквах не было столько людей, сколько собралось их в нардоме и около. И пока попы служили вечерню, заутреню и обедню, комсомольцы успели спектакль повторить для тех зрителей, которые не могли попасть на первую постановку. Потом под разудалую игру ростиславинского оркестра начались танцы.
Терентий и Алёшка танцевать не умели и не учились, потому что считали танцульки пережитком прошлого, мещанской забавой. Но все же оба остались на танцах и, сидя в углу, наблюдали за танцующими.
Пилатов послал в уком партии телеграмму:
«Успех комсомольской пасхи превзошёл наши ожидания, собралось из деревень около двух тысяч человек. Спектакль ставился дважды подряд. Подробный отчёт почтой».
В этот вечер Чеботарёву приглянулась ученица старшего класса, неплохо игравшая на сцене Тоня Девяткова. Она танцевала с Белоруссовым и при каждом удобном случае бросала на Терентия умильный взгляд, а однажды даже, сложив губки бантиком, ухитрилась намекнуть ему о поцелуе. Терентий застенчиво отвернулся и сказал Суворову:
— Это она тебе рожицы строит…
— Нет, тебе, — ответил тот.
— Ни-ни, я с девчатами связываться боюсь.
— А всё-таки ты её проводи сегодня домой.
— Нет, ты проводи.
— Я Понарьину Анютку провожу, у меня, кажется, начинается с ней… любовь.
— У тебя?!
— Да, у меня.
— Господи-владыко! Весна даже на такого тихоню действует.
— В тихих водах живут черти в омутах. Во всяком случае я посмелей тебя.
— Не хвалюсь, а сдаюсь!.. — заключил Терентий.
Подошла Девяткова. Плотная, круглолицая, чернобровая девушка, одетая в приличное коричневое с кружевами платье. Высокие башмаки аккуратно зашнурованы. На лице ни пудры, ни помады, что Терентию казалось признаком хорошего комсомольского тона, две длинных чёрных косы спадали до узкого лакированного пояса.
— О чём спор, друзья? — спросила вежливо Девяткова. — Потеснитесь немножечко, — и села посредине.
— Да вот Терёша хотел бы одну девушку с вечера проводить и не смеет спросить её об этом, — сказал Суворов.
— Бросьте за грамотных расписываться, — возразила Тоня Девяткова. — Товарищ Чеботарёв достаточно смел и не для таких дел. Кого бы вы это, Терентий Иванович, хотели проводить? Или это секрет?
— Большой секрет…
— Жаль, что я не могу рассчитывать на ваше внимание.
— А почему жаль? А почему не можете?
— Ну, тут вы меня совсем с места вытеснили, — сказал Суворов и пошёл разыскивать свою Анютку в толпе шумной и радостной молодёжи…
Терентий провожал Девяткову. Молодёжь с песнями гуляла по сельским улицам. Расходились трубачи, сверкая на рассвете начищенными медными трубами. На широко
