Семен Пахарев - Николай Иванович Кочин
— У нас, братец, половина учителей без соответствующего образования, и особенно на селе. Умеет грамоте обучить, и то ладно. А дипломированные «сеятели в почву народную» разбежались, сукины дети, все до одного по тепленьким местам. Послушаешь тебя, так и половину школ надо закрыть. Ждать, когда милейший Анатолий Васильич нам сугубо образованные кадры подкинет.
— Петеркин пользуется антипедагогическими приемами в работе. Я ему не доверяю, — твердо произнес Пахарев.
— Хорош гусь! — Волгин покачал головой и указал Ариону Борисычу на Пахарева пальцем. — Он — «не доверяет». Ты что, все видишь, как ГПУ? Ведь Петеркин утвержден губоно, и, стало быть, губоно ему вполне доверяет.
Этот аргумент казался Волгину совершенно неопровержимым, и он теперь победно взирал на Пахарева.
— Губоно не работает с Петеркиным, работаю с ним я.
— Ага! Значит, ты и губоно не доверяешь? Здорово и мило. А наркому Луначарскому ты доверяешь?
Пахарев молчал.
— Нет, нет, ты не увиливай. Наркому Луначарскому доверяешь?
— Ну разумеется.
— Да не «ну»… А точно отрапортуй. Без «ну»…
— Вполне доверяю.
— А ведь губоно Луначарский доверяет. И выходит, что, желая выпереть Петеркина из школы, ты не доверяешь самому наркому.
От удовольствия, что так ловко поймал Пахарева на слове, Волгин даже повеселел и начал смеяться… И уже вполне серьезно подытожил:
— Я не могу поощрять этого произвола, Арион Борисыч, воля твоя. Санкционируй, так потом некуда деваться будет от прецедентов. Начнут везде выгонять учителей и вконец оголят нашу без того бедную кадрами школу. И кроме прочего, Арион Борисыч, я так константирую (товарищ Волгин если не смог обойтись без иностранного слова, то тогда из презрения к нему старался его нарочно исказить и тем опорочить), как же константирую? Вот он зелен, первую годину на ответственном посту, а уже приобрел навык, как заядлый бюрократ, швыряться людьми. Он уже наполовину расшвырял кадры. Я все вижу, пятый год в этом профсоюзном хомуте, так всяких чудес насмотрелся. Он — форменный бюрократ, если хотите знать, уважаемые. На трибуне такую песню поет под Горького: «Человек — это звучит гордо», а во вверенном ему учреждении у него плач и скрежет зубовный… Не зря гуторят, что не от хорошей жизни полез в петлю Афонский-покойник. Ой, парень, если дело глубже копнуть, то тут вполне уголовщиной запахнет… Сибирью-матушкой. Однако как у нас? Имея в виду пережитки капитализма в сознании людей, за счет их сносим все наши собственные ошибки и просчеты… И на деле иной раз выглядим вот так… — Он растопырил пальцы и пристально на них поглядел. Потом горько усмехнулся, укоризненно покачал головой: — Капитализм, вишь, виноват, ну и все шито-крыто. Здорово кто-то выдумал со своей головы на буржуйскую валить, чай, какой-нибудь филозоф. А лентяю да бесстыжему человеку уж больно это по душе. Дом свалился — классовый враг навредил… Человек полез в петлю — влияние буржуйской заграницы. Якорь тебе спасения — капиталист; он, жирная морда, все портит, а я сам — святой с колыбели; советский специалист, видишь ты, не может быть плохим, ежели буржуй не нагадит. — Волгин намеренно сердито прикрикнул на Пахарева: — Да еще не подчиняешься. Рапортуй, какое ты имеешь право на это.
— Не могу Петеркина оставить в школе, товарищ Волгин. Что хотите делайте. Это последнее мое слово.
— Значит, я, профсоюзный твой руководитель, и он, советский твой руководитель, мы оба — ослы, ни бельмеса не понимаем, а ты все понимаешь. Значит, на тебя управы нет. Чем ты в таком случае руководствуешься, если по убеждению своему — солдат революции?..
— Я руководствуюсь одним здравым смыслом. Если я солдат и вижу впереди себя врага, а мне говорят — это свой, не стреляй, то я все-таки стреляю!
— Вон ты какой!
А Арион Борисыч выпучил глаза и онемел. До него не сразу дошел смысл фразы, но когда дошел, то он без нужды стал открывать и закрывать свой пузатый брезентовый портфель и рыться в нем, изображая человека, занятого и не расслышавшего, что ему сказали. Товарищ Волгин мучительно переживал, обдумывая эту фразу. Воспитанный в непреложных традициях уважения к вышестоящим (каждое дело в профсоюзе он начинал согласованием с укомом, с уисполкомом, с уоно) и будучи человеком самобытно умным, он, не моргнув глазом, сказал Пахареву:
— Ты нам не разводи бодягу… Этого никогда и нигде быть не может, чтобы рядовой солдат то самое разглядел, чего не заметил сам офицер. Высокоумен зря и нахрапист.
Арион Борисыч даже просиял от удовольствия при такой отменной находчивости товарища Волгина.
— Ишь куда метит… Парень с придурью. Уж вижу, что надо тебя давно в хомут впрячь. Того и гляди, такое ляпнет, что с ним угодишь… Это, выходит, ты нас за дураков принимаешь. Мы, по-твоему, заадминистрировались. А ну смотри сюда. Как ты это можешь? Значит, мы с ним недостаточно активны, плохо петрим, не возбуждаем непримиримость к недостаткам. Ты все разглядел, а мы — слепые. Ты проник в Петеркина, а у нас ума не хватило, мы ушами прохлопали в общем и целом… Да как же это у тебя язык повернулся, Пахарев?
Он говорил долго, потому что по мере того, как он вспоминал передовицы «Учительской газеты», заученные, затасканные выражения лавиной обрушивались на него, и он уже не мог из-под них выкарабкаться.
— Коренной и жизненно важный вопрос — изжить недостатки. А для этого надо заразиться деловитостью, загореться творческим огоньком, принципиальностью, идейностью… Надо обеспечить еще более широкое развитие…
Для всех случаев он произносил одни и те же давно затверженные и много раз произнесенные фразы. Когда устал, тогда кончил. Но Волгин опасался, что он, передохнув, опять начнет эту канитель, и взял инициативу в свои руки.
— Коли так, разработаем конкретные меры, — сказал он. — Придется прибегнуть к арбитражу… Создать конфликтную комиссию из представителей укома, уоно, профкома, советской общественности. Настойчиво предложим поднять на должную высоту этот вопрос. Выведем на свежую воду, и кой-кому не поздоровится. Пеняй на себя, Пахарев.
— Вопрос в общем и целом ясен, — сказал Арион Борисыч. — Будем закругляться, товарищи. Теперь кратко рассмотрим, какое имеет значение его претензия. В какой плоскости вопроса подходить, в каком разрезе соответствовать. Сперва предложим комиссии прислушаться к голосу уоно… И так сказать, выразим полную уверенность… Вот так, и только так.
Арион Борисыч, видимо, передохнул от первого тура говорения, потому что вдруг поднялся за столом и, устремив взгляд на мебель, где должны были сидеть воображаемые слушатели, стал опять произносить речь, но точно так, как он ее произносил бы при переполненном зале.
— Петеркин проявляет необходимую активность по вовлечению всех трудящихся… Ну словом, передовая
