Семен Пахарев - Николай Иванович Кочин
Но Пахарев упорно молчал.
— Гордец! Разодрались из-за бабы, как последние обыватели. Да ведь и бабе-то столько лет, сколько вам обоим. Ведь какой строптивый… Так ты и с Арионом рассоришься. И даже его станешь отрицать.
— И его отрицаю.
— То есть как это так — «отрицаю». Да ты в своей тарелке?
— В своей, успокойся. Я считаю, что он не на месте.
— Дурень, да он тебя за это съест. Его губоно поставило. Там свой начальник над ним есть. А того начальника московский начальник поставил. А московский-то начальник кто? Сам Луначарский. Если ты прав и вся эта пирамида — пустельга, то как же нам после этого жить на свете? Ведь вон ты куда заехал с высоким-то своим умом. Подумать — так страшно. Ты, видать, нигилист.
— Нет, я имею идеалы.
— Под одеялом.
Пахарев молчал, ежился, разговор был ему неприятен.
— Что молчишь, или язык присох?
— Товарищ Волгин, неужели только тебе одному не видно, кто такой Арион?
— А кто? Право, не вижу. Вразуми.
Пахарев повертел пальцем вокруг лба. Товарищ Волгин сделал испуганные глаза, замахал руками:
— С тобой влипнешь в историю как раз. Загнул, парень, беленой объелся.
— Ну ты же его слышал сегодня, какое мелево он молол: дети должны играть в классовую борьбу. У меня в школе и без того каждый день колотят детей священников и лавочников, а если я еще заведу игру в классовую борьбу, так ведь это смертоубийством закончится. Классовая борьба в школе-то? Да еще в советской? Под флагом коммунистической идеологии избивать малых ребятишек? Кошмар.
— Погоди, браток, я сам что-то такое читал в одном московском журнале.
— Мало ли какую чепуху там пишут, — сердито огрызнулся Пахарев.
Волгин положил руку на плечо Пахареву:
— Тссс! Разве там столичные спецы могут чепуху писать?
— Да сколько угодно. Почему не могут? Люди не боги, ошибаться им свойственно. Да ведь и боги ошиблись, создав такой неблагоустроенный мир. Эх, товарищ Волгин, да не московские ли деятели культуры первыми провозгласили: «Сбросим Пушкина с корабля современности», А создатели Пролеткульта? На голом месте культуру вздумали создавать. Их Ленин вовремя осадил. А ведь как распоясались. И они же, столичные мудрецы, теоретики педагогики, Шульгин этот и его друзья-приятели, которые издают книжку за книжкой, ведь это они бросили в массы лозунг об отмирании школы. Это у нас, в России-то, в которой семьдесят процентов еще неграмотных, додуматься до ликвидации школ. По Ленину, мы должны только еще овладевать знанием человечества, чтобы двинуться дальше, а тут все отрицается, все прошлое знание, вся культура и даже сама школа. Я таких теоретиков повесил бы на осине в назидание потомству. А наш Арион Борисыч туда же… За этими Петеркиными. Впрочем, он когда за кем… Колбаса: что в него набьют, то он и носит.
— Ох, парень, уж ты договоришься. И язык же у тебя — бритва. Ты, видать, забыл, что Арион в целом уезде просвещением ведает. Ведь справляется же… речи вон закатывает какие по два часа, и с такими словами, что, идя на заседание слушать его, я словарь иностранных слов с собой беру, и то не до всего докапываюсь. Вон он какой дотошный.
— Речи ему Людмила пишет, да и наставляет его во всем, вот почему, когда он читает свои доклады по бумаге, они складны и умны, а как только без бумажки, то начнет околесицу нести, хоть святых вон выноси, видно, что перед этим с женой не посоветовался. Вот как сегодня. Даже ссылался на Дьюи, которого он и не нюхал. Брошюрками Шульгина пробавляется сей рыцарь многословия, отнюдь не многомыслия.
— Ну это ты загнул. А кто это такой Дьюи, который стал в моде у нас?
— Отброс империализма.
— Почему в таком разе с ним носятся?
— А с чем у нас не носятся? Модно. Со Шпенглером носятся, с Фрейдом носятся, со Штейнахом носятся, с Тарзаном носятся. Наша литература русская — это такая святыня, прелестнее и мудрее ее нет, а смотри, в редкой семье не толкуют о Тарзане. Конечно, нэповская атмосфера еще тому благоприятствует. Есть спрос — есть и предложение. Добралась эта зараза с Запада и до школы. Ведь ничего для нас нового в западной мудрости нет. Воспитание трудом раньше Дьюи обосновал Ушинский, которого мы сейчас не только замолчали, но и оклеветали. Но только Дьюи этот принцип трудового воспитания повернул на свой салтык, на американский манер. Называется это — «метод проектов», с которым Петеркин носится как черт с писаной торбой. Видишь ли, все ученик должен добывать сам. Инструменты, пособия, знания, сам себя должен учить, выполняя практическое задание. Делец с ног до головы воспитывается этим методом, бизнесмен, вот кто, а не честный гражданин социалистического строя. Сообрази-ко, что к чему.
— Это, по-нашему, хапуга, выходит.
— Пожалуй, так. Действие, дело, как таковое, должно быть центром, вокруг которого концентрируется занятие.
— Что ж, неплохо. Довольно болтовни. Ведь она всем надоела.
— Нет, плохо. А где душа ребенка?
— Эй, голубчик, души нет, ты же марксист, есть только нервы.
— Ну как тебе сказать на языке твоих родных осин: психика, что ли, психология, идеология. Чувства, ум, весь комплекс свойств человеческого духа…
