Татьяна Ларина - Евгений Петрович Василёнок
Навстречу Татьяне шел приземистый широкоплечий человек в черной шляпе и в длинном черном одеянии. Татьяна как-то вся сжалась и еще больше замедлила шаг. Каждый раз, когда она видела попа, ей хотелось затопать ногами и закричать: «Не смейте! Как вы смеете!» Она была убеждена, что ни один образованный человек не может всерьез говорить о религии, а тем более проповедовать ее, уверять людей, что есть где-то бог и потусторонний мир. Такой человек просто шарлатан, проходимец.
Этот поп — Татьяна видела — был еще совсем молодым человеком, хотя отрастил довольно внушительную рыжую бороду. Но на лице у него нет ни единой морщинки, и глаза смотрят совсем молодо.
Шага за три от Татьяны поп вдруг ласково сказал:
— Доброе утро, дочь моя!
Татьяна настолько растерялась, что совершенно неожиданно для себя проговорила:
— Доброе утро, батюшка…
Ответила она совсем тихо, одними губами, но поп, конечно, расслышал. И ей даже показалось, что он довольно улыбнулся.
Она страшно рассердилась на себя. Ей сделалось невыносимо стыдно, словно кто-то уличил ее в каком-то тяжком преступлении. Как только они разминулись, Татьяна почти побежала. И все ругала себя, все упрекала. «Вот только на это я способна — на бегство. И больше ни на что».
В скверике тоже было немноголюдно. На одной скамье сидел очень худенький старичок, он держал в руках толстую книгу, но не читал ее, а, кажется, дремал. На другой скамье чуть дальше сидела женщина, тоже старая. Рядом стояла детская коляска. Женщина часто и с тревогой поглядывала на нее.
Татьяна устроилась на соседней скамье. Пожалела, что не взяла с собою книгу или газету. Правда, газет сегодня не было, по понедельникам они не выходят. А книги она уже сдала в библиотеку. Если б догадалась, можно было захватить Шуриного «Идиота», она все равно его не читает. Месяц назад взяла в библиотеке, а еще и половины не прочла. И вообще, почему она такая ленивая, эта Шура? Такая красивая, такая хорошенькая, и вот на тебе — ленивая настолько, что даже на парня, говорят, лишний раз не глянет.
Легкий ветерок тихонько шелестел листвой высоких тополей, и это настраивало на спокойный лад. Постепенно стал исчезать неприятный осадок от встречи с попом.
Людей стало больше. Но Татьяна ни на кого не обращала внимания, как, впрочем, и на нее никто не смотрел. Известно, у каждого свои дела, свои заботы.
Она и не заметила, когда и каким образом на скамье, что стояла напротив, очутились два молодых парня. Один из них кашлянул, и Татьяна невольно взглянула на них. Парни были в одинаковых ярко-зеленых костюмах и черных туфлях, с одинаковыми пестрыми галстуками, а потому и сами казались совершенно одинаковыми, словно на одно лицо. Может быть, они работали в ночной смене и теперь возвращались домой, потому что выглядели очень усталыми. Хотя нет, не похоже, чтоб они где-нибудь работали. В таком костюме на работу не пойдешь. Да и руки у них белые, выхоленные. Но где-то они все же были, что-то делали, иначе не казались бы такими сонными.
Парни молчали и смотрели на нее своими осоловевшими, будто стеклянными, глазами, и неизвестно было, когда им надоест это занятие. Татьяна хотела встать и уйти, но передумала. От нечего делать она стала внимательно рассматривать свои туфли. Цвет туфель приятный, бежевый. Татьяна очень любит этот цвет. И они еще ничего себе, носить можно. А вот каблуки посбивались, надо подремонтировать. Сегодня, видимо, мастерские закрыты, по понедельникам у них, кажется, выходной. Жаль, а завтра будет некогда.
Парни по-прежнему смотрели на нее и молчали.
Наконец один из них лениво процедил:
— Антик с гвоздикой.
— Как сказали бы в девятнадцатом столетии,— подхватил второй и многозначительно хмыкнул.
— Точно?
— Точно!
И парни стали перебрасываться словами, как волейбольным мячом.
— Ты видишь?
— Я вижу.
— Нет, ты понял?
— Я понял.
— Все заметил?
— Заметил все.
— Она уже — это самое.
— Именно это самое.
— Втюрилась по самые уши.
— По самые.
— Точно?
— Точно.
И они громко, на весь сквер, захохотали, довольные этой словесной перепалкой и друг другом.
Вновь Татьяна хотела встать, но и на этот раз не встала и не ушла. Конечно, эти балбесы обязательно поплетутся за нею. Будут идти сзади и болтать всякую чепуху. Татьяна оглянулась. Поблизости никого не было. Только бабушка все сидела на скамье, целиком занятая детской коляской, да еще тот маленький старичок, у него даже книга уже выпала из рук,— он дремал. А недавно ведь были и другие люди здесь. А теперь взяли и куда-то все подевались.
— Точно? — снова начал один.— Втюрилась? Но в кого, вот вопрос. Может, в тебя?
— Точно! В меня!
— А может, наоборот? Может, в меня?
— А кто говорит, что не наоборот. Именно так оно и есть. В тебя. Точно!
Вдруг к этим двум голосам присоединился третий:
— Шли бы вы, уважаемые, своею дорогой. А?
Татьяна подняла глаза. Перед парнями стояла бабушка. В правой руке у нее была толстая черная палка с каким-то нелепым белым набалдашником — раньше Татьяна почему-то не заметила у нее этой палки. Старуха, опершись на палку, спокойно продолжала:
— Слышите, а? Шли б, говорю, своей дорогой.
— А мы что? Мы ничего,— сказал наконец один из парней.
— Точно. Мы ничего,— подхватил и второй. Татьяне сейчас показалось, что этот второй все же немного моложе и белее первого.
— У меня вон малое, а вы тут ржете, будто жеребцы. Ну, идите себе, идите.
