Семен Пахарев - Николай Иванович Кочин

голова… Мы его никоим образом в обиду не дадим… Настойчиво и неуклонно внедряет исторический материализм… Вот я сам слышал его актуальный доклад о вреде сказки… Что такое сказка? Если глубоко вникать — это консервативный пережиток, изживший себя идеологический мусор. Дети давно выбросили его в общем и целом из головы. Они заменили всех королевичей, Василис Прекрасных и Кощеев Бессмертных передовиками производства, секретарями райкомов, председателями сельсоветов и представителями нашей передовой героической общественности. Я собственными глазами видел, как идеологически выдержанный малютка открыл общее собрание детей на дворе, это была игра как раз в общее собрание, около него сидят детишки и вполне сознательно аплодируют. Это меня очень растрогало, и этот опыт я велел неукоснительно внедрять в школах… Кроме того, я видел не менее удивительную картину ростков нового в домашних условиях. Берет мальчуган трубку телефона и играет в деловые разговоры. Воспроизводит шум поездов, железный скрип, гудки пароходов. Из таких детей, конечно, вырастут очень толковые, прямо по системе Дьюи, целеустремленные деловые работники, а не какие-нибудь шалопаи, любители гитар, преферанса и любовных стишков. А при отсутствии передовой педагогики дети блуждают как в темном лесу и играют черт знает во что, во всякую чепуху старорежимного изготовления: в перегонки, в бабки, в чехарду, в мазло. Напрочь отрываются от жизни. Ужас! Просто ужас! Я спросил одну девочку: «Что такое уоно?» А она и отвечает, вытаращив на меня глазенки: «А это, дяденька, место, где выписывают ордера на обувь». Каково? Я тут же велел обследовать эту школу, там, наверно, рутинеры и мракобесы сидят. А родителей вызвал и дал им здоровую накачку. Что на этот счет сказано у Шульгина? Там сказано: ребенок живет целиком современностью. Современность! Это в общем и целом и есть наша целевая установка. А у вас, Пахарев, во что играют дети? В горелки, в лапту, в городки и в прочую архаическую белиберду, в которую играли еще мы при Николае Кровавом. Играли бы лучше в вождей, изображали бы народные восстания, героику масс, тогда и революция им без учебников была бы близка и понятна. — Арион Борисыч хватился, что его занесло далеко от обсуждаемого вопроса, и он закончил так: — Петеркин — это перл, как говорит моя Люда. Недаром его из Петрограда прислали. Зря не пришлют. Мне это и Люда сказала: «Зря не пришлют». Он здесь, в нашем городе, где много мещанства, разных лохматых проходимцев из ссыльных, сектантов, здесь он незаменим. Вон он кулацкую-то деревню как разоблачил, расчихвостил вовсю, только щепки полетели. Установки ГУСа[3] часто превращают в казенщину, в мертвечину, а у него шик-блеск. После его поездки зашевелилась и деревня, а школа подошла вплотную к интересам трудового крестьянства. Я так и в укоме сказал: «Реализуем программу ГУСа досконально и на высоком уровне. Все самое новое в орбите нашего внимания». — Он взял из угла свернутые в трубки картоны. — Вот изображено все это в диаграммах.

Арион Борисыч настойчиво советовал всем школам изучать эти диаграммы.

— Ясно, что опыт Петеркина надо подхватить. Это — важнейшая задача. Теперь ребята будут тянуть вперед деревню на основе усвоенного опыта Петеркина, новых его поисков. Надо видеть сегодняшний день, Пахарев. Награждать мы таких должны, а не исключать. Вот так, и только так.

Арион Борисыч только тут сел, довольный тем, что очередную порцию слов вполне исчерпал.

— Понял установку? — буркнул он Пахареву. — Выскажись конкретно и категорично.

— И высказываться не буду… В заявлении моем все аргументировано…

Арион Борисыч сообразил, что предание гласности этого конфликта ничего ему не доставит, кроме назойливых хлопот и неприятностей. Будут говорить, что в школе склоки, а это рикошетом ударит и по репутации уоно. Еще попадет этот случай в «Учительскую газету», начнутся выезды инспекторов, комиссии, разборы, толки, слухи — не приведи бог! Кроме того, он и сам твердо не знал, какую занимать в этом деле позицию, можно промахнуться, заступиться не за того. Сколько вдруг беспокойства, канители, неизбежности думать и решать. Он предполагал только попугать Пахарева и тем дело закончить. А оно вон куда понесло.

— Помиритесь, и дело с концом, — буркнул он, глядя в угол, — как петухи схватились. Чего делите?! У всех одна власть, одна линия… Одна партия, один интерес…

— Не хочу с ним мириться… Не хочу, чтобы он оставался в школе… У кого нет ясных принципов, у того в голове сумбур и в делах чепуха. Как хотите, Арион Борисыч, иначе поступить не могу.

— Вопрос понятен? — сухо произнес Арион Борисыч, обращаясь к Волгину.

— К сожалению, понятен.

— Вы свободны на сегодняшний день. Не смею задерживать, — сказал сухо Арион Борисыч Пахареву. — Удружил! Отлил пулю. Стыдно мне за молодые кадры перед родной партией…

Когда Пахарев ушел, Арион Борисыч долго еще разъяснял товарищу Волгину, как надо «оперативно руководить», в соответствии с решениями «настойчиво внедрять», «воспитывать кадры», «квалифицированно подходить к решению всех текущих вопросов».

— Между нами… Некачественный у него подход к этой проблеме. Молодо-зелено. Некачественно. Виноват — винись, а не разводи турусы на колесах.

И еще долго они совещались, кого же выдвинуть в арбитраж. Волгин предлагал одних, Арион Борисыч других, и все договаривались, но так и не могли договориться и перенесли решение вопроса на следующий день.

Выйдя из уоно, Пахарев подождал Волгина, и они пошли городским садом вместе, но тревожно молчали, испытывая ужасную неловкость. Сели на скамейку. Пахарев видел, что добряк Волгин очень страдает, у него это было написано на лице. Он шумно вздыхал, трогал Пахарева за рукав, вынуждая к исповеди, но тот не был к ней расположен. Ему было ясно, в чем профсоюзный вожак усматривает причину конфликта. Но наверно, и все близкие так думали. Наконец Волгин не выдержал:

— Как это называется, Сеня, в Европах, когда ищут корень всех передряг в мужской жизни?

— Шерше ля фам.

— Вот эта самая «шерша». Она, проклятая, и вас съела.

— Так было, так будет, «тайны двора часто скрыты в складках бабьих юбок». Это не я, Шиллер сказал. Но не добавил — двора ли только.

— Эх, Сеня, стоило вам, умным людям, из-за этой «шерши» склоку заводить. Мало вам девок. Ими у нас пруд пруди, одна другой краше и сдобнее. Нет, на-поди! Как паршивые овцы, лезут к чужому корыту, да еще к замужним. Видно, расклеванная ягода слаще.

Пахарев болезненно поморщился.

— Признаться, Семен Иваныч, не люблю я холостых учителей, — продолжал Волгин. — Так в теории это все будто ладно выходит, нет забот о семье, весь досуг принадлежит тебе, и ты целиком принадлежишь делу, как католический поп своей вере, а на поверку оказывается