Татьяна Ларина - Евгений Петрович Василёнок
Похоже, диктор тоже волновался. И хотя голос его звучал вдохновенно и торжественно, в нем все равно слышались какие-то и другие нотки, которые он не мог подавить как ни старался.
Татьяна хорошо знала этот голос — он раздавался всякий раз, когда по радио передавали самые важные сообщения. Говорят, этот диктор и в войну сообщал все самое важное. Она и фамилию его слышала. Подожди, как его фамилия? Ай, какое это имеет теперь значение! Фамилия выскочила из головы — ну и что же, ну и бог с ней. Голос все равно звучит, он говорит как раз о том, что сейчас так нужно Татьяне, нужно людям, которые стоят рядом, нужно всему городу. Нужно всем трем миллиардам человек на планете Земля.
— Вы это и думали? — насмешливо сказал молодой человек, который по-прежнему держал свою подругу под руку, мужчине в черной сорочке.
— Посмотрим еще. Посмотрим!..— проговорил мужчина.
Не произнеся больше ни слова, он подался прочь.
— Эх вы!..— бросила ему вдогонку девушка. Бросила с презрением, почти с ненавистью.
Диктор стал передавать сообщение вновь, и Татьяна этому очень обрадовалась. Оказывается, она ничего не запомнила, все как-то пропустила, и в голове ничего не осталось, ни единой подробности, кроме того, что там все хорошо. «Это же надо!» — упрекнула себя Татьяна.— Слушала и ничего не слыхала!»
Теперь она вслушивалась уже внимательно. Невольно отметила про себя, что и остальные тоже все стоят и слушают. Исчез только один этот мужчина.
Оказывается, Герман Титов лег спать. Он так и сказал: вы, мол, как себе хотите, а я ложусь спать. Перед этим он включил ручное управление. Татьяна попробовала представить себе, как это он включал то управление, но ничего определенного представить так и не смогла.
— Все. Решено окончательно. Он будет Германом.
Это сказал парень. Сказал тихонько, одной только девушке, но Татьяна услыхала. Она украдкой глянула на них. Парень вопросительно смотрел на свою подругу, ожидая, видимо, что она ответит ему.
Вот, оказывается, как оно повернулось. Эти молодые люди, выходит, муж и жена. И у них будет сын. И они назовут его Германом.
И пусть у них будет сын. Пусть будет именно сын. Чудесненький такой мальчик, здоровенький, красивенький, умненький. Пусть будет Герман!
— Я привыкла уже к Юрию,— сказала девушка.
— А может, соединим вместе? И Юрия и Германа. Например, так: Юргер.
— А ну тебя, какое-то гер-гер получается,— поморщилась девушка.
— Тогда, может, Гагатит?
— Перестань,— засмеялась девушка.— Этого еще не хватало.
— Тогда подумаем еще.
Правда, пусть еще подумают. И Герман — хорошо, и Юрий — прекрасно. А как же, пусть подумают вместе. И вообще пусть все делают вместе. Всегда.
Да, а фамилия диктора — Левитан. Совершенно верно, Левитан. Татьяна могла теперь спокойно уйти отсюда. Тем более, что идти хорошо, легко, словно и тебе передалась та самая космическая невесомость. И ты можешь идти сколько угодно и куда угодно и никогда не почувствуешь никакой усталости. А у Левитана имя тоже космическое: Юрий. Как у Гагарина. А фамилия земляка Титова — Воронов. Федор Федорович Воронов. И неправда это, что деньги были сиреневые. Они были красные. Пять красных ассигнаций по десять рублей. Итого пятьдесят рублей. Как раз столько, сколько и было у него на аккредитиве. Чужих денег он не брал. Он их не мог взять. Он ведь тоже с Алтая, с родины космического героя.
У Татьяны было такое ощущение, будто ей преподнесли хороший подарок.
На ее койке в общежитии лежала записка. В ней ровным крупным почерком красавицы Шуры Зворыкиной было написано: «Много! Много! Уважаемая! Татьяна Ларина! Если Вы возгоритесь желанием встретиться с Евгением Онегиным, то это Вы сможете сделать чрезвычайно легко. Вам необходимо в таком случае прибыть в карете с Вашим фамильным гербом в виде двух шагающих ножек в дворянский клуб «Ракета», что на Советской авеню, ровно в 21 ч. 00 м. В том случае, если Ваша карета не совсем исправна, можете воспользоваться одной из наших. Вы их легко узнаете по нашему фамильному гербу, на котором, как Вы, очевидно, помните, начертано: «Автобус работает без кондуктора». Примите и прочее. Ваши доброжелатели».
Татьяна улыбнулась и глянула на будильник, что стоял на столе. Было двадцать минут десятого. Жаль, она опоздала. А сегодня, оказывается, идет картина «Евгений Онегин». Очень жаль. Ах, Шура, Шура, неужели она не могла вчера сказать о походе в кино? Впрочем, ясно: это решение пришло к ней только сегодня, и притом совершенно неожиданно. Она главным образом тем и отличалась, что никогда ничего не предрешала заранее, всегда принимала решения в самую последнюю минуту и самые неожиданные. Странно, но Шура умела заставить девчат выполнять эти ее решения. Почему-то все слушались ее, все давно и совершенно добровольно признали за нею право командовать остальными. Красивым людям как-то невольно хочется подчиняться. А Шура вообще интересный человек. Ничто ее никогда не тревожит, ничто не волнует и даже не раздражает, но и радости особенной ей ничто не приносит. Создается впечатление, что это именно ее имели в качестве образца те, что придумывали главную заповедь равнодушных: «Надо жить, как набежит».
А какая заповедь придумана для нее, для Татьяны?
Татьяна подумала и решила, что она не знает этой заповеди.
Она вообще еще так мало знает. А на свете ведь столько всего интересного, неузнанного. И есть, конечно, люди, которые знают очень-очень много. Позавчера Татьяна прочитала в журнале статью об одном из таких людей — о Луначарском. Статья была большая, но и в ней, как выяснилось, автору не хватило места, чтобы рассказать все о Луначарском, и он пообещал в конце, что еще вернется к этой теме. Конечно, обыкновенному смертному столько знать невозможно, тут нужен талант, а талант пристает почему-то не к каждому. У Татьяны, например, нет никакого таланта, это она знает совершенно определенно. А у Германа Титова — ого какой талант! У Зины, например, тоже есть. Только она, наверно, и сама об этом не знает. Не догадывается почему-то. Правда, Татьяна тоже хорошо не знает, какой он у нее, этот талант, однако в том, что он есть, она ни капельки не сомневается. И может, Зина еще догадается про свой талант, поверит в него. Или, может, найдется кто-нибудь, кто откроет Зине ее талант, заставит поверить.
А у Татьяны никакого таланта нет, это уже
