Татьяна Ларина - Евгений Петрович Василёнок
Что же еще?
Можно было бы, конечно, позволить себе сходить в кино. Да ведь не очень-то удобно ходить в кино одной. А идти в общежитие за кем-либо из подружек не хотелось. Тут Татьяна очень пожалела, что не догнала тогда Зину. Не надо было оставлять ее сегодня одну. Ей одной горько и тоскливо. Надо было, конечно, побыть с нею. Они в кино сходили б вместе. А если не в кино, то на танцы, например, в парк, там совсем неплохая танцплощадка.
Хотя нет, сегодня Зине вряд ли захочется куда-нибудь пойти. Она будет сидеть дома и, наверно, плакать. На людях сдерживалась, даже бодрилась, а дома даст волю слезам. Это же не шуточки — семьдесят пять рублей!.. Вот и опять не удастся ей поехать на то благословенное Черное море. Татьяна знала, что Зина живет со старенькой мамой, больше никого у нее здесь нет. Поплачет Зина, поплачет и ее мама… А в общем, может, это и правильно, что она не пошла за Зиной. Той трудно было бы сдерживаться дольше. А она гордая, слезы ни за что не захочет показать.
Татьяна шла и шла, и не заметила, как очутилась на главной магистрали. Здесь было еще более людно. Преобладала молодежь. Парни и девчата старательно вымеривали тротуары. Кажется, девчат было больше.
Среди этой веселой беззаботной толпы Татьяна почувствовала себя совсем одинокой. Только она одна была без компании, все остальные шли по двое, по трое, а то и целыми стайками. Татьяна свернула на другую улицу, что пересекала главную.
Здесь было не так людно и не так шумно. И сумерки, кажется, сгустились плотнее.
Сколько сейчас времени, Татьяна не знала. Да это и не беспокоило ее. Наверно, еще не очень поздно. Во всяком случае, последних известий пока не передавали.
Из репродукторов, что висели на столбах вдоль улицы, неслась бравурная маршевая музыка. Но Татьяна не очень вслушивалась в нее. Мысли ее снова и снова возвращались к Зине, а главным образом к тем злополучным деньгам, которые Зина кому-то передала.
В самом деле, кто он, этот человек?.. Как он посмел взять деньги?..
А может, это был не один человек? Может, их было несколько? Могло ведь случиться и так, что Зина в течение дня нескольким посетителям передавала то по пять, то по десять рублей. Могло случиться и такое…
Нет, этого, пожалуй, не могло быть. Чтобы сразу, в один день, несколько человек оказались нечестными — такого быть не могло.
Вдруг репродукторы смолкли. И тогда на всей улице, от края и до края, воцарилась тишина. Люди, словно по команде, сразу перестали разговаривать и смеяться, даже идти стали осторожнее, стараясь не так слышно шаркать ногами по асфальту. А многие и совсем остановились. Они собирались группками у динамиков и чего-то ждали.
Татьяна тоже остановилась возле одной такой группы.
Рядом с нею оказалась молодая парочка. Парень поддерживал девушку под руку, и ей, наверно, было очень хорошо с ним, потому что она частенько поглядывала на него своими большими мечтательными глазами и улыбалась. Татьяна стала так, чтобы они не видели ее. Теперь она открыто любовалась ими. «Интересно, может, они муж и жена?» — подумала Татьяна. И тут же решила — должно быть, еще нет. Потому что очень уж деликатно поддерживает он ее под руку. А ведь говорят же, когда парень становится мужем, он совсем меняется, и куда только деваются его деликатность и нежность… Татьяна и сама знала одного такого человека. Ее познакомили с ним в прошлом году, когда он только начинал ухаживать за ее подругой по общежитию. Тогда Татьяна даже позавидовала ей, что у нее такой вежливый и обходительный кавалер. Но как только они поженились — враз все переменилось. Выражение лица у него стало каким-то напыщенным, надутым, он никогда не брал свою жену под руку, а брала только она его. Чаще всего они вообще ходили поодаль друг от друга, он шагал впереди, а она семенила сзади. И когда Татьяне случалось их встретить, ей становилось до того противно и больно, будто этим оскорбляли ее самое, и не только ее одну, а всех женщин.
Репродуктор все еще молчал, и люди стали заметно волноваться. Старушка с довольно вместительной сеткой в руках, набитой множеством сверточков, шумно вздохнула и перекрестилась. А мужчина в светлом костюме и в черной сорочке, окинув взглядом стоящих рядом, хрипловатым голосом сказал:
К нему сразу повернулась девушка, что стояла под руку с парнем, и испуганно спросила:
— Что? Что вы сказали?..
Мужчина и ее окинул взглядом с головы до ног.
— А вот то и сказал.
Тогда к мужчине повернулись чуть ли не все, кто стоял у столба с динамиком. И все смотрели на него. Одни с удивлением, другие недоуменно, третьи растерянно. Постепенно люди все ближе подвигались к нему, и вскоре он оказался окруженным со всех сторон. Никто ничего не говорил, все ждали, что он еще скажет. А мужчина тоже молчал и лишь моргал из-под густых нависших бровей маленькими, словно припухшими, глазками.
А динамик все молчал. Татьяне казалось, что это длится уже целую вечность. Почему он молчит, что такое случилось? Ведь люди ждут, а он — ни звука. И не знаешь, что думать.
Вот так же, как и здесь, стоят, наверно, у репродукторов люди во всем городе. И не только в городе, но и во всей стране. Даже во всем мире. Да, да, так оно и есть — все люди Земли, все три миллиарда ее жителей, ждут сейчас, что скажет радио.
И конечно, ждут весточек из космоса и на далеком Алтае. Известно, земляки Титова особенно волнуются, а больше всех — его мама. А вот один из его земляков находится здесь, в этом городе. Может, и он тоже стоит теперь где-то у репродуктора?
Нет, он не мог взять тех денег. Он ведь так искренне гордился землячеством с Германом Титовым. Подобного с ним просто не могло произойти. Потому что какой же он тогда земляк?
И все же… Перед Татьяниными глазами вновь возникла та минута, когда Зина отсчитывала Воронову деньги, а она, Татьяна, машинально пересчитывала вслед за Зиной. И снова появилось убеждение, что ассигнации были сиреневого цвета. Сиреневого, а не красного.
— Говорит Москва! — загремел вдруг динамик.
Слова были именно те, каких она и ждала, и голос как раз тот, который и должен был их произнести, и все же Татьяна
